redstartri
Писатель Август Май в Монаке
(отрывок начала)
Конечно, у меня были проблемы с властями, мой рыцарский титул вызывал определённые сомнения у приближённых князя, но, всё же, я был не только простым писателем Август Маем, но, что важнее в высшем свете, почётным гражданином Одессии, недавним министром обороны, а самое главное – Героем Одессии, Новороссии, Донлугании, Руси и даже России как один из военачальников так называемой Тараканьей войны 2018-2021 гг., более того – как Главный Межпланетный Миротворец, возглавивший Мирные переговоры со стороны 1й и 2й Глобальных коалиций и Инопланетных Тараканьих Войск, приведшие не только к прекращению взаимного истребления людей и тараканов, но и Примирению США и России, что оказалось не менее сложно и важно.
Я был персоной важной, и княжеский двор сквозь пальцы смотрел на моё самозванство, правда, и не приглашая меня на великосветские мероприятия, но на иные меня позвать не забывали.
Я выбрал Монако по простой причине – как ни считался я Митротворцем, всё ж совсем перебороть свои предрассудки против тараканов не мог, конечно, я не фашист и не расист, но идея разместить анклав Инопланетного представительства тараканов в Прикарпатье была придумана мной – под благовидным предлогом укрепить толерантность бандеровцев, которые уж слишком цинично перешли в начале войны на сторону инопланетян, вошли отдельной армией в войско тараканов – понятно, что их избавил от капитуляции я, поскольку они имели статус союзников тараканов, и теперь я в некотором смысле «отомстил» им, создав Галицийско-Тараканью Конфедерацию на их территории – на самом деле бандеры жуткие не только фашисты, но и расисты, хотя на удивленье к тараканам относятся даже с определённой нежностью… впрочем, не идущей в сравнение с западной толерантностью – я потому и выбрал Монако, что в княжестве не подписали Тараканью Конфессию, тараканам не разрешался даже временный въезд на территорию княжества, их по сей день представляют именно бандеровцы – есть тут трое бандюг в ранге ЧиП таракан-представителей – для меня их присутствие, всё ж, не так отвратительно, как тех инопанетных насекомых.
Конечно, я хорошо заработал на раскулачивании украинских олигархов, но законно, и теперь просаживал их миллиарды по казинам, не испытывая мук совести, хотя, конечно, вспоминать, как плакали братья Клячко, особенно прогуливаясь по Крещатику – тяжело… как плакал Поросенко, когда я забирал из его дворца его же золотой памятник на унитазе….
Тяжело расставаться с вещами, к которым привязываешься… а с властью? Тоже.
Я – легкомысленный тип. Когда я был диктатором Одессии, власть у меня была, мягко говоря, абсолютной, но я ж не сделал Ланжерон и Лузановку своими персональными пляжами – я понимал, что придётся расставаться, а моё предыдущее расставание с пляжами Одессы далось мне в своё время уж очень болезненно…
Я до сих пор часто надеваю плавки и хожу по своему дворцу, громко и хрипло крича:
- Рачки! Рачки!
Как попугай Сильвер.
Но, когда меня пихнули с поста Первого Президента Одессии… ладно – меня направили Торговым Президентом Руси (это государство было образовано в границах ряда бывших центральноукраинских областей, даже вначале называлось Конфедерация Святой Киевской Руси… но потом сократили и размер до трёх областей, и, соответственно, название, и стало просто государство Русь – не путать с соседним государством Новая Русь (бывшие Запорожье и Днепропетровщина) - и, тем более – с Новороссией (Херсощина и Николаевщина) – я не особенно переживал, вывез имущества около пятидесяти тонн – это были олигархические трофеи, доставшиеся мне в награду за мир с тараканами.
Потом я умудрился вернуться в Одессию на должность Министра обороны… но даже почётное место меня мало привлекало, и я, несколько приумножив своё достояние, свалил в Европу.
