Первая любовь Часть-13-я. Окончание

Людмила Мизун Дидур
          (Продолжение. Начало в "Первая любовь". Часть 1-я - 12-я.)
 
  Учёба в культурно-просветительном училище поглотила меня полностью. Мне вовсе не хотелось её прерывать, тем более оставить, как я обещала Саше. Я получила всё, о чём мечтала. И пусть сцена была не театральной, и в кино меня не снимали, я каждый день познавала что-то новое. Столько разнообразных предметов, о существовании которых я даже не подозревала. Кроме основных специальных предметов по танцу, были и общеобразовательные. Такие, как история КПСС, основы научного атеизма, основы марксистско-ленинской эстетики, трудового законодательства, педагогики и прочего. Так же мы изучали музыкальную литературу и музыкальную грамоту. Особенно нравились уроки грима, где мы создавали образы героев для будущих постановок танцевальных композиций или спектаклей. Были предметы, где мы постигали, очень сложные для меня, технические средства культурно-просветительной работы — магнитофон, фотоаппарат, осветительные приборы. Учили нас организации и методике клубной работы. Постигали формы и средства наглядной агитации. Обретали навыки в проведении массовых игр и праздников. Очень нравились уроки сольфеджио, режиссуры танца, истории костюма, истории балета, композиции и постановки танца. Учёба в КПУ помогала мне познавать закулисье клубной работы.
  И только один предмет не давался мне, несмотря на усилия моего преподавателя — это изучение народного инструмента. Его можно было выбрать из двух предлагаемых: фортепиано и баян. И хотя моя душа больше благоговела к пианино, мама мне посоветовала выбрать баян, так как на нём играл мой брат, и инструмент лежал в футляре у меня под кроватью. Пока Руслан служил в Армии, эту тяжеленную «бандурину» я тащила сама с вокзала в училище. Вся моя группа играла на моём баяне, (к тому времени я уже жила в общежитии), и только я не могла осилить бедную «Перепёлочку». Предмет изучался индивидуально. Преподаватель удивлялся, говоря:
 — Медведи в цирке играют, а ты?
  Он снимал с себя ремень, стягивал им на моей спине ремни баяна и уходил часа на два из кабинета, где проходили занятия, закрыв меня на ключ, предварительно сделав пометку в «самоучителе» — от «сих» до «сих». Проревев половину времени, я принималась переносить нотную грамоту на кнопки баяна. У меня ещё как-то получалось в отдельности играть либо на левых рядах басовой гаммы, либо на правых, играя основную мелодию, но совмещать работу обеих рук мне не удавалось. Я из-за этого баяна даже училище хотела бросать, потому что получала за него одни «двойки». Пряталась в шкафу своей общаговской комнате, и просила девчонок меня не выдавать. Но учебный корпус и общежитие были в одном здании. Только учились мы на первых трёх этажах, а жили, девочки на четвёртом этаже, а мальчики на пятом. Так, мой дотошный «баянный бог» доставал меня из шкафа, не ленясь подниматься на четвёртый этаж и, толкая меня в спину, вёл на экзекуцию.
Забегая вперёд. На государственных экзаменах у меня была единственная «четвёрка» — по народному инструменту. Хотя я, так и не покинула первую страничку «самоучителя», но довольно уверенно играла любимую «Перепёлочку» и «Военный марш». Увозил баян из училища уже мой брат, вернувшийся из Армии.
