Две собаки ночью на луну завыли.
На луну завыли, вспоминая дни,
Когда обе суки молодыми были.
Молодыми были – золотые дни.
Жизнь, тогда, казалось, будет долгой, сладкой.
Будет долгой, сладкой, как мозговая кость.
Знать не знали, дуры, что по морде гладкой,
Жизнь по морде гладкой часто бьет, как трость.
Нравилось им бегать за ворота вволю,
Нравилось валяться в уличной пыли.
И щемило сердце, если за собою,
Звали за собою в поле кобели.
Но, однажды, цепи обмотали шеи,
Обмотали шеи роковой петлей.
И собачьи души на цепях «запели»,
На цепях «запели» жуткою тоской.
Проходили годы. Приходила старость,
Наступила старость – грустная пора.
Развязали цепи. Снова разрешалось,
Обеим разрешалось бегать со двора.
Только, вот, охоты нет – бежать за тесы,
За ворота – тесы ноги не несут…
И из глаз собачьих ручейками слезы,
Ручейками слезы горькие текут…
Видно, юность ваша на цепях зарвалась,
На цепях зарвалась отобранная жизнь.
А теперь пустили. Да только вам осталось,
Только и осталось – помирай ложись…
Две собаки ночью на луну завыли.
На луну завыли, вспоминая дни,
Когда обе суки молодыми были.
Молодыми были – золотые дни.