Я лечился у тех, кому помощь нужнее, чем мне,
Был забытым судьбою, извечным больниц постояльцем,
Наблюдал за смотрителем в белом халате, извне
Рассекавшим холодную явь указательным пальцем.
Я стоял над душею ребенка, сквозь слёзы излитой,
Уходил под пронзительно горькое «вон», «уходи»,
Я воздвиг себе храм из иллюзий и стереотипов
И поджёг его пламенем чувств угасавшей любви..
Я искал на погосте свой крест, поклоняясь местам,
По законам которых он найден был вовсе не мною,
Улыбаясь печально, на нём восседала мечта,
Молча слёзы мои утирая прозрачной фатою.
Я поспешно сошёл с остановки, и позже – с ума
В ожиданьи прихода Фемиды и практики сил,
Но никто не пришёл. Навещая пустые дома,
Я искал в них себя. И что главное – находил.
Это вовсе не плачь Мельпомены. Скорее тупик,
Переросший с течением век в мировую арену.
Тем сложнее смотреть без тоски в запылившийся лик,
Тем сложнее идти по пути, не ломая колено
Ни себе ни другим; Ибо к горю с течением век
Относиться не легче лишь внешне. И опыт практический
Шепчет на ухо мне: для того ли рождён человек,
Чтоб его окрестить в полынье без прекрас сардонически?