Во второй половине семидесятых годов прошлого века по общаге Литинститута, из комнаты в комнату, гуляла эпиграмма.
Душ человеческих инженерА –
Народ, по большей части инородский,
Все – на одно лицо, все кушнерА,
А главный инженер и скушнер – Бродский.
Самое интересное в этой эпиграмме, что главным ее героем оказался Бродский. На то время малоизвестный, а для широкого читателя – абсолютно неизвестный сочинитель.
Почему именно он?
Раньше этим вопросом я никогда не задавался. А на днях перебирал свои архивы, нашел эту эпиграмму, все ярко вспомнил и понял, почему именно Бродский.
Перед тем, как высказать свою версию – несколько предварительных мыслей.
Иосиф Бродский никогда не был тем горячо почитаемым поэтом, каким его начали изображать задним числом. Широко известным в узких кругах он был – это да. Но не более того.
Его длинная строка, порой лишенная всякой энергии, унылые растянутые стихотворения, явно не страдающие излишеством поэтических образов, многозначительная замутненность некоторых текстов, возникающая внутри этой замутненности пустоватость – все это никак не помогало сделать его по настоящему любимым поэтом даже в узких кругах. Какими были у одной части молодых сочинителей и искушенных хорошо ориентирующихся в литературе читателей Юрий Поликарпович Кузнецов (все время приходится имя этого поэта писать полностью, с отчеством, потому что Юриев Кузнецовых – тьма тьмущая, а Поликарпыч – один на всю Россию, на все времена) и Николай Рубцов, а у другой части – Евтушенко и Вознесенский. Любимых имен, конечно, было больше. Но Бродский в их число не входил.
А теперь давайте кратко разберем эпиграмму по строчкам.
Первая строка, «Душ человеческих инженерА», с подчеркнуто неправильным ударением на последний слог, свидетельствует о явно ироническом и даже пренебрежительном отношении автора эпиграммы к этим самым инженерАм. Ирония задает тон всей эпиграммы.
Ко второй строке, «Народ, по большей части инородский», прикоснуться опасаюсь. Меня и самого, благодаря моему имени, бесконечно «жидом пархатым называют», к чему я уже привык. А иногда не пархатым, а пОрхатым, что говорит о том, что не каждый русский патриот, считает необходимым знать правила русского языка. В данном же случае я рискую оказаться между молотом и наковальней. Молотом «русского патриота», не наладившего хорошие отношения с русским языком, и наковальней вездесущего и грамотного лица либерально-демократической национальности. Поэтому прошу считать, что ко второй строке эпиграммы я прикоснулся только слегка.
Третья строка, «Все – на одно лицо, все кушнерА», наводит на воспоминание о некогда известном поэте Александре Кушнере. В этой строке его фамилия представлена во множественном числе и с таким же ироническим ударением на последний слог, как в слове «инженерА» из первой строки. Думается, это сделано не только и не столько ради рифмы: инженерА – кушнерА, сколько для того, чтобы подчеркнуть «инородское» происхождение большей части инженерОв человеческих душ.
Последняя, четвертая, строка, «А главный инженер и скушнер – Бродский», самая парадоксальная, самая злая, самая яркая, как и должно быть в эпиграммах.
В чем парадоксальность? В том, что главным инженером человеческих душ назван Бродский. Но какой он главный инженер, если он на самом деле – малоизвестный сочинитель стихотворений? Главными инженерами человеческих душ в разное время, были – Горький, Алексей Толстой, Фадеев, Тихонов, Сурков, Федин, Марков, Карпов, Пулатов – руководителей Союза писателей СССР.
Так почему же малоизвестный Бродский назван главным инженером? Думаю, потому что в те времена уже созревала и начинала помаленьку заявлять о себе полуподпольная либерально-интернациональная группировка творческой интеллигенции, и на невидимых миру ее знаменах постепенно проступало имя Бродского. А автор (или авторы) эпиграммы почувствовали это и попытались сделать незримое зримым. И показать его миру. И показали.
В чем злость последней строки эпиграммы? Да в том, что Бродский – скушнер. Скучный (и это – правда, злая беспощадная правда). И опять же довольно толстый намек на инородское происхождение главного «скушнера».
В чем яркость? В сочетании парадоксальности и злой беспощадной правды.
Кто автор эпиграммы? На этот вопрос уже вряд ли найдется ответ. Будем считать, что автор – народ.