Глядится в лужи сонный двор, и бога ради
Сам март разводит канитель, к родству не жаден,
А нам, не помнящим иных, родства не жалко,
Куда по хляби не дойдем - добросим палкой…
Весна все выправит сама, до миллиметра,
Когда ослабнут в маяте порывы ветра,
С обеих рук раздав сполна за то, что будет,
За каждый выщербленный край у талых блюдец.
А по двору то бродит пёс, то скачут дети,
Им дела нет до суеты земных столетий,
Старушка, древняя как бог, сошла с пригорка
И крошит сонным голубям сухую корку.
То глаз прищурит неспеша, то глянет в небо,
Зажав в слабеющей руке остаток хлеба,
А солнца луч, древней старух всех вместе взятых,
Ныряет в хлябь, пробившись вниз сквозь клочья ваты.
Но разойдется канитель по зыбкой глади,
Подсохнет хлябь, исчезнет март, к родству не жаден,
Старуха, стая голубей, что рядом кружит,
И пес, лакающий дома из талой лужи...