1я публикация части 43й («Есть то»)
на Стихи ру 2018 04 13
*Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим -
т.е. точечно или фрагментарно
изменён, дополнен, сокращён,
найденные ошибки исправлены и т.д.
См. выше дату "ближайшей редакции".
(**2018 03 31 Прошу прощения за возможные «ляпы».
Бывают и по незнанию…
Чаще – по невниманию.
Например, в результате многократных правок:
меняя слово, забываю тут же изменить согласование. Вот сегодня опять (случайно) –
обнаружила такой обидный факт,
в этом вступлении заменила.
А почти во всех предшествующих ошибка эта висит – надо найти время и устранить.
Буду исправлять по мере обнаружения.
Если вы заметите ошибки
и сочтёте возможным о них сообщить –
заранее благодарю. )
*******ВАЖНО
Говорила об этом,
но есть необходимость повторить:
не всех авторов (и произведения),
упомянутые ниже,
могу назвать любимыми.
Не всегда разделяю мысли и чувства авторов и персонажей.
Иногда – лишь предлагаю «ознакомиться». Чтобы помнить: и так бывает. *******
Лидия Кузьмина-Сапогова
СИЛА СЛОВА ВО БЛАГО И НА ГИБЕЛЬ –
часть 43я
(«ЕСТЬ ТО»)
«Да здравствует право читать,
Да здравствует право писать.
Правдивой страницы
Лишь тот и боится,
Кто вынужден правду скрывать».
Роберт Бёрнс
"За тех, кто далеко"
))))))) Повторю
(немного изменив)
"предварение"
из предыдущих частей –
для тех, кто их не видел.
_____Начало:
вступление, объяснения –
в трёх публикациях:
*«Автор Галина Гостева - тема Тотальный диктант-2017
(1я публикация на Проза и Стихи ру 2017 03 17)
и
**«О тотальном диктанте 2018 – и не только – 1»
***… и «… - 2»
(1я публикация частей 1й и 2й на Проза и Стихи ру 2017 12 09)
_____ Название:
из моего прошлогоднего
рифмованного опуса
«Пейто – богиня убеждения».
Текст с комментариями есть на страницах.
На Стихи ру – отдельно,
на Проза ру – совместно с «Апостериори».
(Для меня там главное –
шедевр Ивана Андреевича Крылова
«СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК»)
_____Содержание:
произвольная подборка
«о языке»,
его возможностях -
в широком смысле.
Не только миницитат –
но фрагментов, отрывков,
а коротких произведений и целиком),
интересных и
являющих собой «великолепные образцы» (по мне).
Плюс факты, рассказы, мнения, комментарии, «умозлоключения» (не только мои).
От анекдотов и прочих забавностей – до…
Планирую энное количество частей – как получится.
Иногда «общего плана», иногда сужая тему.
.
_____Решила не ждать новых писем от организаторов ТД - как повода:
материал есть, мариновать его незачем.
_______________Ничего разособенного:
многое вы знаете, конечно –
но кое-что, возможно, забыли,
а то и прочтёте впервые.
_____Подбирать стараюсь не из «самых известных».
Но делаю исключения.
И даже повторы: кое-что приводила в прежних публикациях по разным поводам –
но там вы можете не увидеть.
Если в этом цикле уместно – то (даже для читавших прежнее) повторение, думаю, оправдано.
_____Ключевые слова:
интерес,
знание,
раздумья.
* NB
Мнение «говорящего» (т.е. цитируемого)
с моим совпадает не всегда.
Иногда просто представляет интерес - разного рода.
______ На страницах помещу всё «наэтотемное» в отдельную папку.
_____ Сейчас публикую подборки «на скорую руку», поддавшись порыву - увлекло, захватило.
Не претендую на «полное раскрытие темы» - лишь затрагиваю.
План:
вернуться и «улучшить» по возможности
(в нынешнем варианте выбирала из вспомнившегося по теме сразу) –
добавлю, поменяю.
Так хотелось бы… время покажет.
** NB
ещё раз:
вынуждена подчеркнуть
ввиду несладкого опыта. ___________ Материал в предлагаемой форме –
на любителя, да.
И по объёму тоже – велик, согласна.
____Но пишу для тех,
кому всё равно будет интересно,
не вижу смысла «усреднять для удобочитания» –
потому что сама такое читала бы.
Портал позволяет вольность изложения, без оглядки на формат –
для меня это бесценно.
))))))) Пожалуйста,
если такая «подача»
вам не по вкусу –
просто не читайте. )))))))
=================== Часть 43я «ЕСТЬ ТО» ================= №№ 506 - 515
___________________ «Едим, чтобы жить, а не живём, чтобы есть» -
вспомнилось сразу, как замаячила эта тема.
Пост миновал. Кто соблюдал, кто не заметил.
А теперь…
Впрочем, помимо поста - «правил питания» без счёту.