Но жить в Германии, Италии, Франции, Швеции – я не захотел именно из-за их чрезмерной толерантности – мало того, что они ввели обязательные браки с тараканами – я как подданный Русского мира, к счастью, не был обязан исполнять целый ряд толерантонасадных законов, тем не менее, жить в среде, где население восторженно начало массовые хирургические операции по гибридизации, встречать на улицах таракан-парады, особенно молоденьких женщин в трусиках, с тараканьими усищами и лапками, мне стало как-то неуютно, а обвинения в антитолерантности стали всё жёстче – главное, эти постоянные приводы в суд казались мне абсурдными – привод-прокурор, задерживавший меня на улицах – как и других – не обязан был на суде предъявлять распространённое обвинение – достаточно было ему коротко сказать в обвинительной речи: «смотрел не так» – и штраф приходилось выплачивать ещё до вынесения судьёй приговора…
Согласитесь – это надоедает даже при известной финансовой обеспеченности.
Но хуже было смотреть на все тараканьи бега по уличкам старой Европы.
(продолжение продолжается)
продолжение начала
Мне приходилось отрываться от игры в карты и рулет в том числе и для участия в процессе против графини Дрыглапки из Солнечной Румынии - бывшей румынской провинции Молдова-Трансильвания, ныне независимого княжества, монархом которого теперь реставрирован граф Дракула - как считают специалисты по генеалогии, потомок того самого графа Дракулы, о котором снято столько несправедливого.
Графиня Дрыглапки оказалась генетической тараканшей, то есть имела искусственно человеческий облик, нечто вроде киборг-терминатора, и я едва не поплатился за свою доверчивость, клюнув на её аппетитные и идеально женские прелести, лишь благодаря моему душевному чутью я не оказался диссимилирован её внутренним панцирем-скелетом, как это произошло с её предыдущими четырмя любовниками, лишь отчасти благодаря чудесам генетической херургии выделенными из её лимфоочистительной и нервно-паралитической систем без особых потерь - конечно, им были только приделаны искусственные мужские гениталии, поскольку их собственные были атрофированы в результате её беспрерывных метаболизмов.
Собственно, поскольку мозг тех неудачников был восстановлен почти без ущерба, графиня имела серьёзные шансы отделаться небольшим штрафом за забавы по тараканьей гибридизации, но один из её жертв оказался членом династической фамилии, и обвинение вовсю старалось подвести графинюшку под статью о людоедстве, в большинстве европейских штатов предусматривающиз жёсткую ответственность в виде ограничения свободы на евразийском материке на срок от шечти месяцев до шести лет.
Честно говоря, меня могли привлечь, как соучастника, но проныры-адвокаты за приличное вознаграждение сумели обеспечить мне статус свидетеля, воспользовавшись поправкой т.наз. Семи тараканов, согласно которой оставшиеся непоглощёнными жертвы мутанток считаются невменяемо неосведомлённымис
Но это, конечно, уже юридические крючки, и я просто был обязан присутствовать на многояисленных вскрытиях бывшей любовницы, уже, разумеется, совершенно неаппетитной, лишённой человеческой оболочки полутараканши, даже иногда мне позволяли ассистировать при расчленениях её экзо-интроскелета, и я сумел даже утаить в процессе несколько бриллиантовых безделушек, так сказать, в память о незабываемых мгновеньях.
В тот прекрасный монакинский вечер, когда медитерранский ароматный воздух, смешанный с песком североафриканских пустынь, медленно терял прозрачность и насыщался сумерками тенистых альп, я спешил в рыбацкий посёлок Сен-Мартино, где назначил тайное свиданье одной милой даме, как я понял, из России, несмотря на её несколько акцентированный русский и зарубежное имя Шанни Теккерьё, очевидно, она сочла мой русский, в самом деле, лишь хорошим русско-оксфордским, и мой скромный титул герцога де Решалье-Понтонегрийского вызвал её снобический интерес.
