Мой дед жестянщик был.
Он крыл железом крыши.
Не высота, ахти,-
высоты есть повыше.
Простое ремесло,
зато без лишних слов
и даже жестов,
был понимаем кровельною жестью.
Он знал её натуру и изнанку,
и ножницАми (так их звал) с киянкой
мог таз скроить, молочник и ведро.
А, главное, укрыть под кровлю кров,
чтоб уберечь от ливня и от грома,
но как спасти детишек от погрома?
Мог бы от Жмеринки до Конотопа
местечки все упрятать от потопа.
Но как спасти от хлябей всю планету
с Майданеком, с детьми в Варшавском гетто?
..........................................
В шестимиллионном рву,
в шестимиллионной камере,
в шестимиллионной печи
мой дед сожжён и закопан заживо.
И не прорастить забвенья траву
в Треблинке, Тыврове, Каневе.
И пепел деда мне в грудь стучит,
с полей, где железо ржАвеет.
Чёрный дым из каждой трубы
мне видится тем, из Освенцима.
И как ни хочу всё простить и забыть,
каждый немец - тем самым немцем...
...---...
SOS... SOS... Зумер...
Мир безумно разумен...