А для большинства: лишь «хочу» и «могу».
Но – что одному здорово, другому…
«Всехняя» тема, как ни крути.
Каждый знает, что сказать и посоветовать. Вспомнить любимое блюдо, свой заветный рецепт.
А уж диеты!!!
_______________ Как назвать эту часть? – был вопрос.
Не «еда» же… или «пища». «Диета» - тоже не… Говорят: «Человек есть то, что он ест». По мне – спорно это.
Но для названия сгодится. «ЕСТЬ ТО».
Здесь - не советы, не живописание трапез - эпизоды.
Есть то – или это. Когда, сколько. И к а к. И где. И с кем.
И – з а ч е м?
__________ Опять проблема – выбрать. От античности...
Только из «нашенского» сколько просится!
Былины.
И Державин.
И как «Владимир Солнце пировал».
И трапезы профессора Преображеского.
«Старосветские помещики», «Обломов»…
Маяковский «Гимн обеду»:
«Слава вам, идущие обедать миллионы!
И уже успевшие наесться тысячи!
Выдумавшие каши, бифштексы, бульоны
и тысячи блюдищ всяческой пищи.»
«Слёт-симпозиум» Александра Башлачёва:
«Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице.
Ругались, пели, плакали и скрылись в чёрной мгле.
В Мадриде стыли соусы. В Париже сдохли устрицы.
И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле».
«Забракованные» Некрасова:
«Питаясь чуть не жестию,
Я часто ощущал
Такую индижестию,
Что умереть желал».
Стоп-стоп-стоп. О грустном – не сегодня.
___ Выбрала.
Надо делать вторую серию…
___ Можно отдельно собрать «коротко о»: например, не включив по причине бооольшооой известности
отрывок из «Пана Тадеуша» (Адам Мицкевич)
про бигос (ммм…),
узнала попутно польские о нём присловья. Вот лишь два.
* Narobi; bigosu («наделать бигоса») - натворить дел.
** Takie bigosy («такие бигосы») - такие дела.
____________ А нашенское «заварить кашу»? «Такие пироги»?
И т.д. и т.п.
____________________ № 506 Александр Дюма «Большой кулинарный словарь»
_________ Ну да, ну да - уж известнее куда.
Но как вступление… лучше не найти.
Немного (относительно).
«Но где бы ни родился человек, он должен есть. В этом состоит великая забота и дикаря, и цивилизованного человека.
Только дикарь ест по необходимости, а цивилизованный человек — из-за чревоугодия. Для него и написана эта книга.
У дикаря нет необходимости дополнительно возбуждать свой аппетит.
Аппетит бывает трех видов:
1. Аппетит, испытываемый натощак, — безжалостное ощущение, которое не дает возможности придираться к блюдам. При необходимости его можно утолить как куском сырого мяса, так и жареным фазаном или глухарем.
2. Аппетит, испытываемый тогда, когда сев за стол, вы уже отведали какое-нибудь вкусное блюдо. Согласно пословице, аппетит этого рода «приходит во время еды».
3. Аппетит третьего рода возникает тогда, когда после вкусных блюд, подававшихся во время обеда, скромный гость без сожалений собирается встать из-за стола, и вдруг в конце трапезы появляется еще какое-то превосходное блюдо. Это последнее искушение удерживает гостя на месте.
Первые примеры чревоугодия дали нам две женщины:
Ева, съевшая яблоко в раю; Персефона, съевшая гранат в аду.
Персефона принесла вред только самой себе. Когда она собирала цветы на лугу, ее похитил Плутон и унес в ад. На ее требования разрешить ей вернуться на землю богиня судьбы ответила: «Ты вернешься, если ничего не съела с тех пор, как попала в ад».
Но гурманка Персефона съела семь зернышек граната.
Зевс, которого мать Персефоны, богиня Деметра, умоляла помочь своей дочери, пересмотрел решение богини судьбы и решил, что Персефона шесть месяцев будет оставаться на земле, а шесть других месяцев — под землей; так будут удовлетворены и ее мать, и ее муж Плутон.
Что касается Евы, она была наказана более сурово, причем это наказание распространяется и на нас.
Как есть три вида аппетита, так есть и три разновидности чревоугодия.
Существует чревоугодие, которое теологи считают одним из семи смертных грехов. Монтень называет его «наукой глотки».
Это чревоугодие Тримальсиона и Вителлиуса.
У него есть высшая степень — обжорство.
Самый знаменитый обжора, известный нам из античности, — это Сатурн, пожирающий своих детей, боясь, что они съедят его самого. Он же вместо того, чтобы проглотить Зевса, проглатывает пол в храме, даже не замечая этого.
Простим ему все его поступки, поскольку он дал Верньо возможность привести красивое сравнение: «Революция подобна Сатурну: она пожирает своих детей».