Я мысленно шутил, мол, а что как Шанни окажется тоже тараканшей, как, сумею ли я нащупать в её железах этот тонкий каркас-скелет, скрываемый искусно целлюбалом, ведь тогда, если я не смогу вовремя почуять тонкий дух металлического скелета тараканши, спрятанный под хорошим слоем жировой прослойки, меня потом могут и не раскусить до её вскрытия, а тараканши, как известно, могут существовать два-три геологических периода, пока не начнутся преврашаться в серую нефть.
Тогда моё бренное тело могут и не сепарировать, и не сублимировать, и не сегрегировать, и писатель, так сказать, Август Май останется бесследно пропавшим...
Возле пивного ларька я притрмозил, простоял в очереди всего минут сорок, взял кружку ноль-пять, присел на ящик на травке за ларьком и призадумался о своём творчестве.
продолжение продолжится
Да, так вот, тут ко мне подкатил оказавшийся знакомым местный маркиз Карабас Де Напиток Буратини.
- о, - кисло скзал маркиз, подбирая полы сюртука и садясь прям в крапиву, - пошутю, что обратно август!
Его дурацкий батальянский мрамороюмор меня не смутил, я несильно сжал его лопату, услышав привычный "ай" - аналог итальянского "чао", американского "хай",
и русского "уй".
Да, снова придётся прерваться, разносчик пиццы притащил бутылку водки.
Я счас.
продолжение бульк
Продолжение следует:
Можно много думать о моём творчестве, но я не думаю: нет времени.
Я беру гелевую ручку, убеждаюсь, что гель засох, ломаю её снова и пишу в свою личку непосредственно - получается, конечно, почти без опечаток, но с ошибками.
Карабас - его фамилия, на самом деле, Карбас, в принципе, он умер 5 января 2017 года в Петербурге, то есть, по полицейской версии - замёрз... на самом деле, ему дали чем-то тяжёлым по голове, но убийство - это лишь моя художественная тема, далёкая от полицейской прозы, и я погружён, я погряз в недействительности, я сам себя ощущаю несущественным и незначительным, выдуманным самим собой...
Многие нормальные люди... да что там - нормальные... - поэты, кстати, то же... выдумывают всё о себе - и биографию, и медицинскую карту, и само собственное здоровье, вернее, болезни... и, между прочим, эти болезни постепенно в себе вырабатывают, и вовсе не ложные - получают и кардиологию, и онкологию, и даже артрозиты - что угодно. Можно думать, что они безмятежно живут, втайне считая, что надули всех, даже врачей, занятых простым выколачиванием дорогих рецептов, но на самом деле, когда что-то болит уже по-настоящему, и не получается даже пописать, тем более - взять да наедине с собой просто выдумать, что ничего не болит - тут выдумщик вдруг видит в зеркале за своей спиной похожую на тимошенку даму с косой, но не с речной косой, не с глазной косой - с острой косой для скашивания хлебов и сена - и уже абсолютно ясно, что эта красотка пришла не как селянка в курятник за твоими яйцами - о нет - она собирается этой косой размахнуться, вроде заправского косаря на утреней росице, и чиркнуть, как спичкой по заранее раскрытому газовому крану - чик! - бум! - это не стоит надеяться, что голова, там, с плеч, сердце в клочья - э, нееее.. - я сижу в каталке, в подгузник мочусь, санитарка злая, уж устала пинать ногой, что-то там в телефоне ковыряет, а на проходной охранник не пускает к тебе посетительницу с апельсиновой сеткой, дежурный полицай строго спрашивает, есть ли у гражданки разрешение на косу - а зачем, улыбается мило долгожданная посетительница - это ж просто сельскозозяйственный инвентарь отечественного производства...
Она очаровывает неподкупного стража, не способного поверить, что у неё не водятся деньги...
Это её он будет упрашиват взятки брать, когда не доедет домой на своём шевролете, его выпилит из фонарного столба собутыльник-спасатель, в бреде кажущийся спасителем, его кинут в носилку знакомые собутыльники-скоропомощники, это на него будет смотреть приёмный врач, куря в помещении и рассказывая юной практикантке анекдот, впрочем, для важности хмуря изредка брови без смеха, но ещё всё шутя: а не в морг ли тебя, полицай, а?
