Антон никогда не любил черный кофе. Но тут такой случай, молоко в холодильнике кончилось.
- Да и не только молоко, будем честны – проговорил он в пустоту. Пустота безразлично промолчала в ответ. Мужчина грустно ухмыльнулся, вот Наташа что-нибудь бы ответила, обязательно. Она умудрялась находить слова в ответ на любую малозначимую фразу, а потом развести на эту тему демагогию. Это был непревзойденный талант. С ней можно было говорить на любые темы часами. Но чаще, на взгляд Антона, она выбирала самые нудные - высокодуховные и ничего не меняющие. Антон не любил разглагольствования, предпочитая словам дело.
- Даже о погоде, наверняка монолог бы смогла завернуть на часок. – подтвердил он свои мысли вслух.
Тишина.
Кофе был премерзким. Запах казался ароматным, а вот привкус напоминал грязную воду. Антон никогда, специально, грязной воды не пил, но однажды лежал лицом в луже со сломанной ключицей. Тогда-то он и хлебнул из нее немного, случайно, конечно. Это был тот момент, когда боли Антон еще осознать не успел, в полной мере, но уже почувствовал ущерб.
Часто он вспоминал этот момент, и ему казалось, что именно это его взбесило больше всего – привкус грязной воды во рту. И еще – испачканная белая футболка.
Мужчина выпил еще глоток и понял, что не способен продолжать больше эти мучения. В конце концов где-то были пакетики с чаем. Антон оглянулся.
- Черт с ним, с чаем. – резюмировал он.
Хаос наполнял его новую квартирку от пола до потолка. Честно говоря, он не был в точности уверен где тут пол, где потолок и самое главное - где выход? Самым опрятным местом во всей комнате оказалась тумбочка у кровати. Антон помнил, как уговаривал свою уже бывшую жену купить этот незатейливый предмет интерьера.
***
- Наташка. – Сурово начал он - Рядом с кроватью должна стоять тумбочка, это удобно. Я приведу аргумент, что это необходимо. Можно вот, светильник поставить. – Он указал рукой в сторону выставочных образцов красивеньких ажурных ламп.
Ему больше по вкусу пришлись бы настенные бра, вроде той элегантной бледно зеленой, украшенной очень изящными железными листиками, что он видел получасом ранее. Будто светящийся нежно зеленый цветок, в обрамлении зелени. Он был уверен, что и ей понравились бы такие красивые источники света, но настольные лампы ей тоже нравились, а ему просто необходима тумбочка рядом с кроватью. Лучше по обе стороны, ради симметрии.
- Эта вся твоя аргументация? – усмехнулась бледными тонкими губами молодая девушка, лет двадцати трех. – Сильно. Ты теперь в моих глазах герой, так что я не сопротивляюсь. Давай покупать. – безразлично кивнула она. Ее глубокий эротичный взгляд из-под полуопущенных ресниц обещал что-то необыкновенное по приезду домой.
***
Он не понимал этих ее реакций. В том смысле, что вообще не видел причинно-следственных связей, которые приводили ее к той или иной схеме действий. То она, совершенно не понятно по каким причинам, флиртовала с ним, когда он приходил домой, весь пропахший рабочим потом и пылью. То смотрела с нежностью, когда он говорил о каких-нибудь обыденных планах, к примеру, посетить магазин для покупки продуктов. То, когда он молча уходил в свои мысли, по возращении видел уже судорожно заламывающую руки любимую, которая, судя по всему, минут двадцать с ним, оказывается, скандалит из-за его аполитичности или какой-нибудь другой белиберды. То лезла драться, словно пьяный моряк в порту.
Он не мог бы сказать, что Наташка была женщина загадка. Ему все казалось в ней очевидным, словно она зачитанная до дыр детская сказка. Но в то же время он не понимал, о чем же эта сказка. Он мог сказать, что Наташа женщина без башки. Совершенно безумная, как Шляпник.
Антон с трудом добрался до тумбочки, сквозь множество пакетов и коробок неясного содержимого. Большая часть вещей, находящихся здесь были ее вещи. Странный микс бесполезного на его взгляд хлама, старой косметики, разного тряпья, памятных вещичек и что-то из предметов, которые она называла «для дома». Он при всей своей эрудиции и изобретательности не смог бы придумать назначения для всех этих вещей в своем доме. И когда она покупала ту или иную ересь он тоскливо улыбался, смотря как она радуется очередному приобретению.
Добравшись, наконец, до комода, он аккуратно забрал с него двойной листок из школьной тетради исписанный крупным, открытым почерком бывшей супруги и долго не мог заставить себя его прочесть. Он выхватывал взглядом знакомые слова: «Любимый», «Предательство», Семья», «Прощай».
На последнем слове он дрогнул и положил листок обратно. Вся эта пафосная сентиментальщина вполне в ее духе, но такого он от нее не ожидал. И как, скажите на милость, ему теперь жить с этим в душе? Антон знал ответ. Просто жить, идти по своему пути. Так он и планировал, когда заявил ей, что дороги их теперь идут врозь. И ей сказал также.
***
Он смутно помнил тот их разговор по телефону. Сначала монументально холодная Наташка спросила:
- Ну и когда пойдем разводиться?
- Тебе есть куда спешить? – устало спросил Антон.