Такое чревоугодие присуще крепким желудкам. Наряду с ним, существует и другое, которое мы могли бы назвать чревоугодием утонченных умов: именно его воспевает Гораций и практикует Лукулл. Речь идет об испытываемой некоторыми амфитрионами необходимости собирать у себя нескольких своих друзей, число которых никогда не бывает ниже числа граций или выше числа муз. Хозяева всячески стараются удовлетворить вкусы приглашенных и развлечь своих гостей.
Среди наших современников здесь следует назвать Гримо де ля Реньера и Брийа-Саварена.
Подобно тому, как у чревоугодия есть высшая степень — обжорство, существует и уменьшительная степень чревоугодия — пристрастие к лакомствам. Это определение означает любовь людей к некоторым тонким и изысканным кушаньям, которые и называются лакомствами.
Чревоугодника интересует количество, утонченного гурмана — качество.
Встречая человека, выглядевшего обжорой и лакомкой, наши отцы, еще пользовавшиеся утерянным нами глаголом лакомиться, произносили другие, также утраченные (по крайней мере, в данном значении) слова:
Вот сластена, у него прямо нюх на сладости. А желавшие быть точными добавляли:
— Как у святого Иакова Больничного.
Откуда взялась эта поговорка, которая на первый взгляд кажется совершенно нелепой, мы сейчас вам расскажем.
На двери здания больницы, расположенной на Гусиной улице (которая с той поры, за счет искажения ее названия, превратилась в Медвежью), находилось изображение святого Иакова. А на этой улице в старину жили первые парижские кондитеры.
И поскольку святой был повернут лицом к улице, говорили, что у него «нос повернут к сладостям», иными словами, «у него нюх на сладости».
То же самое в Лондоне говорят о статуе королевы Анны, которая любила полакомиться, особенно посмаковать шампанское:
«Как королева Анна, которая повернулась спиной к церкви, а лицом к виноторговцу».
И в самом деле, то ли статуя поставлена так случайно, то ли это шутка скульптура, но королева Анна действительно ведет себя не совсем прилично (за что ее можно осуждать): она стоит спиной к собору Святого Павла и дарит свою королевскую улыбку крупному виноторговцу, чей магазин расположен на углу улицы.
Брийа-Саварен, которого можно считать Ля Брюйером чревоугодников этой второй категории, сказал:
Животное насыщается, человек ест, но лишь умный и утонченный человек знает толк в еде.
Третий вид чревоугодия, по поводу которого я могу лишь высказать сожаление, присущ несчастным, страдающим булимией — болезнью, поразившей Брута после смерти Цезаря. Эти люди не являются ни гурманами, ни тонкими знатоками пищи — они мученики.
Несомненно, именно в приступе этой фатальной болезни Исав продал своему брату Иакову право первородства за чечевичную похлебку.
А у древних евреев это право первородства имело большое значение, поскольку оно отдавало все имущество в руки родившегося первым и предоставляло ему абсолютную власть над всей семьей.
^… ^
Античный Олимп, о котором мы уже все сказали, не отличался особым чревоугодием. Там питались лишь амброзией, а пили только нектар.
В этом отношении люди подают плохой пример богам.
Никто не говорит о пирах Зевса или Нептуна и Плутона.
Похоже, в царстве Плутона питались очень плохо, поскольку богиня судьбы предположила, что, проведя шесть месяцев в царстве своего супруга Плутона, Персефона, возможно, еще ничего не ела.
Говорят о пирах Сарданапала и о пирах Валтасара.
Можно даже сказать, что эти слова превратились в поговорки.
^…^
Человек должен есть сидя. Потребовалась вся роскошь и вся развращенность античности, чтобы греки, а за ними и римляне начали есть лежа.
У Гомера (а его герои отличаются отменным аппетитом) греки и троянцы едят, сидя на отдельных местах.
Когда Одиссей приходит во дворец Алкиноя, хозяин дворца велит принести для гостя волшебный стул и приказывает своему сыну Лаодаму уступить ему свое место.
Аполлодор в «Атенее» рассказывает, что египтяне для еды садились за стол.
И, наконец, в Риме за стол садились вплоть до конца Второй Пунической войны, закончившейся за 202 г. до н. э.
Пример неудобной роскоши — привычки возлежать за едой — подали греки. С незапамятных времен они устраивали великолепные пиры, во время которых возлежали на роскошных ложах.
Геродот описывает такой пир, о котором ему рассказал один из приглашенных по имени Терсандр. Устроил этот пир Тебен Ортажен за несколько дней до битвы при Платее. Замечательным было то, что на пир были приглашены персидский генерал Мардониус и знатные персы, числом до пятидесяти.
Во время трапезы на каждом ложе из пятидесяти установленных в помещении возлежал один грек и один перс.
Битва при Платее произошла в 479 г. до н. э. Так что традиция возлежать во время трапезы существовала у греков не менее чем за 277 лет до того, как появилась у римлян.