а тому не до шуток - пропорот желудок, сердце задето, в башке дырка, и мозг потихонечку сочится на пол, впрочем, это и не мозг, так, спаечная ткань от дорогих иномарок коньяка и вискаря на висках...
А чего торопиться?
Красотка с косой уже ясно видна его целому левому глазу: Смерть.
И она, как приёмный врачила, почему-то уже не спешит, он уже её умоляет чирикнуть косичкой по больному телу... да уже, в общем, и не телу - кускам от прежнего не особенно от алкоголя и курева просроченного тела...
Нет, его будут шить, как он, ещё будучи следователем, от греха уволенного из прокуратуры, шил невинным дела... так его и тело... нет, его бывшее в употреблении и мясорубке аварии мента тело, попавшее в последнюю пробку... его два пьяных хирурга будут шить по живому - пьяный анестезиолог - дама Анастасия, по кликухе Анестезия - препараты употребив на себя, все служебные тайны ибъя, отдавая всю себя работе с молодым практикантом, которому тоже желательно было б ассистировать не в кино, а в операционной, но ведь гораздо неодолимее драть пьяную семейную женщину в рабочее время в мойке морга - а где же ещё - ночь на дворе, в улицах, палатах, коридорах, а из корпуса роддома напротив дежурный врач будет профессионально смотреть и стараться вычислить, залетит ли знакомая анестизиолог без презерватива, ведь на сей раз, скорее, тогда операцию ей не позволят... и придётся ей ему кланятся задом... конечно, хорошим.
Но она ведь об этом что-то не зад-умывается, не тошнило б её от анестезии - и дежурство - мечта...
А хирурги без сестрицы и курят, и матерятся негро мко, и по стопочке добавляют: до утра далеко, этому шить и шить, а не жить и жить...
И не может сказать им бедолга, что с полусвета того видит будущее - конечно, не своё - его отсюда, зашитого, в морг потащут, - нет, у этих херургов будущее ему обозримо, и сказать бы - да пророчества с того света мы ж не слышим, даже когда вредное кушаем и на газ нажимаем, не зная, что тормозная колодка рассыпалась...
Вот, к Августу Маю Карабас подходит:
да ты ж мёртв,удивляется Август, давай, может, выпьем?
А куда...
Август тоже богат на сюрпризы, Май буянит вишнёвою белизною... я, конечно, не ною..
За стеною трезвеет анестезиолог, ей дурно, она, безусловно, почему-то сейчас думает о своих детях, привычка, материнский инстинкт с капиталом...
Практикант извинился зачем-то - на шестом этаже спит в подсобке сестра операционная, и у него мысль её разбудить - вместо кофе что-то предложить, вдруг не откажет спросонья, и юнец входит в лифт, там красотка с косой - из операционной поднимается за операционной сестрой, впрочем, не по делам, так... поболтать... а юнец, ведь опыта нет... начинает красотке с косой лезть под балахон... неосмотрительно, он вдруг попадает рукой в медвежий капкан, хочет закричать... - а язык, только что услаждавший знакомую анестизиолога, онемел, как от укола зубного...
и находит его девчонка-санитарка бессознательно-пьяного, тащит в подсобку, где похрюкивает операционная сестра, и начинает знакомиться с ровесником как бы поближе.
От бессонницы Август с Маем бредут больничным коридором, упирающимся в филиал морга, и видит язык санитарки, меланхолически мыслит: инстинкт продолжения рода особенно неодолим с алкоголем и образованием, недостаточным для этических норм.
Май в Одессе, Август почти уже в Морге, вот, жизненный путь, от рюмки до рюмки когда-то, ныне - от таблетки и до укола... утки... капельницы...
За тёмными окнами - ни ветерка; уличное освещение освящает пустое безлюдье, ни души.
Продолжение разве возможно
***