Статья "Мать"
Мать отреклась от сына. Процесс в деревне Верхне Турово Новгородской области
На суде присутствовала жена Василия -
Екатерина с дочерью Натальей.
Скажу не много и не мало.
Как можно о таком молчать?
Вы слышите меня, нахалы,
Мешающие жить и спать.
Вы - это Фёдор и Василий
И павший во хмелю Семён.
От вас несётся по России
И женский плач, и женский стон.
От вас родные дети плачут.
Я слышу стон, я слышу крик.
Кто пьяниц нам переиначит,
Когда они не вяжут лык.
От них, блуждающих в потёмках,
С ума сошедших от вина,
Хмельные бьют в глаза позёмки.
И чья здесь горшая вина?
Услышь родных своих, Василий!
Василий начисто оглох.
Его, как будто подменили,
Давно не ловит даже блох.
Летит лесами и полями
Вдоль хуторов и деревень,
О землю бьющая крылами
Его уродливая тень.
Остановись. Уйди виденье.
Других собой не заслони.
Ты час любви и примиренья
Уже не встретишь от родни.
Ты от жены не встретишь взгляда.
Не встретишь ласки и забот.
Твоих ей милостей не надо -
Без них с дочуркой проживёт.
Когда-то был ты славный парень.
В семье приветливый отец.
Не валенок, что плохо свален,
А вот пришёл всему конец.
Висят на окнах занавески.
В избе уютно. Вымыт пол.
Хлопочет ладная невестка,
К вечере накрывая стол.
Василь с устатку скинул робу.
Он коренаст, в сажень плечист.
Он любит женщину-зазнобу,
"Сосновки" первый тракторист.
Дочурку любит он Наташу.
Уж то-то доченька мила!
Не сыщешь вот такой же краше,
Хоть обойди и три села.
Он гладит голову Наташки.
Нежны волосики, как лён,
Как лепесточки у ромашки.
-"Вот не спугнуть бы дочке сон".
Когда-то сам качался в зыбке,
Теперь качает зыбку сам.
И про себя, тая улыбку,
Не верит чудо-чудесам.
Он без ума от Катерины.
Клянётся, что до седины,
Высоким званием мужчины
Не посрамит своей жены.
Он будет ей всегда опорой.
На то и дан. Одно - супруг!
Он, если надо - сдвинет горы,
Не пожалеет сил и рук.
На то землицу он и пашет,
И убирает в поле рожь.
Тут только скажешь: знайте наших,
Нас без хлопот не обойдёшь.
Он на доске - доске почёта.
Мастеровой и виртуоз.
Его не просто знает кто-то,
О нём судачит весь колхоз.
И под одной же общей крышей,
Годами с ними не ровня,
Живёт, хлопочет, с ними дышит -
Свекровь, заглавная родня.
С душой отзывчивой старуха.
Росла, как в поле клевера.
О Пелагее ходят слухи,
Что сердцем так-то уж добра.
Не рассказать о сердце словом,
Пером его не описать,
Творить добро всю жизнь готова,
Добра всю жизнь готова ждать.
Но ей в судьбе не выпал номер.
Свалила человека хворь.
Муж Пелагеи рано помер.
Лет сорок минуло с тех пор.
Когда за ним, её супругом,
Понуро шёл крестьянский люд,
Качаясь, гроб казался плугом,
Тяжёлым камнем во сто пуд.
И оторвать своих не смела
От гроба глаз - "Проснись, Иван!"
А он лежал окаменело
И плыл сквозь призрачный туман.
Одна, как перст, на всё подворье.
От одиночества - хоть вой.
Но не сломилась, маясь хворью,
Не помутилась головой.
Окошки заперты на ставни.
В избе скребётся где-то мышь.
Василь-кровиночка недавно
Ведь был ещё совсем малыш...
Года прошли рекой у тына
И отшумели, как вода.
И пали на виски седины,
Как снег на берег у пруда.
Себя в работе не жалея,
Порою забывая сон,
Растила сына Пелагея,
Чтоб человеком вырос он.
Она состарилась, но глядя
На свой нелёгкий вдовий путь,
Читала жизнь не по тетради,
Его прошла не как-нибудь.
На этом свете всё непросто:
Есть и ухабины, и рвы,
Печаль утрат, рубцы, борозды -
Не заживающие швы.
Да. Жизнь закручена не просто.
Есть то, чего уж не заштопать.
Есть в ней болезни и погосты,
Смрад разложения и копоть.
Другой отвергнет, скажет: "Нет их.
Чего вбивать, мол, в сердце гвоздь,
Когда есть счастье и сонеты,
К чему же посох - есть же трость.
Зачем же гниль руками трогать
Иль нечистоты ворошить?
Судьбу ведь можно взять под локоть
Иль на лопатки положить."
Но враг силён. Потуги тщетны,
Опасен лавовый поток.
Огонь и камни новой Этны
Порой сбивают в жизни с ног.
Из поколенья в поколенье,
Как змеи страшные ползут
Алкоголизм и преступленья,
И лицемерие, и блуд.
Из века в век прядутся нитки
И всё на то же полотно:
Течёт рекой, течёт в избытке
В пасть змею горькое вино.