Библиотечный ученый Варон сообщает нам, что у римлян в гости приглашали обычно троих или девятерых, то есть число гостей равнялось числу Граций и не превышало числа Муз.
Греки иногда приглашали семерых гостей, в честь Палласа.
^…^
Император Варус хотел, чтобы у него за столом сидели двенадцать гостей — в честь Зевса, которому требуется двенадцать лет для совершения полного оборота вокруг Солнца.
В эпоху правления Августа женщина начала занимать свое место в римском обществе. У императора Августа за столом обычно было двенадцать мужчин и двенадцать женщин, в память о двенадцати богах и двенадцати богинях.
Во Франции хорошо любое число приглашенных, кроме тринадцати.
По случаю своего назначения авгуром, Гортензий дал торжественный обед. На этом обеде впервые подали павлина во всех его перьях.
Во время торжественных трапез всегда подавали блюдо, содержавшее сотню мелких птичек: овсянок, славок, малиновок и жаворонков.
В более поздние времена придумали нечто новое: стали подавать только языки певчих или говорящих птиц.
Если приглашались гости, каждый из них приносил с собой салфетку. Некоторые из этих салфеток были сотканы из золотых нитей.
У менее склонного к роскоши Александра Севера были салфетки из полосатой ткани, которые делались специально только для него. У знаменитого гурмана Тримальсиона, воспетого Петронием, салфетки были из хлопчатого полотна, а руки гости вытирали шерстяными.
Гелиогабал имел салфетки из раскрашенного полотна.
Требеллий Полион сообщает нам, что в Галлии использовали скатерти и салфетки из золотого полотна.
Римляне ели примерно то же мясо, что и мы: говядину, баранину, телятину, свинину, мясо ягненка, домашнюю птицу (цыплят, пулярок, уток, каплунов, павлинов, гусей, фламинго, кур, петухов и голубей) — в гораздо больших количествах, чем их едят в наши дни. Они не знали лишь индейку, которая, хотя и была известна под названием мелеагриды, представлялась скорее как диковина, чем как продукт питания.
Следует напомнить, что именно гуси в 390 г. до н. э. спасли Капитолий.
Лукулл привез своим соотечественникам фазана с берегов Фазиса (Риони).
Особенно они любили птицу франколина, а лучшие из франколинов поступали из Ионии и из Фригии.
Соотечественники Лукулла с наслаждением лакомились нашими дроздами, но делали это лишь в то время года, когда есть зрелые можжевеловые ягоды.
Им была известна вся наша крупная и мелкая дичь: медведи, кабаны, косули, лани, кролики, зайцы, куропатки и даже сони.
Они знали всех рыб, которые в наши дни еще составляют богатство Средиземного моря. Богатым римлянам рабы, сменяя друг друга, могли доставлять рыбу непосредственно из моря в Рим. Они приносили живую рыбу в бочонках, которые держали на голове.
Большой роскошью для гостеприимного хозяина считалась возможность подавать своим гостям живых рыб, которых они должны были съесть в самом ближайшем будущем.
Красиво окрашенные рыбы, подобные дорадам и султанкам, помещались на мраморные столы, где и умирали под восхищенными взглядами гостей, с наслаждением следивших за изменениями окраски рыб во время их агонии.
У богатых римлян были садки с пресной и морской водой, где они держали прирученных рыб, которые приплывали на зов и ели из рук.
Можно вспомнить сильно преувеличенную историю Полл иона, брата защитника Виргилия. К Поллиону на обед должен был пожаловать император Август. Поллион собирался приказать бросить на съедение муренам раба, разбившего стеклянную вазу. Во времена Августа хорошо сделанное стекло было очень большой редкостью.
Раб вырвался из рук людей, тащивших его к садку с муренами, и бросился в ноги к императору.
Август был в ярости от того, что жизнь человека (пусть даже раба) ценилась ниже графина. Он повелел разбить все стеклянные вазы, которые найдутся у Поллиона, чтобы рабы не боялись больше быть сброшенными муренам в наказание за разбитую вазу.
Привозившийся с берегов Каспийского моря осетр также весьма ценился римлянами.
Известна история великолепной камбалы-тюрбо, поданной в соусе, относительно которого император Домициан запрашивал сенат. По единогласному решению сената, эту рыбу подали в пикантном соусе.
Наконец, Атеней сообщает нам, что самым ценным во время трапезы были миноги из Сицилии, брюхо тунца, пойманного поблизости от мыса Ракиниум, косули с острова Мелос, султанки из Симеты, мелкие моллюски из Пелазы, липарийская сельдь, редис из Мантинеи, репа из Тебеса и свекла из Азии.
Теперь можно представить себе, какие кулинарные капризы приходили в головы людей, подобных Ксерксу, Дарию, Александру, Марку-Антонию, Гелоигабалу, когда они видели себя властителями мира и сами не ведали о собственных богатствах.
