В пещере под скалой, укрывшей
Собой бездонное ущелье,
Жил старец одиноко, выше
Его лишь только птицы пели.
Пас старец коз на склонах горных,
Питался травами и сыром,
Лепёшки пёк ещё на тёмных
От жара каменюках. В мир он
Сходил лишь раз за год - в селенье,
Что у подножья разбросало
Саманных улочек сплетенье,
Торговцы заходили, сало
Меняли на муку и сласти,
Сыры - на крупы и коренья,
На ткани - шерсть и шкуры. Часто,
На радость ребятне деревни,
С торговцами возок цыганский,
Шелками пёстрыми расшитый,
В селенье заезжал и танцем
Вихристых юбок, бус, овитых
Вокруг точёных тел девичьих,
Гитарной песней разудалой
Улыбку пробуждал в привычно
Суровых лицах аксакалов.
На них полюбовавшись, старец
Брал крупы и муку, а после
Вновь исчезал. Селяне стали
Пришельца звать Торговым Гостем.
А старец, пред уходом в горы,
В дворах, что пищей с ним делились,
Мешочки оставлял, в них сборы
Из трав целебных. Так и жили -
Весной, когда снега сходили,
Селяне ждали люд торговый,
Цыган, что радость им дарили,
И старца с травами от хворей.
Но в год один возок безмолвно
Вслед за торговым караваном
По улицам проехал, словно
Был околдован. А цыганам,
Что за повозкой шли печально
Не пелось и не танцевалось,
Как видно, нынче. Лишь, очами
Из-под платка сверкнув, устало
Вперёд прошла вдова Барона,
Толпу пытливо оглядела,
Заметив старца средь народа,
К нему направилась. Всем телом
Рванулась, было, даже руки
Чуть вскинув для объятий пылких,
Но вновь обмякла, скорбной мукой
Лицо скривив. «Я знаю, Илко,
Не вправе мы просить, но дети…»
И, головой поникнув, смолкла.
«Что с ними? Где они?!» Ответом
Ему был плач за пёстрым шёлком.
Впервые видели селяне
Столь дивное преображенье -
Степенный старец по поляне
Метнулся вдруг, быстрее тени,
И, миг спустя, исчез в повозке,
Лишь у колёс две псины чёрных
Лежать остались. Отголоском
Тому стал выдох облегчённый.
Цыгане враз загомонили:
«Простил. Поможет. Дети святы…»
Вдова Барона поспешила
Вослед повозке, чтоб забраться
Успеть в неё. Свист переливом
Над ошарашенным селеньем
Пронёсся лихо, и спесивый
Жеребчик в упряжи мгновенно
Взял с места вскачь. Две псины, правя
Ход жеребца с земли, погнали
Повозку в горы. «Илко травы
Всех лучше знает, и печали
Нет места боле. Гой, ромалы!»
И зазвучали вновь гитары,
Взвихрились юбки в танце шалом…
Детишки местные, ударив
Босыми пятками о камни,
Вокруг цыганок закружили,
Ловя попутно песнь-сказанье
О, дней давно ушедших, были
Про то, что жил цыган когда-то,
Посмел влюбиться в дочь Барона,
Но изгнан был, поскольку Грата
Обещана давно другому,
А тот, другой, лихой и дерзкий,
Обманом не гнушаясь, тайно
Подстроил подлость, но на месте
Соперника платок оставил.
Цыгане Илко осудили,
А Грата, в гордости горячной
Любовь отринув, согласилась
С решеньем табора и, пряча
За радостной улыбкой слёзы,
Ушла с другим. Тот стал Бароном
Взамен отца её, что поздно
Ошибочность решенья понял.
Прошло немало лет, и правда
Случайно вышла. Попытались
Найти изгнанника, отправив
За ним друзей, что оставались
Ещё средь табора. Напрасно
Те исходили сто тропинок -
След Илко затерялся. Раз им
Лишь посчастливилось настигнуть
Торговцев, что нашли когда-то
Цыгана с белой головою
И трав мешком, в рубахе мятой
Лежал он у дороги, злою
Горячкой мучимый. Но с ними
Больной проехал путь недолгий,
Пока не излечился. Имя
Не называл цыган, поскольку
Не говорил совсем. Покинул
Он их у горного аула,
Где и прижиться смог, как видно.
И с этим результатом скудным
Посланники вернулись в табор.
С тех пор раз в год, когда торговцы
Шли через горы, с ними рядом
Был кто-то из цыган. От горцев
Они услышали о старце,
Что высоко и одиноко
Жил под скалой и стал спускаться
Недавно лишь. А тут злым роком
Цыган настигла лихорадка,
Унёсшая немало жизней
Детей и взрослых. Вот с остатком
Их табора опять прибиться
К торговцам, с призрачной надеждой
Найти здесь Илко, и решилась
Виновница всего, ведь прежде
Был парень травником, и мнилось
Вдове Барона, что излечит
Больных целебных сборов чудо,
Коль Илко боль забудет речи
Прощанья их. А не забудет,
Так, может, деток пожалеет.
Так иль не так, но старец в горы
Забрал возок, а, значит, смеют
Надеяться цыгане, скоро
Вернуться люди живы-здравы…
Лишь головами покачали,
Услышав это, аксакалы.
Но время шло. Цыгане ждали.
И вот, в один из дней погожих,
Возок опять по тропке горной
Скатился, вниз теперь, похожий
На яркий плод в мурашках чёрных,
Внизу, на крыше, сбоку - всюду,
Кишела ребятня, а сзади
Шли взрослые цыгане. Люди
Невольно улыбались, гладя
По головам своих детишек.
А вслед повозке псы степенно
Коз стадо гнали. «Значит вышел
Торговый гость из заточенья. -
Забегал шепоток. - Ну, что же,
Дай Бог им счастья». Только старец
Пока и сам не знал - предложат
Ему остаться, иль оставит
Он табор, лишь на ноги встанут
Последние из заболевших.
Возок подъехал, и цыгане,
Детишек водрузив на плечи,
Толпою окружили Илко,
Коснулся каждый благодарно,
Хвалебной песней, танцем пылким
Его приветствуя. Гитары
Не замолкали, переливом
Лаская слух и душу старца…
Лишь Грата, стоя молчаливо
Веселью не могла отдаться -
Их встреча с Илко грузом душным
На сердце, придавив, лежала.
Ни слова, ни полвзгляда. Лучше б
Она с детьми не уезжала,
И не пришлось ей с полдороги
Вернуться к табору, как псине,
Хозяином побитой. Долгим
Был срок обиды их, остынет
Любое чувство без подпитки
Доверием, заботой лаской.
«Подпитки, стало быть? Что ж - выткать
Я и сейчас сумею счастье».-
Подумалось внезапно Грате
И, на цыганское разгулье
Поглядывая, аккуратно
Она сложила за аулом
Очаг походный, что цыгане,
Кочуя в землях разных, с детства
Лепили мастерски из камня.
Потом, сплетя из травок сердце,
Его запрятала меж веток,
Которые, в очаг засунув,
Лучиной подпалила, где-то
Огонь добыв. А после в думах
К веселью снова повернулась
И встретилась глазами с Илко,
А в них на боль свою наткнулась.
«Останешься?» - Она спросила.
Сердечко, догорев, истлело,
И оборвалось сердце старца -
Остаться было б слишком смело,
Но слишком глупо не остаться.