Дороги времени. Со свадьбы
Прошёл десяток лет уже.
И перестроена усадьба,
И вырос лучше на меже
Другой, сосновый пятистенник...
Под крышей цинковой стоит.
Он стоил сил. Он стоил денег.
Изба - дворец! Внушает вид.
В родном селе, селе Сосновке,
Он задаёт особый тон:
Сидит осанисто и ловко,
На стенах крашеный фронтон.
Наличник вьётся вязью тонкой
Вокруг окон. Резной узор
Витиеватою гребёнкой
Украсил строганный забор.
Полотна толстые ворот
Закрыты плотно на щеколду:
Хранят и сад, и огород,
И ключевую в срубе воду.
Другие в доме занавески.
Легки на окнах складки тюля.
И не узнать уже невестки.
Пригревшись, кот поёт на стуле.
Сидит Наташка за столом
И, как обилен мёдом улей,
Так всем обилен этот дом.
Лишь Пелагея постарела,
Но отдыхать ей не с руки:
Она не дремлет - знает дело,
Как знают дело старики.
Свернувшись, кот лежит у печки.
Другой, бухарский, рыжий кот.
И без сучка и без осечки
Здесь жизнь размеренно течёт,
Других законов знать не смея.
Так почему же вот опять
Так неспокойна Пелагея?
Уж то-то не обманешь мать!
На городьбу благополучий,
На частокол одних удач
Вдруг грянул гром из тёмной тучи -
Удар судьбы иль просто случай
И вот тогда, тогда - хоть плачь.
Неровен час. Пропал Василий.
Небось, опять сидит у кума.
И Пелагею мысль сушила,
В ней билась, билась, билась дума.
- Стал забывать семью и дом.
Жить, почитай, в нём перестал.
Придёт, поди же, под хмельком.
К вечере снова припоздал.
И как всего не замечать?
Она его родная мать.
То подойдёт, таясь, к окошку,
То в угол к Спасу, к образам,
То успокоится немножко,
Сверяя время по часам.
И на душе у Катерины
Опять досада и тревога.
Не за Наташку. Нет. За сына.
Ему нет годика немного.
А с муженьком уж нету слада.
И душу тоже гложет думка:
_ Ей ничего теперь не надо,
Коль мужа губит злая рюмка.
С ним так и этак, по-простому,
По- бабьи с ним, и так, и сяк,
А он, как волк, бежит их дома,
Ему семья, что лютый враг.
И жизнь, похожая на омут,
Трещит, идёт на перекос,
И слышен тихий женский ропот,
Щемящий, горестный до слёз.
И долго женщины сидели,
Не накрывая снедью стол,
И холодели две постели.
Домой Василий не пришёл.
Сначала пил с оглядкой - робко,
А дальше - больше, в дело вник.
И понеслось - за стопкой стопка,
И всё туда, за воротник.
Не сосчитать у дней недели,
Похмельных дней не сосчитать.
- "Таких бы сразу в колыбели,
А не рожать!" Да что ты, мать?
В душе нет сил снести такое.
И день, как ночь, и ночь - не ночь.
Коль нет добра, нет и покоя,
Нет силы горе превозмочь.
Переносить позор за сына...
Уж то-то выдались грехи!
Самой уж лучше со стремнины,
И с глаз людских, с глаз - от тоски.
Как банный лист, пристало зелье,
Приворожил к бутылке бес.
Что новый день - то опохмелье
И больше дров, чем дальше в лес.
Всё началося с малой рюмки.
Всё началося с родника.
Теперь за ней - нет горше думки -
Ревёт и бесится река.
Кипит и бесится похмелье.
В избе куражатся дружки...
Стаканами считает зелье
Безумный шабаш у реки.
- Василий, глянь, повисли гири
Остановившихся часов.
Покоя нет в своей квартире
От брани, пьяных голосов.
О ты, ухабистая удаль,
И песня шалая дружков...
Связать бы всех,да бросить в угол,
А дом снаружи - на засов.
Да, подпалить! Забыть и Бога.
И ну - подальше от греха.
Пускай бы бился у порога
Кровавый гребень петуха.
Пускай бы бился, пламенея.
-Но что ты, что ты, что ты, мать?
Как сноп, валилась Пелагея,
Одной рукой не удержать.
Как можно вынести тиранство!
...Господь, помилуй, сохрани!
Хоть ты бы скрасило, начальство,
Старухи тягостные дни.
Хоть ты бы сделало чего-то
Для облегчения души...
Что рот скривило от зевоты?
Само взялось бы за гужи.
За пострамки взялось бы либо...
Хомут одело. Но увы...
Когда б оно само, как рыба,
Не гнило сверху, с головы.
Одно понятие - начальство,
Взыщи с него, попробуй... Хрен!
Оно и власть, и государство.
Ему и море поколен.
О нём сказать бы лучше в прозе.
Да не пристала, знать, пора...
Дела, дела, дела в колхозе
Гудят, как в поле трактора.
Услышишь шум, пожалуй, в польше...
Вот наступили времена!
В почёте тот, кто брешет больше
С зари до самого темна.