Начиная с X в., «японская поэзия рассматривает внешний мир поэлементно» Горегляд В. Н. Дневники и эссе. С. 285, и авторское воплощение в форме стиха получают только те элементы, которые помогают автору донести до читателя эмоциональный настрой лирического героя. При этом наиболее сильно выраженные детали пространства начинают вырабатывать сигналы и образовывать цепи ассоциаций, которые в конечном итоге приводят читателя к точно определенному характеру переживания.
Таким образом, топоним становится средством художественной выразительности, наиболее сильные географические образы формируют систему мэйсё, которые в литературе, а точнее в поэзии, принимают название Ута-макура («изголовье песни», топоним-зачин). Такие известные названия географических мест обычно ставили в начало стиха для того, чтобы с первой же строки погрузить читателя в определенное настроение. Ута-макура иногда относились и к другим топонимам для пояснения менее известного места (например, небольшая река или деревня определялась через название провинции) или использовались как вводные фразы к более сильным топонимам. Упоминание географического объекта было призвано связать через ассоциативный ряд восприятие читателя с поэтическим образом места, основанным на красоте пейзажа, местных историях или преданиях См.: Боронина И. А. Поэтика классического японского стиха (VIII-XIII вв.). Наука, 1978. С. 197-206..
Такие образы-символы получили распространение и в прозаических жанрах японской литературы: в прозопоэтических повестях ута-моногатари, например, «Исэ-Моногатари» Исэ-Моногатари / пер. с яп., ст. и примеч. Н. И. Конрада. - М.: Наука, 1979. ( «Повесть из Исэ», 922 г.) и дневниках. Наибольшую художественную силу мэйсё приобрели в путевых заметках. Г. Плутшоу отмечает, что, хотя понятия Ута-макура и мэйсё использовались как синонимы, не все действительные географически объекты могли быть использованы в поэзии и прозе.
Литературные памятники расширяли смыслы и добавляли новые идеи и мотивы к уже существующим вариантам восприятия географических объектов. Благодаря силе, вызывавшей определенные воспоминания и ассоциации, «слова у изголовья» обеспечивали авторов и читателей общей единицей измерения чувств, основанной на эмоциональных связях и лирических откликах Со временем традиция использования Ута-макура привела к образованию особых литературных форм, например, коллекции стихов мэйсё-вака, сборники поэтических турниров мэйсё-утаавасэ. Постоянное и методичное использование географических названий привело к формированию устойчивого набора топографических лексических конструкций. За период с XI по XVII вв. было составлено более 50 словарей таких конструкций.
Однако важно отметить, что с течением времени художественный пласт мэйсё всё больше отделялся от фактической географии. Сила отдельных поэтических образов повлияла на восприятие реального пространства для того чтобы изобразить в стихотворной форме географических объект не было необходимости лично посещать его, достаточно стало лишь ознакомиться с образцами предшественников и с мастерством провести собственную эмоциональную ассоциацию.
Ута-макура или топонимы входят в литературный жанр путевых заметок. Путевые заметки или литература путешествий была популярна в прошлые века и не только в Японии. Мы можем вспомнить Марко Поло, Афанасия Никитина, Путешествие из Петербурга в Москву Радищева во всех этих описаниях мы можем встретить те или иные географические названия которые являются частью повествовательного текста.
Из японских путешествий мы можем назвать не менее пяти написанных в эпоху Хэйан: «Тоса Никки 935» автор Ки-Но Цураюки, «Кигэро Никки 974» Митицуна Но-Хаха, «Мануро-но-Соси 1000», Сей Сейгон, «Идзума Сикибу Никки 1008» Идзуми Сикибу. «Мурасаки Синибу Никки 1010» Мурасаки Синибу.
Также мы знаем о дневнике под названием «Сарасина Никки»
Сам «Сарасина Никки» представляет собой скорее описание жизни «Сарасина Никки» является самым продолжительным жизнеописанием, составленным в форме дневника: он охватывает промежуток между 1020 г. и 1058 г., то есть 38 лет, своего рода автобиографию или мемуары, составленную женщиной на склоне лет нежели дневник с точной датировкой и указанием событий.
Начинается повествование с описания первого в жизни героини сознательного путешествия из провинции Кадзуса в Киото.
На наш взгляд можно выделить три ключевых аспекта с точки зрения роли, выполняемой топонимами.
Во-первых, прямое обращение к географическому объекту выполняло функцию адресации к местному божеству за помощью и покровительством в пути или для разрешения специальной просьбы лирического героя. Стихи в таком случае являлись своего рода подношениями.
