фонари погасли и наступило утро.
обычно ведь как?
восходит солнце, первые лучи его зажигают окна дома напротив, и всё заливает благословенным светом.
иное дело Петербург в феврале.
у нас утро наступает по сигналу - когда гаснут фонари.
потому что ничего не всходит, не зажигает и не заливает.
небо, воздух и кажется предметы будто бы сами по себе наливаются тусклым серым светом.
и тихо-тихо.
я вышла из поликлиники, где мне только что промыли больное ухо.
было не больно.
но тело моё неодобрительно относится ко всяким вторжениям, особенно в уши, которые, к слову, у меня весьма чувствительные.
я сидела, мужественно дрожа и обливаясь холодным потом.
и поэтому сейчас, когда всё закончилось и ухо в блаженном покое, у меня ощущение абсолютного счастья, вселенской любви и неебической свободы.
и зверский аппетит к жизни.
вот как после долгой прогулки сделаешь себе кружечку крепкого кофе и хорошенький такой бутерброд с колбасой, сыром, майонезом, пару листиков салата добавишь, лучку зелёного, откусишь первый кусок и думаешь не мозгом даже, а животом: бля, хорошо-то как.
первый поток несчастных, которым на работу к девяти и поэтому они встают в семь, уже прошёл.
эти явно отличаются от тех, кто сейчас, в полдесятого, идут мне навстречу.
те были взъерошенные, все в себе, молчаливые, глубоко спрятанные в капюшоны от утреннего морозца, в капюшоне ещё сон несут, каждый - торопливая серая неприступная крепость.
торопятся, никого не замечают и не трогайте их.
эти же, полдесятные, спали дольше, завтракали неторопливо, возможно, успели выкурить первую сладкую сигаретку, идут неспеша. им либо на работу не к спеху, либо вообще не на работу.
машины присыпаны инеем как булки сахарной пудрой.
оранжевые жилеты уже успели накидать глины и соли. жаль, лёд на лужах зачем-то разбили.
иду, заглядываю в арку, в арке автомобиль немытый, водитель нахмуренный смотрит из шапки. я смотрю вопросительно, он показывает хмурыми глазами - давай, проходи, я подожду, хрен с тобой, я в тепле, а ты там по морозу бежишь, проходи.
скучающий охранник возле посольства радостно задирает ушанку на вспотевший лоб и словоохотливо что-то объясняет двум девушкам.
мех на капюшонах блестит, тщательно подведённые глаза блестят, губы блестят, даже каблуки поблескивают.
в общем, сплошной блеск и сияние юности, ага.
охранник жутко доволен тем что, во-первых, такие красотки с ним заговорили, во-вторых, что можно покровительственно продемонстрировать свою мужественность и осведомлённость, в-третьих, развлечение же.
девушки уходят, охранник удовлетворённо закуривает, надвигает ушанку опять на лоб и смотрит им вслед.
впереди меня длинными шагами идёт хипстер в кедах, штаны франтовато подвёрнуты, на шее полосатый шарфик.
румяные старушки у метро раздают ещё липкие утренние газеты. беру. газета мне не нужна, но я же всех люблю сейчас.
у метро пахнет табачным дымом, цветами и хлебом из пекарни на углу.
два чувака в телогрейках играют музыку.
один с отрешённым, ничего не выражающим, будто запертым лицом играет на гитаре.
второй вдохновенно, раскрасневшись от усилий и чувств, дудит в саксофон.
а музыка растекается в безветренном утре как масло, пропитывает светящийся серый воздух, поднимается вверх, скапливается возле головок погасших фонарей, течёт вслед за полдесятными в метро, проникает в уши и впитывается в организм, увеличивая моё удовольствие от этого утра, ощущения законченной процедуры, счастья и вселенской любви.
дальше - блестящий, будто намазанный вазелином с ваксой, негр в радужной шапочке.
раздаёт буклеты какие-то. беру.
буклеты мне ни к чему, но я же всех люблю сейчас.
сверну за угол, выброшу в помойку.
навстречу чувак с головы до ног весь в белом, как бутылка советского кефира. белые кеды, белая куртка, белые брюки.
а голова и борода чёрные как сажа.
шествует, прямо по уже успевшему подтаять и смешаться с глиной, солью и пылью инею, отчего под ногами хлюпающая жидкая грязь, брючки снежно белые как зубы в рекламе зубной пасты, аж кажется хрустят.
чёрно-белый ансамбль довершает огромный радужный зонт.
все на чувака, ясное дело, смотрят.
бодрый юноша в голубом пуховике выгуливает рыжего пса.
юноша что-то сосредоточенно слушает в телефоне, пёс еле плетётся, отчаянно зевает и смотрит на хозяина снизу и сбоку укоризненно: эх, хозяин, хозяин. и чего ты меня в такую рань поднял?
ну вот так вот. ничего такого особенного.