Когда Ксеркс оставался в каком-нибудь городе на один день и обедал и ужинал в этом городе, обедневшие жители ощущали последствия этого в течение одного или двух последующих лет, как будто их провинцию постиг неурожай.
Если Дарий собирался устроить свою трапезу в каком-нибудь городе, известном своей хорошей кухней, он иногда брал с собой 12 или 15 тысяч человек. В результате один обед или ужин Дария обходился примерно в миллион городу, имевшему честь его принимать».
(Перевод Г. Мирошниченко)
______________________ № 507 Алан Александр Милн «Винни-Пух и Все-Все-Все»
«Пух и Пятачок медленно побрели за ним. По дороге Пятачок ничего не говорил, потому что он не мог ни о чём думать, а Пух ничего не говорил, потому что думал о новом стихотворении, и, когда он всё хорошенько обдумал, он начал:
Что делать с бедным Тигрой?
Как нам его спасти?
Ведь тот, кто ничего не ест,
Не может и расти!
А он не ест ни мёду,
Ни вкусных желудей —
Ну ничего, чем кормят
Порядочных людей!
Он даже отказался
Жевать чертополох,
Чем вызвал в нашем Обществе
Большой переполох!
Так что ж нам делать с Тигрой?
Как нам его спасти?
Ведь Тигре очень нужно
Немного подрасти!
— Да он ведь и так уже очень большой,— сказал Пятачок.
— На самом деле он ещё не очень большой.
— Ну, он кажется очень большим. Просто огромным!
Пух, услыхав это, задумался и пробормотал про себя:
Не знаю я, сколько в нём Метров,
И Литров, и Килограмм,
Но Тигры, когда они прыгают,
ОГРОМНЫМИ кажутся нам!
— Теперь стихотворение закончено,— сказал он.— Тебе оно нравится, Пятачок?
— Всё, кроме Литров,— сказал Пятачок.— По-моему, они тут ни к чему.
— А они обязательно хотели встать сзади Метров,— объяснил Пух.— Вот я их и впустил туда, чтобы отвязаться. Вообще это самый лучший способ писать стихи — позволять вещам становиться туда, куда они хотят.
— Этого я не знал,— сказал Пятачок».
(Перевод Б.Заходера)
____________________________________ № 508 Ирина Грекова – три отрывка.
Грекова прекрасна.
________ «Фазан»
«На обратном пути - вытертые, обсохшие, счастливые - Федя и Варя по-хорошему ссорятся. Даже мама видит, что это не всерьез, и, хмурясь,
улыбается. Дома они получают по стакану холодного, с погреба, молока и по ломтю прекрасного, пористого ячменного хлеба (по-эстонски его зовут
"сепик"). Боже, какой хлеб! Видно, секрет его выпечки утрачен. Сегодняшний "сепик" уже не тот - он твердоват, сероват, обыкновенен. А тот, детский,
светло-коричневый, - он прямо взлетал на ладони...
Вообще, как не раз замечал Федор Филатович, у каждого человека в памяти хранится ранняя, сверхценная, ни с чем не сравнимая детская еда. У негоэто были: сепик с молоком, хлебный суп с плавающим островком взбитых сливок, копченая салака. Все это есть и теперь, но в каком убогом,
неузнаваемом виде!
Федору Филатовичу суждено было в дальнейшем пережить не один голод. И всегда в его голодных мыслях венцом мироздания виделись все те же детские яства. Сепик с холодным молоком. Хлебный суп. Золотая салака... Нитка его памяти путалась в них и теперь».
_________ «Кафедра»
«-- Соловья баснями не кормят, -- объявил наконец Михаил Матвеевич и тем положил конец затянувшейся серии восторгов, от которой даже терпеливый Матвей начал уже похныкивать.
Вымыть его, самой умыться с дороги, причесаться, переодеться -- все это заняло время, было отрадной оттяжкой. Михаил Матвеевич варил манную кашу по
новой методике:
-- Не в кипящее молоко сыпать крупу, а в холодное, только в холодное.
Получается гораздо нежнее, только надо все время мешать, ни на секунду не прерывая. Не каша, а крем!
Он, как и многие мужчины, вынужденные заниматься домашним хозяйством, относился к нему слишком уж всерьез. Трогателен был на нем кокетливый передник с оборочкой.
-- Я в хозяйстве поднаторел, -- говорил он, крутя ложкой, -- не такое уж мудреное дело, во всем важен научный подход. Что такое домашнее хозяйство? Одна из отраслей химии.
Каша была готова, обед для Аси разогрет.
-- Ну-ка иди ко мне, -- сказал Михаил Матвеевич, -- я тебя покормлю, а мама пусть пообедает.