Во-вторых, использование топонима являлось аллюзией на более ранний исторический или художественный памятник. «Правильному» восприятию помогали устойчивые ассоциативные связи, сформированные культурной традицией.
В-третьих, в результате присущей японскому языку омонимии мэйсё предоставляли поэту широкое пространство для сокрытия своих чувств в форме лингвистического ребуса.
При учете повсеместной распространённости ками, местных божеств покровителей, примером первой роли может служить каждое упоминание топонима. Рассмотрим более очевидные примеры. Например, находясь в бухте Наруми по пути из Киото в Камакура, монахиня Абуцу сложила серию стихов-обращений к божествам за помощью и покровительством. Одно из них было упомянуто выше, несколько других будут приведены ниже.
Если бы побережье Наруми
Не было далеко
От ветра в Заливе Поэзии
С сочувствием мне
Ответили бы Боги
В этом танка использован также важный образ Вака-но ура, который можно перевести как «Залив поэзии», а точнее «Залив японских стихов». Монахиня Абуцу считала себя защитницей и проводником предшествующей литературной традиции, поэтому находясь в месте, где она может попросить подтверждения своего воображаемого статуса, она использует эту возможность.
Сильные волны
Набегают на
Побережье Наруми
Где божеств
О милости молю.
Абуцу напрямую просит божеств осуществить свои просьбы. Эта группа стихов была написана в качестве подношения ками, когда монахиня находилась в храме Ацута.
В следующем стихе группы:
И дождь, и ветер
Должны подчиниться
Воле богов
Не препятствуйте
Моему пути
Абуцу просит божеств снять преграды на её пути как в прямом смысле (в течение путешествия), так и в символическом (для разрешения судебного дела в свою пользу).
Более интересны для анализа образцы танка, которые отсылают читателя к литературному памятнику древности. С этой точки зрения занимательны примеры, связанные с местностью Яцухаси и горой Фудзи.
Местность Яцухаси провинции Микава (часть совр. преф. Аити) была известна по сочинению «Исэ-Моногатари», в котором описывалась путешествие лирического героя по Восточным землям:
«Вот достигли они провинции Микава, того места, что зовут “восемь мостов”. 3овут то место “восемь мостов” потому, что воды, как лапки паука, текут раздельно, и восемь бревен перекинуто через них; вот и называют оттого “восемь мостов”.» Исэ-Моногатари. С. 46.
Дочь Такасуэ видит другой пейзаж и записывает в своем дневнике «Сарасина никки»:
«… и вот мы уже в стране Микава на побережье Такаси. Яцухаси, «восемь мостов», как оказалось, всего лишь название места, там нет ничего похожего на мосты, да и вообще не на что смотреть. Одинокая луна в Сарасина. С. 61.
Абуцу в «Идзаёи Никки» же пишет:
«Сказали: “Остановимся в Яцухаси”. В темноте и мостов не стало видно.»
Как ножки
Маленького краба
Опасные мосты Яцухаси.
Лишь, когда наступил вечер.
Смогли мы пройти
Как указано в «Исэ-Моногатари», это место было представляло из себя объединение восьми маленьких речек, через которые были перекинуты мосты: такой пейзаж вызывал в памяти образ маленького японского краба сасакани. Поскольку во время разлива рек место становилось опасным, сочетание «сасакани-но» превратилось в устойчивый эпитет (по яп. макура-котоба), обозначавший опасность. Интересно другое: в X в. место заложило образ для следующих поколений, в XI в. Дочь Такасуэ не увидела примечательного пейзажа: мосты были разрушены, а в XIII в. Абуцу снова вернулась к первообразу, хотя местность скорее всего была мало похожа на исконный пейзаж.
Образцами для поэтов разных эпох служили и танка, входившие в состав императорских поэтических антологий. Рассмотрим, как изменяется образ горы Фудзи в трёх памятниках: собрании стихов «Кокинвакасю» и указанных выше путевых дневниках.
Дочь Такасуэ в своем дневнике отмечает:
«В этих краях [провинция Суруга] находится гора Фудзи. В родной моей стране она видна с западной стороны. Нигде на свете нет больше другой такой горы, как эта. Необычен и силуэт её, и то, что она словно раскрашена тёмно-синей краской, а сверху на ней лежат снега, которые не растают вовек. Это выглядит так, словно гора надела лиловое платье и накинула сверху белый кафтан “акомэ”.
