Но та, что я вёл рекою
И верил в её невинность,
Была всё ж женой чужою.
То ночь была на Сантьяго,
Согласье сулили дали,
И вмиг фонари погасли,
И светлячки засверкали.
У дальнего перекрёстка
Я груди, что спят невинно,
Вдруг тронул рукой: открылись
Соцветьями гиацинтов.
Крахмал её нижней юбки
Так громко шуршал и внятно,
Как будто кусок из шёлка
Кромсали ножей десяток.
Без серебристого цвета
Деревья стояли фронтом.
Собаки лаяли где-то
Далёко за горизонтом.
И, миновав ежевику,
Тростник и терновник впросинь,
Её волосам углубленье
Я вырыл в речном наносе.
И вмиг развязал свой галстук.
Но, платье быстрее даже
Она совлекла. Револьвер - я.
Она - четыре корсажа.
И лепестки туберозы,
Хрусталь под луны сияньем -
Сравнятся ли с нежной кожей,
С её белизны обаяньем.
А бёдра её забились,
Как будто то рыбы были:
Внутри - все пылали жаром,
Снаружи - прохладой стыли.
И я этой ночью мчался
По лучшей из всех дороге.
И было узды не надо,
И вне стремян были ноги.
Мужчина, вам врать не стану:
О чём мне она шептала.
Рассудок со мною вроде,
Я сдержан, и это ль мало?
В песчинках и поцелуях
Унёс на руках её в воду.
И ирисов листья бились
От ветра, ценя свободу.
Я вёл себя так, как надо:
Цыган, храня в сердце пламя.
Соломенную корзинку
Я ей подарил на память.
И дальше не стал встречаться:
Ведь мужа она имея,
Клялась что совсем невинна,
Когда её взял к реке я.
(Портрет поэта взят из Интернета, благодарю авторов сайта)
Ниже привожу один из подстрочных переводов из Интернета:
... и та, которую я взял к реке,
думая, что она девушка,
но у неё был муж.
Это была ночь на Сантьяго.
И почти по взаимному согласию -
погасли фонари
и включили сверчков.
На последних перекрёстках
тронул её спящие груди,
и они мне быстро открылись,
подобно соцветиям гиацинтов.
Крахмал её нижней юбки,
как звучал мне - слышал.
Как будто кусок шёлка,
разрываемый десятью ножами.
Без серебристого цвета на своих бокалах
высились деревья.
И на расстоянии горизонта собаки
лаяли очень далеко от реки.
Миновав ежевику,
тростники и боярышник,
под её пышными волосами
я сделал углубление в речном наносе.
Я снял свой галстук.
Она сняла свой наряд.
Я снял свой ремень с револьвером.
Она - свои четыре корсажа.
Ни лепестки туберозы, ни перламутр -
не имеют такой нежной кожи,
и хрусталь под луной -
не превзойдёт это сияние.
Её бёдра бегут от меня,
как удивлённые рыбы,
наполовину полные жаром,
наполовину полные холодом.
Этой ночью я мчался
по лучшей из дорог
верхом на перламутровом жеребёнке (ж.р.)
Без узды и без стремян.
Не хочу рассказывать, потому что я - мужчина,
то, что она мне говорила.
Свет понимания
меня заставляет быть сдержанным.
Переполненную поцелуями и песком,
я отнёс её на реку.
Под ветерком шелестели
плоские листья ирисов.
Я вёл себя так, как тот, кто я есть,
как прирождённый цыган.
Я подарил ей корзинку для рукоделия
из тонкой соломки.
И не захотел влюбляться,
потому, что имея мужа,
мне сказала, что она девушка,
когда её взял к реке.
(Благодарю авторов сайта)