Матвей пошел на руки к незнакомому старику с солнечной готовностью (кочевник, он вообще охотно переходил из рук в руки), взял его горстью за
щеку и сказал "бу". Михаил Матвеевич был тронут:
-- Узнает деда, умница!
Пока Ася ела, он кормил мальчика с ложечки. Он был счастлив, видя, с какой быстротой исчезает каша.
-- Видишь, как ему нравится? Нежность, необыкновенная! В холодное молоко, только не в кипящее!
Ася пообещала -- отныне только в холодное. А сама думала: "Сказать? А может, не надо?" И все больше убеждалась: пока не надо».
______________ «Хозяйка гостиницы»
«Готовить она научилась у Никодимыча, повара командирской столовой. Это был мрачный, возбудимый старик, непризнанный гений, жертва бутылки. Людей вообще он терпеть не мог, но для Верочки делал исключение. Куражился перед
ней, распускал хвост, поражая обилием знаний. Рецепты в нем роились, как рифмы в душе поэта. Он научил Верочку жарить мясо "на святом духу" (самое
жесткое становилось мягким и сочным); солить не сразу, шаляйваляй, а в три приема ("для начала", "для разгону" и "для радости"), и не солью сыпучей, а жидким рассольцем (бутылку с рассолом, обросшую изнутри кристаллическим мхом, он годами хранил в шкафу). Колдовал со всякими приправами перцем, кардамоном, мускатным орехом. Учил ее, что блюдо мало состряпать -- надо
"поднять", а чем поднять? Это само блюдо знает. Капельку уксуса, мазок горчицы, четверть ложечки сахарной пудры... А то и вовсе уже странное:
лоскут свиной кожи, вареный-перевареный, от старости весь в трещинах; и вот незаменим был этот лоскут, когда требовалось "поднять" курицу.
Между прочим, курицу Никодимыч варил не как-нибудь, а "с хрусталем" для этого служила всегда одна и та же тяжелая граненая, косо оббитая хрустальная пробка ("Был и графин, -- бормотал Никодимыч, -- все у нас было, а что осталось?"). Эту
пробку он однажды, в порыве великодушия, подарил Верочке: "Ты молодая, а мне все равно умирать". Она приняла подарок благоговейно и потом всегда, когда
случалось варить курицу, клала пробку в кастрюлю....»
_______________________________________ № 509 Спайк Миллиган «Обжора»
«Друзья, мне тяжело дышать,
Последний час настал…
Проклятый яблочный пирог!
Меня он доконал.
Я слишком много съел сардин
И заварных колец…
Пусть этот маленький банан
Мне подсластит конец.
Увы, недолго на земле
Мне остается жить!..
Друзья, салату-оливье
Нельзя ли подложить?
Не плачьте, милые мои,
Тут слезы не нужны!…
Вот разве пудинга кусок
И ломтик ветчины…
Прощайте! Свет в очах погас,
И жизни срок истек.
Эх, напоследок бы сейчас
Поесть еще разок»!..
_______________________________ № 510 Лев Толстой «Анна Каренина»
«В это время Степан Аркадьич, со шляпой набоку, блестя лицом и глазами, веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным, виноватым лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
- Ну что ж, едем? - спросил он. - Я все о тебе думал, и я очень рад, что ты приехал, - сказал он, с значительным видом глядя ему в глаза.
- Едем, едем, - отвечал счастливый Левин, не перестававший слышать звук голоса, сказавший: "До свидания", и видеть улыбку, с которою это было сказано.
- В "Англию" или в "Эрмитаж"?
- Мне все равно.
- Ну, в "Англию", - сказал Степан Аркадьич, выбрав "Англию" потому, что там он, в "Англии", был более должен, чем в "Эрмитаже". Он потому считал нехорошим избегать этой гостиницы. - У тебя есть извозчик? Ну и прекрасно, а то я отпустил карету.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то при- ходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слова до свидания.
Степан Аркадьич дорогой сочинял меню.
- Ты ведь любишь тюрбо? - сказал он Левину, подъезжая.
- Что? - переспросил Левин. - Тюрбо? Да, я ужасно люблю тюрбо.
X
Когда Левин вошел с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на лице и во всей фигуре Степана Аркадьича. Облонский снял пальто и в шляпе набекрень прошел в столовую, отдавая приказания липнувшим к нему татарам во фраках и с салфетками. Кланяясь направо и налево нашедшимся и тут, как везде, радостно встречавшим его знакомым, он подошел к буфету, закусил водку рыбкой и что-то такое сказал раскрашенной, в ленточках, кружевах и завитушках француженке, сидевшей за конторкой, что даже эта француженка искренно засмеялась. Левин же только оттого не выпил водки, что ему оскорбительна была эта француженка, вся составленная, казалось, из чужих волос, poudre de riz и vinaigre de toilette. Он, как от грязного места, поспешно отошел от нее. Вся душа его была переполнена воспоминанием о Кити, и в глазах его светилась улыбка торжества и счастья.
