Далекий край закованный в снега,
Заледенелая прозрачность стынет,
И кажется, наверное, навсегда,
Здесь улеглась безмолвная пустыня.
В глухой степи открытой всем ветрам,
Не встретишь живого сознания,
Хранитель пустыни – немой великан,
Загляделся на то мироздание.
А край земли, что старое кино,
Ему известны только черный, белый,
Два цвета. Остальное все растворено,
Лишь ночь и снег и больше нет предела.
Он вышел на опушку. Черные дубы,
Стояли, молча, видя господина,
И дупла глаз пустых – открытые гробы,
Застыли, как велела дисциплина.
Окрик хозяина посланный к ним,
От мертвых дубов отражался,
Вернувшись к полковнику эхом глухим,
Ему свой голос жутким показался.
- Я вас не слышу! Крикнул он,
Лишь эхо промчалось метелью,
- Здесь только мы и больше никого,
Шептали замерзшие ели.
Ему шептали бывшие дубы:
- Хозяин, ты кричишь наивно,
Мы здесь стоим, печальны и мертвы,
За той границей, где слова бессильны.
И белый полковник затих и молчал,
От гнева и страха бледнея,
Здесь нет ничего, кроме снежных зеркал,
В них смотрятся мертвые ели.