  Запомнилось, как однажды мы решили с девчонками из нашей комнаты поехать в фотостудию, чтобы потом фотками обменяться на память. Все красятся, а я нет, потому что у меня и косметики сроду не было. Решили меня девчонки своей тушью накрасить. Веки мои дрожат от прикосновений щёточки. Только последний штрих сделают, завершая макияж, а из глаз моих слёзы ручьём текут, смывая краску, капля за каплей, сводя на нет усилия девчонок. Несколько попыток предпринимали подруги, чтобы преобразить моё лицо, но оно стойко не принимало инородную «штукатурку». Наконец, с энной попытки, глаза мои были подведены, и мы тронулись в путь. До студии несколько трамвайных остановок. Проехав лишь одну из них, у меня глаз зачесался. Я совсем забыла, что ресницы мои под слоем туши, и размазала её всю по лицу кулаком. Едкие слёзы, смешанные с краской, вызывали резь в глазах. Чёрные реки стекали по щекам, подбородку, на воротник пальто. Я заслонила ладонями всю неприглядность моей физиономии, а подруги, поддерживая под локти, вывели меня из трамвая, как слепого котёнка. Хорошо, что напротив остановки была «Столовая». У входа в неё была раковина с краном для мытья рук, там же лежал кусок хозяйственного мыла. Смыв всю «красоту", я вернулась в общежитие с красными натёртыми глазами.
  Но, о чём свидетельствует фотография, была ещё одна и последняя попытка накрасить меня. Больше моё лицо косметика не коснулась, не считая уроков по гриму, где нанесение косметических средств было необходимым для создания образов.
  Закончился мой первый учебный год. Я даже проработала месяц в городском пионерском лагере воспитателем. А в июле приехал Саша. На первом же свидании он протянул мне листок, на котором был текст, отпечатанный типографским способом: «Права и обязанности жены политрука и морского офицера». Бегло пробежавшись по пунктам обязанностей, я заметила, что там перечислено даже то, сколько раз в неделю нужно вытирать пыль и мыть полы в комнате. Обиженная, я вернула листок обратно, мне показалось его содержание унизительным. С одной стороны, это указывало на серьёзность отношений между нами, но повелевающий тон, с другой стороны, мне совершенно не понравился. Заметив моё негодование, Саша перевёл это в шутку. А вечером мы уединились на поляне возле балки, сразу за моим домом. Саша снял с себя пиджак, постелил его поверх травы, сел на него и протянул мне две руки, приглашая сесть рядом с ним. Я, с детским звуком, не открывая рта, отрицательно покачала головой. На что Саша, не опуская рук, попросил поднять его с земли. Я взяла его за руки, но поднять Сашу мне не удалось, потому что он увлёк меня к себе, уложив на пиджак. Его рука скользнула вниз, а я, вцепившись в неё, твердила: «Нет! Не надо!», — пока не вырвалась из его объятий, поднявшись с земли. Я стояла рядом, а Саша, обхватив свои колени руками, продолжал сидеть на своём пиджаке и, глядя мне в глаза, взволновано говорил:
 — Почему? Ведь мы уже не дети! Ты, что, меня разлюбила?
 — Только не «это»! — повторяла я. Его упорство подвигло меня произнести:
 — Если тебе только «это» от меня нужно, то забирай свой пиджак и уходи!
  И Саша, секунду застыв, поднялся, прихватив с собой пиджак, и ушёл, даже не посмотрев в мою сторону. Я каменная, простояв некоторое время, так же, без оглядки, быстрым шагом пошла домой.
  Саша не пришёл и на следующий день. И через день я ждала его на нашей заветной лавочке напрасно. Потом узнала от своих подруг, что он уехал. Я прокручивала не раз в голове событие того дня, взвешивая все «за» и «против». Задавала себе вопрос: «Смогла бы я подчиниться Сашиному желанию, если бы не «критические дни»? И не находила ответа. Я ждала от Саши письмо с объяснениями, но не дождалась. Сама же я писала ему каждый день, только не отправляла. Каждое письмо, адресованное ему, я вкладывала в конверт, заклеивала, подписывала и складывала их все в чемодан, лежащий у меня под кроватью в комнате общежития. Там хранились все до одного письма, полученные от Саши и маленькая коробочка с французскими духами.
  Второй курс учёбы в училище был не менее интересным. У меня появилось много новых друзей. Студенческая жизнь била ключом, события которой я обязательно опишу когда-нибудь в своих рассказах.