- Сюда, ваше сиятельство, пожалуйте, здесь не обеспокоят, ваше сиятельство, - говорил особенно липнувший старый белесый татарин с широким тазом и расходившимися над ним фалдами фрака. - Пожалуйте, ваше сиятельство, - говорил он Левину, в знак почтения к Степану Аркадьичу ухаживая и за его гостем.
Мгновенно разостлав свежую скатерть на покрытый уже скатертью круглый стол под бронзовым бра, он пододвинул бархатные стулья и остановился перед Степаном Аркадьичем с салфеткой и карточкой в руках, ожидая приказаний.
- Если прикажете, ваше сиятельство, отдельный кабинет сейчас опростается: князь Голицын с дамой. Устрицы свежие получены.
- А! устрицы.
Степан Аркадьич задумался.
- Не изменить ли план, Левин? - сказал он, остановив палец на карте. И лицо его выражало серьезное недоумение. - Хороши ли устрицы? Ты смотри!
- Фленсбургские, ваше сиятельство, остендских нет.
- Фленсбургские-то фленсбургские, да свежи ли?
- Вчера получены-с.
- Так что ж, не начать ли с устриц, а потом уж и весь план изменить? А?
- Мне все равно. Мне лучше всего щи и каша; но ведь здесь этого нет.
- Каша а ла рюсс, прикажете? - сказал татарин, как няня над ребенком, нагибаясь над Левиным.
- Нет, без шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, - прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, - чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
- Еще бы! Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, - оказал Степан Аркадьич. - Ну, так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало - три десятка, суп с кореньями...
- Прентаньер, - подхватил татарин. Но Степан Аркадьич, видно, не хотел ему доставлять удовольствие называть по-французски кушанья.
- С кореньями, знаешь? Потом тюрбо под густым соусом, потом... ростбифу; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: "Суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи..." - и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
- Что же пить будем?
- Я что хочешь, только немного, шампанское, - сказал Левин.
- Как? сначала? А впрочем, правда, пожалуй. Ты любишь с белою печатью?
- Каше блан, - подхватил татарин.
- Ну, так этой марки к устрицам подай, а там видно будет.
- Слушаю-с. Столового какого прикажете?
- Нюи подай. Нет, уж лучше классический шабли.
- Слушаю-с. Сыру вашего прикажете?
- Ну да, пармезану. Или ты другой любишь?
- Нет, мне все равно, - не в силах удерживать улыбки, говорил Левин.
И татарин с развевающимися фалдами над широким тазом побежал и через пять минут влетел с блюдом открытых на перламутровых раковинах устриц и с бутылкой между пальцами.
Степан Аркадьич смял накрахмаленную салфетку, засунул ее себе за жилет и, положив покойно руки, взялся за устрицы.
- А недурны, - говорил он, сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины шлюпающих устриц и проглатывая их одну за другой. - Недурны, - повторял он, вскидывая влажные и блестящие глаза то на Левина, то на татарина.
Левин ел и устрицы, хотя белый хлеб с сыром был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое вино по разлатым тонким рюмкам, с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
- А ты не очень любишь устрицы? - сказал Степан Аркадьич, выпивая свой бокал, - или ты озабочен? А?
Ему хотелось, чтобы Левин был весел. Но Левин не то что был не весел, он был стеснен. С тем, что было у него в душе, ему жутко и неловко было в трактире, между кабинетами, где обедали с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, татар - все это было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его душу» .
___________________________________ № 511 Саша Чёрный «Прекрасный Иосиф»
«Томясь, я сидел в уголке,
Опрыскан душистым горошком.
Под белою ночью в тоске
Стыл чёрный канал за окошком.
Диван, и рояль, и бюро
Мне стали так близки в мгновенье,
Как сердце моё и бедро,
Как руки мои и колени.
Особенно стала близка
Владелица комнаты Алла...
Какие глаза и бока,
И голос... как нежное жало!
Она целовала меня,
И я её тоже — обратно,
Следя за собой, как змея,
Насколько мне было приятно.
Приятно ли также и ей?
Как долго возможно лобзаться?
И в комнате стало белей,
Пока я успел разобраться.
За стенкою сдержанный бас
Ворчал, что его разбудили.
Фитиль начадил и погас.
Минуты безумно спешили...
На узком диване крутом
(Как тело горело и ныло!)
Шептался я с Аллой о том,
Что будет, что есть и что было,
Имеем ли право любить?
Имеем ли общие цели?
Быть может, случайная прыть
Связала нас на две недели.
Потом я чертил в тишине
По милому бюсту орнамент,
А Алла нагнулась ко мне:
«Большой ли у вас темперамент?»
Я вспыхнул и спрятал глаза
В шуршащие мягкие складки,
Согнулся, как в бурю лоза,
И долго дрожал в лихорадке.
