Хлопья полузамёрзших снежинок отскакивали от моих щёк, слегка царапаясь о щетину, некоторые почти растворялись в воздухе, а некоторые оставались на ресничках, создавая неудобство и требуя лишнее движение век. Я смотрел сквозь холодный весенне-зимний день и понимал, что также многое остаётся внутри меня, заставляя моргать душу, и также бесконечное множество проносится мимо, и никогда, слышите, никогда не коснётся моей жизни, оставшись неким сторонним и чужим фоном. Хочется всё знать, но это невозможно, и, знаете ли, это уже неплохое вразумление само по себе, хочется чувствовать и видеть гораздо больше, чем ты можешь позволить, на что ты способен, но и так, ведь, не получается, и это же, тоже, вполне и вполне ясное и важное откровение. И что же? Ты словно маленький и ничтожный микроб, ползущий по огромному телу жизни, пытаешься понять каков же весь организм, каковы все эти микробы вокруг и что же важнее всего, что ценнее и лучше. Думать, играться фантазиями своих суждений, приземляться и взлетать ты не умеешь, лишь только ползать, обжигаться, действовать вопреки или по течению, но ты хочешь жить, жить осознанно и недурно. Ты комкаешь в одну несуразную и неосязаемую сферу эмоции и деньги, сжимаешь этот шар внутри себя, и думаешь, что это и есть твой небесный результат. Не получив денег, ты ищешь покоя в эмоциях, а не получив эмоций, ты насыщаешься деньгами. А иногда бывает ещё более уродливая позиция, это когда ни денег, ни эмоций. Странная позиция, видимо, я не знаю, но мне так кажется, ею живут наркоманы.
Снежинки порхали, касались лица, таяли, а какие-то рисовали красивую, белую, мерцающую стену перед моим взглядом моргающих век. Я сидел во дворе и думал обо всём, думал ни о чём, ловя себя на мысли, что я глуп и беспомощен, а ещё больше бесполезен. Такая лёгкая меланхолия, когда ты будто упал, ударился, и сам себя жалеешь, рассматривая рану, негодуешь от боли. Мои нелепые самоистязания прервал молодой парень, с виду лет восемнадцати, ну, может, двадцати. Худой, с огромным лбом, стянутым человеческой кожей, с глубоко спрятанными глазами невнятного цвета, светлыми бровями, сливающимися с бледным ликом тела, гордым подбородком с выемкой посередине, что больше обнимала череп скелета, нежели чем человеческое лицо. В общем болезненно-бледный вид его говорил и кричал о том, что это наркоман. Я, как и всякий микроб, завидевший страшную вакцину, хотел сбежать, забыть, отторгнуться и заняться своими делами между эмоциями и деньгами.
- Можно, я здесь посижу с вами?
- Да. – Ответил я, предвкушая свои нравоучительные лекции, и всё больше и больше довольствуясь своим превосходством перед этим утраченным персонажем. Я подумал, что сейчас смогу его поставить на путь истинный, ну, что-то доброе же надо было бы мне сделать.
Он присел, мы разговорились.
- Ты же переживаешь, чувствуешь, а сказать ничего, никому не можешь? Хочешь, вот, на. – Он высыпал белый порошок на ладонь – Это даст ответы на многое, точнее, оно забудет вопросы.
Я медленно и пренебрежительно осмотрел его пальцы, запачканные словно пудрой, вдохнул носом эту пыльцу и растворился в отсутствии вопросов. Какие деньги, какие эмоции, ничего уже больше не имело значения, пустая, огромная стена развернулась передо мной, и я карабкался по ней, ступая на каждый маленький красный кирпичик, взбираясь выше и выше, и падая лишь тогда, когда пыльцы уже не было.
Я утрачено и постоянно потом бегал, и искал что-то, что даст мне отсутствие вопросов, на которые мне так сложно всегда было отвечать. Белый порошок снимал так уверено всё, и снимал все вопросы, и заставлял меня переставать думать. Ни эмоций, ни денег.
А ведь, хлопья полузамёрзших снежинок всё также отскакивают от моих щёк, слегка царапаясь о щетину, некоторые почти растворяются в воздухе, а некоторые остаются на ресничках, создавая неудобство, и всё также требуют лишнее движение век.