Фёдор Сологуб (Фёдор Кузьмич Тетерников; 1863 - 1927) - русский поэт-символист, представитель Серебряного века родился в Санкт-Петербурге 155 лет назад.
В 1891 году он познакомился с Николаем Минским - философом и, если можно так выразиться, старшим символистом, который заинтересовался его творчеством. Одновременно Фёдор в 1892 году стал учителем математики Рождественского городского училища в Петербурге, а позже работал инспектором. Попутно он становится сотрудником «Северного вестника». Минский ввёл его в круг ветеранов символизма - 3инаиды Гиппиус, Константина Бальмонта и Дмитрия Мережковского. Там ему придумали псевдоним «Сологуб».
В это время в его творчестве доминирует культ смерти и исчезновения, а жизнь представляется путём страдания.
В 1908 году вышел его сборник стихотворений «Пламенный круг», воплотивший весь математический символизм поэта, его стремление увидеть во всём чертёж и конструкцию, отражающий «вечное учительство», присущее Сологубу, продолжавшего литературные традиции Чехова, Достоевского и Гоголя.
В 1925 году Сологуб активно занялся общественной деятельностью при Союзе ленинградских писателей, был избран председателем правления. Его печатают, торжественно отмечают 40-летие литературной деятельности. 5 декабря 1927 года тяжёлая болезнь унесла в вечность певца «мёртвых и навек утомлённых миров», как назвал его Илья Эренбург.
Евгений Евтушенко с восхищением писал о нём:
Я люблю поэта Сологуба
и его я не обижу грубо
за Монблан его двадцатитомья
и в него не брошу грязи комья.
Можно быть, представьте, монбланистом,
но поэтом оставаться истым.
Евтушенко до белой зависти был впечатлён двадцатитомником поэта.
Потрясают духовные стихи Фёдора Сологуба.
26 октября 1911 года он написал стихотворение «Зелень тусклая олив»:
Зелень тусклая олив,
Успокоенность желания.
Безнадёжно молчалив
Скорбный сон твой, Гефсимания.
В утомленьи и в бреду,
В час, как ночь безумно стынула,
Как молился Он в саду,
Чтобы эта чаша минула!
Было тёмно, как в гробу.
Мать великая ответила
На смиренную мольбу
Только резким криком петела.
Ну, так что ж! Как хочет Бог,
В жизни нашей так и сбудется,
А мечтательный чертог
Только изредка почудится.
Всякий буйственный порыв
Гасит холодом вселенная.
Я иду в тени олив,
И душа моя — смиренная.
Нет в душе надежд и сил,
Умирают все желания.
Я спокоен, — я вкусил
Прелесть скорбной Гефсимании.
В 1919 году Сологуб пишет «Под сению креста»:
Под сению Креста рыдающая Мать.
Как ночь пустынная, мрачна её кручина.
Оставил Мать Свою, — осталось ей обнять
Лишь ноги бледные измученного Сына.
Хулит Христа злодей, распятый вместе с ним:
«Когда Ты Божий Сын, так как же Ты повешен?
Сойди, спаси и нас могуществом Твоим,
Чтоб знали мы, что ты всесилен и безгрешен».
Любимый ученик сомнением объят,
И нет здесь никого, в печали или в злобе,
Кто верил бы, что Бог бессильными распят
И встанет в третий день в своём холодном гробе.
И даже сам Христос, смутившись наконец,
Под гнётом тяжких дум и мук изнемогая,
Бессильным естеством медлительно страдая,
Воззвал: «Зачем Меня оставил Ты, Отец!»
В Христа уверовал и Бога исповедал
Лишь из разбойников повешенных один.
Насилья грубого и алчной мести сын.
Он Сыну Божьему греховный дух свой предал.
И много раз потом вставала злоба вновь,
И вновь обречено на казнь бывало Слово,
И неожиданно пред ним горела снова
Одних отверженцев кровавая любовь.
Пилигрим (1896)
В одежде пыльной пилигрима,
Обет свершая, он идет,
Босой, больной, неутомимо,
То шаг назад, то два вперед.
И, чередуясь мерно, дали
Встают всё новые пред ним,
Неистощимы, как печали,-
И все далек Ерусалим...
В путях томительной печали
Стремится вечно род людской
В недосягаемые дали
К какой-то цели роковой.
И создает неутомимо
Судьба преграды пред ним,
И все далек от пилигрима
Его святой Ерусалим.