  Сердечко моё ещё страдало, когда, проходя мимо оригинального почтового ящика с ячейками, в которых в алфавитном порядке лежали письма для студентов, в отделении с буквой «Д» письма от Саши не было. Но и забитой затворницей я себя не ощущала.
  Как-то, приехав домой на выходные в январе, я пошла с девчонками в клуб на танцы. Спустившись вниз в гардеробную по их окончании, я стала надевать пальто, когда кто-то перехватил его из моих рук. Обернувшись, я увидела Сашу, галантно предлагающего мне моё пальто, чтобы надеть. Он был чрезмерно учтив и весел. Понятно, ведь в этот день он праздновал свой день рождения. Он повёл меня домой, всё время, извиняясь за то, что перебрал лишнего. В моём подъезде мы остановились. И тут он стал особенно серьёзным. Он просил, чтобы я снова писала ему письма, потому что его жизнь без них стала пустой. Случилось главное! Он, за все годы нашего знакомства, впервые произнёс, что «ЛЮБИТ» меня! И ещё, прощаясь, он сказал такие слова:
 — Чтобы между нами не произошло, я приглашаю тебя на свой выпускной вечер в училище в Киев 3-го июля.
  Его слова чеканили дробь в моём мозгу всю ночь. Наутро я уехала на учёбу. Моё решение было однозначным: «Пока я не получу от Саши письмо, писать ему не буду!».
  Письмо пришло. Но то, что писал Саша, ввело меня в ступор. Он просил прощение за то, что на момент нашей встречи был пьян, и ещё просил его простить за то, что «вдруг», сказанные им слова, могли меня обидеть, потому что он вообще не помнит, то, что мне говорил. Он первый раз в жизни сказал те слова, которых я так долго ждала, а теперь берёт их обратно. Я ничего не написала в ответ. И он больше не прислал ни одного письма.
  В культпросвете группа моих близких друзей, (не помню по чьей инициативе), решили организовать братство, (не религиозное), просто ячейку единомышленников. Мы вместе праздновали все праздники и дни рождения, теперь уже и со спиртным (в меру). У нас был особенный экзотический ритуал посвящения в члены нашего сообщества. На общие деньги мы покупали бутылку коньяка, обязательно «Плиски», выливали его в кубок, затем каждый булавкой или ножом прокалывал палец левой руки, чтобы три капли крови упали в кубок. Потом по кругу каждый из нас произносил клятву верности нашей дружбе, (текст которой был принят на общем совете), отпивая из общего кубка, три раза пригубив. Каждому посвящённому присваивалось особенное имя, в котором обязательно должна была присутствовать буква «К», и статус «брата» или «сестры» по крови. Так я стала сестрой Ликой. Однажды, после очередного такого мероприятия, я и брат Юк сидели в холле общежития на холодном подоконнике, обговаривая насущные вопросы. Я, разгорячённая тремя глотками коньяка, была особенно сентиментальной. Хотелось, хоть кому-нибудь излить свою душу. И я читала со слезами на глазах своему «брату по крови» одно из самых трогательных писем, адресованных Саше. С особым чувством я читала письмо другу, адресованное другому человеку, переживая свои внутренние эмоции.
 — Ну, и дурак твой Саша, что потерял такую девчонку, как ты! — сказал Юк. В его глазах было столько тепла и участия.
(Тогда я не знала, что он станет моим мужем).
  Что-то во мне перевернулось. Я, будто проснулась, выздоровела от тяжёлой болезни, вернулась из дальнего путешествия по сказочной стране, в которой я была маленькой и беззащитной феечкой с прозрачными крылышками. Холодный северный ветер возвратил меня из ледяного замка Снежной Королевы, он разбил те хрустальные льдинки, из которых я составляла заветные слова. Мне не удалось растопить ледяное сердце моего избранника. Проплыл мимо сказочный белый корабль с алыми парусами, унося с собой прекрасного принца, которого я сама себе придумала.
