Давид выходит на Голиафа,
в праще — тяжесть личных добрых намерений,
Он видит его голову в будущем на прилавке,
В качестве подтверждения собственной силы, в которую должны верить.
У него за спиной — тысячи спин,
Тысячи глаз,
Назойливые обстоятельства каждого героизма,
Они ему имя дадут — Трус, готовясь кричать "Спас!",
А ему дела нет до собственной избранности.
Слепит глаза бесстрастный белок солнечного ока,
Равнодушно льет пот на брови обоих воинов,
У одного — шум в ушах, у второго — хроническая жестокость,
Одно у них общее — нежелание быть похороненными.
И пока эти добрые намерения в лоб летят Голиафу,
Пока кровью песок утоляет жажду, берет свою арендную плату,
Давид придумал ему самую красивую из эпитафий,
Чтобы себя больше не чувствовать виноватым.
"Не я тебя убил, так нужно было чему-то свыше,
Понимаешь, этим уродам нужно добро с кулаками..."
...Голиафу снится, будто он в темноте что-то слышит,
Когда в сотый раз падает на колени, споткнувшись о камень.