Мальчик мог бы слова подобрать, рассказать о простом.
Как паршиво с утра из тепла да в темень, как скользко ногам.
А рассказывает опять, как стоял напротив тебя столбом
И на губы твои смотрел. И мысленно кланялся их уголкам.
Мальчик мог бы писать о природе в мельчайших деталях.
Про симметрию льдинок, про запахи хвои, про всплеск волны.
А он пишет про то, как ему было больно на том вокзале,
Где тебя ещё видно, но больше не слышно из-за стекол двойных.
Мальчик много поёт - и наверное это не режет слух.
А однажды был день - осмелевший, он пел для тебя и ждал.
Ждал, что ты улыбнешься, но ты разнесла его в прах и пух,
И добавить ему было нечего. Вот он и промолчал.
Мальчик гибкий и ловкий, на мальчика вся надежда.
Он сворачивался для тебя то в клубок, то в бараний рог.
Было мало, ты попросила свернуться в невероятное нечто.
Что-то хрустнуло, и развернуться обратно мальчик уже не смог.
К слову, мальчику тридцать, а он всё не смог повзрослеть.
То ли прошлого узник, то ли страха еще раз обжечься заложник.
Несомненно, он сможет о ком-то ещё написать, рассказать и спеть.
Но сначала понять бы, где хрустнуло. И приложить подорожник.