  Зайдя в свою комнату общежития, видя, что девчонки уже спят, я тихонечко достала из-под кровати свой чемодан и вышла через чёрный ход на задний двор училища. Вынув сотни запечатанных писем, адресованных Саше, и все, пришедшие письма от него, я сначала рвала их в клочья, а потом подожгла. Зарево осветило окрестные дома. Только, когда погасла последняя искорка, я вернулась в комнату. На моём лице не было никаких эмоций, и сердце стучало, как исправный механизм часов, отстукивая секунды, которые помещали в себя почти четырёхлетнюю историю моей юности.
  Ещё однажды я вспомнила о Саше. Приехав с месячной летней практики в училище, в разговоре с однокурсницей Соней, я обронила фразу:
 — Завтра у Саши выпускной. И он меня приглашал.
 — Так, в чём же дело? — сказала Соня.
Я, шутя, показала свой пустой кошелёк. Соня — добрая душа, вынула двадцатипятирублёвую купюру и протянула мне, положив сверху на ладонь карамельку, и добавила:
 — А это к чаю в поезде.
Я покачала головой, ставя точку этим отношениям:
 — Поезд ушёл! — развернув фантик, я сунула конфетку себе в рот, а банкноту, завернув Сонины пальцы, оставила в её руке.
  Жалею, что всё-таки написала Саше прощальное письмо, которое он читал вслух уже своей законной супруге, и она плакала.
  Я узнала позже, что на следующий день после выпускного вечера, у Саши была свадьба. Он мне об этом рассказал сам, когда я, будучи замужем, жила с маленьким сынишкой у своих родителей, а муж Юра был в Армии. Поздно вечером после танцев вернулась моя младшая сестра и, зайдя ко мне в комнату, шепнула:
 — Я тебе Сашу привела. Выйди в подъезд.
Я накинула платье и вышла, остановившись за дверью. Четыре ступеньки разделяли нас, а мне казалось, что целая вечность. Я не слетела к нему, как раньше, мотыльком. Даже стены излучали холод.
 — Как ты живёшь? Счастлива? — в вопросе чувствовалось его желание услышать роптания на мою судьбу.
 — Счастлива, — спокойно ответила я.
И он, не дожидаясь моего вопроса, вдруг стал рассказывать о своём. О том, что его, тогда ещё будущая жена, отдалась ему в первый же день их знакомства, будучи помолвленной с другим парнем, и что Саша заставил её забрать заявление из загса, и выйти замуж за него. Говорил, что у них теперь есть дочь.
  Приоткрылась дверь. Мама, в ночнушке, «шикнула» на меня, велев зайти. Отвернувшись от Саши, я вошла в квартиру, получив от мамы толчок в спину:
 — Сплетен захотела!
  Но это было позже. А когда я только была беременной своим первенцем, и мы с мужем жили у его родителей в Старобельске, перед самыми родами ко мне приехала моя мама. Мы с ней шли по главной улице города, и вдруг она так, между прочим, говорит:
 — Видела Сашину бабушку. Она сказала, что Саша женился.
  Страшный рёв вырвался из моей груди. Я рыдала так, что оборачивались все прохожие, а я, закрыв лицо руками, не видела и не слышала ничего. Не помогали ни мамины уговоры, ни призывы к моей совести:
 — Как тебе не стыдно! На свой живот посмотри! А как же Юра?
  Не знаю, почему я так горько и безутешно плакала? Ведь тогда, рядом со мной был самый родной, любимый и единственно близкий человек. Он выбрал меня, а я выбрала его.
  Наверное, просто из моего сердца, вместе со слезами, уходили последние капельки того далёкого, по-детски смешного, наивного и трогательного, чистого и светлого чувства, которое бывает в жизни только раз. Имя у этого чувства — ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ.


               На фото: я в дни учёбы в КПУ. (из семейного архива).