Я сто раз зарекалась снова тебе писать.
Я училась нести это молча, хоронила тебя внутри.
Но как только во мне загораются голоса —
про твои глаза,
и опять,
опять про твои глаза —
это всё, о чём они хотят говорить.
Я слова не пускаю наружу. Слова болят.
Затихают и снова бьются истерикой в левый висок.
Это неизбежно, неотвратимо, как пристальный твой взгляд,
которым ты прибиваешь меня к земле у своих ног.
Запереть.
Вогнать их занозами глубже,
в самую свою суть,
в сердцевину, где взгляд твой и так уж растёт иглой —
потому что воспаление греет.
И волны бреда меня несут
выше жалкой моей любви,
где-то между комнатой и луной,
там, где воздух течёт, и что-то бьётся, и кто-то кричит,
и куда-то взлетают чужие мысли,
а я одна в этом странном сне
всё тянусь к небесному своду — морозному своду твоих ключиц,
чтобы греть их дыханьем,
пока оно не сойдёт на нет.