Скрутив пустые улицы в клубок,
Поджав террасы летних ресторанов,
Лежит меж гор притихший городок,
Морской волной зализывая раны.
Помешивает тётя Ханума
Густой кисель для «фирменной» чурчхелы,
Вино и чача льются в закрома,
Закрашивая зимние пробелы
Гуашью лета. Сон накоротке,
С видением забористой торговли,
В не новом, но фартовом парике,
Не кончился, а лишь приостановлен.
Излюбленной клиенткой дорожа,
Дневной Морфей еще не раз покажет,
Как над прилавком суетно кружат
«Архангелы», расхристанные пляжем.
Холеной даме тётя Ханума
За стройность ног, за шляпку, за усмешку
Такую скажет цену, что сама
захочет нахамить себе. Замешкав,
Подаст бродяжке медные гроши,
Подкрасит губы ярко, безгранично.
Устроив аттестацию души,
По всем «предметам» выставит «отлично»...
Фантазии насущной канитель
Сложив умильно денежкой в подсумок,
Помешивает тётушка кисель.
Пощелкивает четками задумок:
Купить для декорации гранит,
Поднять метраж и значимость забора,
Проведать внучку в Лондоне, женить
племянника на дочке прокурора.
Подпортилась от сырости хурма.
Она её продаст. Ещё – дороже.
Всё будет так, как хочет Ханума!
Наверно, небеса хотят того же.
Сквозь кольца рук колонн-кариатид
Протянута веревка бельевая;
Раздуло простынь - всё, что там висит,
И кажется – терраса отплывает
Из гавани безлюдного двора
На поиски дорических карнизов...
Темнеет рано. Ужинать пора.
И Ханума включает телевизор.
Нальет вина, порежет иваси,
Разложит на фарфоре в позолоте.
И будет лето ждать, а с ним мессий -
Пришествия на белом самолете.