«Страсть — тёмная яма... За мной
Второй вас захватит и третий...
Притом же от страсти шальной
Нередко рождаются дети.
Сумеем ли их воспитать?
Ведь лишних и так миллионы...
Не знаю, какая вы мать,
Быть может, вы вовсе не склонны?..»
Я долго ещё тарахтел,
Но Алла молчала устало.
Потом я бессмысленно ел
Пирог и полтавское сало.
Ел шпроты, редиску и кекс
И думал бессильно и злобно,
Пока не шепнул мне рефлекс,
Что дольше сидеть неудобно.
Прощался... В тоске целовал,
И было всё мало и мало.
Но Алла смотрела в канал
Брезгливо, и гордо, и вяло.
Извозчик попался плохой.
Замучил меня разговором.
Слепой, и немой, и глухой,
Блуждал я растерянным взором
По мёртвой и новой Неве,
По мёртвым и новым строеньям, —
И было темно в голове,
И в сердце росло сожаленье...
«Извозчик, скорее назад!» —
Сказал, но в испуге жестоком
Я слез и пошёл наугад
Под белым молчаньем глубоким.
Горели уже облака...
И солнце уже вылезало.
Как тупо влезало в бока
Смертельно щемящее жало»!
1910
_____________________________ № 512 Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»
Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции, книга, полная пантагрюэлизма.
«Наконец появлялся и господин Аппетит, и все во благовремении садились за стол.
В начале обеда читалась вслух какая-нибудь занимательная повесть о славных делах старины, — читалась до тех пор, пока Гаргантюа не принимался за вино. Потом, если была охота, чтение продолжалось, а не то так завязывался веселый общий разговор; при этом в первые месяцы речь шла о свойствах, особенностях, полезности и происхождении всего, что подавалось на стол: хлеба, вина, воды, соли, мяса, рыбы, плодов, трав, корнеплодов, а равно и о том, как из них приготовляются кушанья. Попутно Гаргантюа выучил в короткий срок соответствующие места из Плиния, Афинея, Диоскорида, Юлия Поллукса, Галена, Порфирия, Оппиака, Полибия, Гелиодора, Аристотеля, Элиана и других. Чтобы себя проверить, сотрапезники часто во время таких бесед клали перед собой на стол книги вышепоименованных авторов. И все это с такой силой врезалось в память Гаргантюа и запечатлевалось в ней, что не было в то время врача, который знал хотя бы половину того, что знал он.
Далее разговор возвращался к утреннему уроку, а потом, закусив вареньем из айвы, Гаргантюа чистил себе зубы стволом мастикового дерева, ополаскивал руки и глаза холодной водой, после чего благодарил Бога в прекрасных песнопениях, прославлявших благоутробие его и милосердие. Затем приносились карты, но не для игры. а для всякого рода остроумных забав, основанных всецело на арифметике».
______________________________________________ № 513 Осип Мандельштам
«Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит.
Прозрачный стакан с ледяною водою.
И в мир шоколада с румяной зарёю,
В молочные Альпы мечтанье летит.
Но ложечкой звать; но умильно смотреть —
Чтоб в тесной беседке, средь пыльных акаций,
Принять благосклонно от булочных граций
В затейливой чашечке хрупкую снедь…
Подруга шарманки, появится вдруг
Бродячего ледника пёстрая крышка —
И с жадным вниманием смотрит мальчишка
В чудесного холода полный сундук.
И боги не ведают — что он возьмёт:
Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?
Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,
Сверкая на солнце, божественный лёд».
__________________________________ № 514 Уолтер Де Ла Мер «Яблочный пирог»
(Опять…)
«Крошка Полли Пилликинз
В кухню заглянула.
- Ой! - она сказала.
- Пусто! Я одна! -
Только мышка маленькая
Бегала у стула,
Где порою крошки
Видела она.
Крошка Полли Пилликинз
Шкафчик приоткрыла,
Где стоял чудесный
Яблочный пирог,
И кусок огромный
Мигом откусила,
Как-то боязливо
Глядя на порог.
Крошка Полли Пилликинз,
Полли-шалунишка,
Весь пирог до крошки
Съела и ушла.
- Ох, какая жадина!
- Пропищала мышка.
- Хоть одну бы крошку
Бросить МНЕ могла»!
__________________________________ № 515 Михаил Кузмин
«Кто скрижали понимает,
Кто благую весть узнает,
Тот не удивляется.
По полям пятнистым идя
И цветущий крест увидя,
Сердцем умиляется.
Разомкнулись вес и мера,
У креста стоит Венера,
Очи томно кружатся.
По морю дымятся флоты,
Пташек мартовских полеты
Раздробила лужица.
Нисхожденье - состраданье,
Восхожденье - обладанье
Огибают струями.
О, святейший день недели,
Чтоб не пили и не ели -
Жили поцелуями».
1925
=========================================== 2018 04 13