Эта битва выдалась странной:
враги не прятались по кустам
и, казалось, совсем не имели страха
ни к своим саблям ни тем более к нам.
Ещё: враги не имели мотива,
а также молитвы и злобы и зла.
Их безразличие нас удивило,
а смелость с ума свела.
Обезумевших нас уносили
с поля боя наши враги,
в душистом сене живых хоронили,
стога огнемётом жгли.
Но свежее сено тухло,
кипела влага внутри;
дым стоял белый и душный.
Отступать решили враги.
Мы и тронулись может умами,
но оплошность такую прощать нельзя:
облитые пеплом восстали,
прочистили ружья и давай стрелять.
И пули отправлены точно:
касаясь спин, входили они
в намеченные прицелом точки,
вылетая с другой стороны.
***
Мы утюжили землю катками,
засыпали песком и камнями,
заливали цементом и ждали,
и плотный раствор застыл.
Но тела врагов не разлагались,
под землёй грибницей срастались.
По окрестностям разливалась
наша песня боязни мсти.
"Не руби тот сук, на котором сидишь —
никого, как мать, не люби.
На жену, как на мать, только взглянешь —
и душу твою не спасти".
***
Герб на форме истлел, заржавел пулемёт,
поседел, но остался румяным наш повар.
Трещины кроют бетонный лёд
под давлением пальцев многих и голов.
Погребённые в спешке, в надежде на тлен их
выходят и верхом и косом и боком.
То, что осталось от человеков —
кости и вены под кожей тонкой.
Нашпигованные ядовитым свинцом,
осквернённые похоронным обрядом
слипшейся плоти единым комком
враги саркофаг покидают.
Под скрип сирен распадается ком
на части убитых, но пришедших в сознание.
Каша из самых разнообразных кусков
собирается в тела, пока мы просыпаемся.
Рота, подъём! Караул! Всё случилось!
Как говорил тот старец зловонный:
"Ждите беды, если вера сточилась.
Нет болезни хуже, чем лишняя гордость".
Пузатые облысевшие заспанные,
мы старались побег прекратить наглый.
Но враги, не останавливаясь,
сквозь нас проходили в прекрасное завтра.