Пустошь долгая моя поросла цветами,
большими цветами с ликами святыми,
уж они-то видят, какая я стала,
когда всё перестало, когда всё остыло.
Это девочка-вечность на ладошку-зиму
дохнула шершавыми голубыми губами —
и проснулись во мне образа невообразимые,
больно шеи спросонья затёкшие выгибая.
Баю-баю, танцуй, ветер, в глухие волосы,
баю-бай, оживай из пролежней, душа-невольница:
не хоти назад,
выползай в сад,
там кругом цветы
во-о-от такой высоты,
ты на них погляди, только не стыдись своего лица.
Обними, душа, тугие горькие стебли,
и под ними ляг потом, как на самой постели,
и смотри в небо, и слушай его, как море,
и ни слова не молви.
Полетят над тобой мотыльки снега белее —
и забудешь, как сном ты маялась, как болела,
и травинку сорвёшь, и жевать будешь, пить её соки,
очень сильная вырастешь, смелая и встанешь, высокая.
И увидишь, из чего сделано всё это, соткано.
И вокруг тебя будет огромное, такое солёное,
что поймёшь наконец: вот оно-то и есть Вселенная,
и Вселенная станет тобой, изнутри лаская,
как губами ликов святых — только лепестками.