Дальше была какая-то сумятица из ее слез, угроз, агрессивных обвинений, мольбы о прощении, мольбы о шансе. Следующие две недели были для него крайне утомительными. Она звонила два-три раза на дню, признавалась в любви и просилась домой, будто побитая собака, поскуливая и рыдая, как трехлетний ребенок, у которого отняли игрушку. Она просилась, а Антон коротко отвечал:
- Нет.
Он все решил тогда. Антон был из тех людей, что могут твердо принять подобное решение. Он слышал, что, разговаривая с ним она мается, все тело ее извивается вместе с ее страданием. Но что ему было до этого, он ведь решил. Да и не мог он больше жить так, Антон больше не чувствовал к ней ничего, кроме неясного раздражения. А тут, дома, где была его настоящая семья, было полно забот. У него не было времени, чтобы как следует поесть и поспать и постоянно звонила она.
- Наташ, я очень хочу баиньки.
Наташа тоскливо вздыхала, и он вешал трубку.
***
Антон не был уверен стоит ли ему идти. Где-то внутри трусливо сжалось ощущение, что все, абсолютно все его будут ненавидеть. Он-то знал, что ни в чем не повинен. Знал, что и они все это знают. Знал, что на самом деле ему плевать на их мнение, в целом. Так же знал, что пойдет.
Он уже был одет. Из того, что подходило к случаю в хаосе нашлись лишь черные джинсы и черная рубашка. В той самой рубашке он щеголял по даче и заводил в ней дикую самку. Он умел себя преподнести. Чтобы девочка захотела рубашка должна быть небрежно расстегнута, обнажая торс, рукава хулигански закатаны. Руки необходимо засунуть в карманы штанов, а главное соблазнительная и обаятельная улыбка. В голове шевельнулся образ. Был ли он в реальности? Наверное, был. Он стоял и смотрел, как ее напряженное, возбужденное тело раскинулось на кровати. Как распахнулись приглашающе ее ножки, открывая соблазнительный вид на ее лоно. Она жадно тянула руки к нему и в глазах было столько обожания и радости от того, что это он. Антон не помнил, был ли это собирательный образ или такое правда было, но знал точно - долго ждать себя в такие моменты он не заставлял.
***
- Ненавижу тебя, дрянь!
Дрянь устало удерживал мечущиеся в попытке удара руки Наташки. Что опять произошло объяснить бы он толком не смог. Он чертовски устал. В такие моменты он забывал зачем эта женщина вообще здесь, а главное кто она. Через час она успокоится полностью, через час и десять минут будет секс, и она будет шептать ему в ухо: «Антошка...». Утром опять что-нибудь себе придумает и так по кругу.
***
Людей на удивление было мало. Ее мать, еще молодая женщина, была в больнице с приступом. Все-таки дочь. Отец, вероятно, где-то упился до беспамятства, оставив самого младшего ребенка на бабушку. У самого гроба стояли два ее брата, какие-то потерянные, осиротевшие. Младший, совсем юный семнадцатилетний мальчишка, полная ее копия, держал ее руку и будто не верил, что она не может сейчас очнуться. Старший хмуро молчал. Глаза были красные, но лицо оставалось почти каменным. Ее лучший друг не появился, как ей и обещал когда-то. Наташка как-то взяла с Антона клятву, что если она умрет раньше, то Антон должен будет притащить его силками. Мужчина пообещал, конечно, но выполнять не стал. Какая теперь разница? Лиц остальных он не видел, да и разглядывать ни к чему.
Наташка лежала спокойно и казалась ужасающе восковой и абсолютно неживой.
***
- Мне так не хватает тебя. Мне очень страшно одной. Я же все потеряла. Я их потеряла! Пожалуйста, давай попытаемся еще. – он явно представлял себе ее глаза. Они были полны отчаяния и безысходности, как каждый из дней, что он знал ее, впрочем. – Я не знаю, как я смогу жить без тебя. Ты же взял меня замуж, ты знал, что для меня это не просто роспись в свидетельстве. Для меня это вселенски важно. – она слово в слово повторяла все то, что говорила, названивая ему каждый божий день, с тех пор, как он объявил ей о разрыве.
- Наташ, люди разводятся. Не мы первые, не мы последние. – повторил он то, что отвечал ей каждый раз, когда она звонила ему и горько плакала в трубку.
Это был день, когда у нее случился выкидыш. Эта ее двойня, о которой они узнали уже после разрыва, была ее последней каплей. Он не хотел сейчас детей. Больше не хотел, с тех пор, как присмотрелся внимательно к тому безумию, в которое превращалась его жизнь с ней. Поэтому оставил решать это на ее усмотрение. Захочет, пусть рожает, он поможет деньгами, когда сможет. На большее участие он не был готов, по крайней мере пока. Она же детей хотела всегда, тем более двойню, он знал это. У нее на лбу было написано: «Оплодотворить в самое ближайшее время».
И вот, природа решила все за нее. Когда она позвонила, чтобы ему сообщить голос ее погас почти полностью. Она едва говорила, а он был очень занят и не мог ей помочь прямо сейчас. Через десять минут после их разговора она поднялась на последний этаж в его доме. Через два дня после ее смерти он нашел в почтовом ящике ее прощальное письмо и не читая положил на комод.
***
Антон вышел на улицу, ему не хватало воздуха. Боли, кажется, не было, но на душе стало противно и тоскливо. Моросил противный дождик, от которого хочется бежать, не глядя под ноги. Он направился к остановке, сделал несколько шагов и с разбегу вступил в лужу. Ботинок наполнился грязной жижей.
- Черт, великолепно! – раздраженно выругался он.