На вершине гора немного срезана, и оттуда поднимается дымок, а вечером мы видели, что там горел и огонь.» Одинокая луна в Сарасина. С. 57.
Абуцу в дневнике слагает несколько стихов о горе Фудзи, использовав три связанных с ней образа: дымку, снег и мост Нагара.
О дымке:
Кто же
Развеял тебя
Край дымки
От пика Фудзи
Перестал виднеться в дали.
О снеге
В какую эпоху
Из пыли подножия
Выросла гора Фудзи
Так высока,
Что снег на ее вершине
Гора Фудзи и мост Нагара
Захотят ли они
Перестроить и
Прогнивший мост Нагара
Если и дымка от Фудзи
Не возноситься больше.
Все эти образы можно найти в антологии «Кокинвакасю». В стихе 1028 используется образ дыма:
О гори же, гори
В груди огонёк негасимый!
И всесильным богам
Никогда не развеять дыма.
Что восходить к небу над Фудзи.
Гора Фудзи в период написания «Кокинвакасю» (X в.) и «Сарасина никки» (XI в.) еще была действующим вулканом, и когда Абацу, будучи молодой девушкой, проезжала гору, она тоже видела дымку, которая пропала ко времени её путешествия в Камакура. Упоминание монахини о дымке, возносящейся от пика Фудзи, считается единственным доказательством её авторства заметок «Утатанэ-но ки».
Что касается упоминания моста Нагара в сочетании с горой Фудзи, начало такому парному использованию положил Ки-но Цураюки в предисловии «Кокинвакасю»:
«Услыхав, что дым перестал куриться над вершиной Фудзи или что обветшал мост Нагара, только в песне искали они [люди] утешения сердцу.» Кокинвакасю. С. 48.
Мост Нагара составлял пару горе Фудзи в качестве сильного художественного образа. Сам по себе мост Нагара являлся ветхим напоминанием о непостоянстве этого бренного мира.
В процессе написания танка с очевидными для читателя отсылками использовался принцип хонкадори «следование изначальной песне». Благодаря ему в новом стихотворении воссоздавался поэтический настрой стиха-источника. Из начальной танка заимствовались как отрывки исходного текста, так и идеи, мотивы, общее настроение См.: Боронина И. А. Указ. соч. С. 301-302..
Отдельно следует отметить значимость мэйсё для выражения образов-символов посредством омонимии иероглифических чтений. Для того, чтобы передать чувства лирического героя в более скрытой форме, некоторые слова, в том числе и топонимы, записывались слоговой азбукой, каной. Благодаря этому слова понимались как в прямом, так и в переносном смысле. Такое использование было особенно распространено в поэзии, однако и в прозе можно выявить подобные образцы. Например, в начале путевых заметок Дочери Такасуэ:
«Третьего числа девятого месяца мы совершили “выход” из ворот и поселились пока что в Иматати.» Одинокая луна в Сарасина. С. 42.
Иматати можно дословно перевести как «Скоро отправление». И хотя исследователи оспаривают значение этого слова в качестве топонима Там же. С. 186., оно создает настроение, сопутствующее началу путешествия.
Больше примеров третьей роли можно обнаружить в «Идзаёи никки». Например, танка у горы Морияма:
Ещё сильнее
Намочу рукава:
Решили на ночлег остаться там,
Где бесконечный дождь идет
В Морияма - Мокрой горе.
В этом стихотворении содержится скрытое указание на неутолимую печаль Абуцу-ни. В названии горы Морияма замаскирован глагол мору «протекать, сочиться». В японской поэзии дождь, капли, как и мокрые рукава, всегда ассоциировались со слезами, печалью лирического героя. Для Абуцу это чувство вызвано долгой разлукой с её детьми.
В стихотворении о горе Уцу:
Моё сердце
Не со мной,
Гора грёз Уцу,
Даже в мечтах далека
Тоска о прошлом
Как и в некоторых других танка прослеживаются две роли: кроме того, что слово уцу «грусть, печаль» перекликается с эмоциональным состоянием Абуцу, которая не находит себе места от неопределенности будущего, этот отрывок снова отсылает читателя к «Исэ-моногатари», где горы «Яви» также указывают на беспокойство лирического героя Исэ-моногатари. С. 47..
Топоним Ои-гава в следующем стихотворении:
Воспоминаний
О столице много,
Как воды в реке Ои-гава.
Число камней в её теченье,
И то не сравнится
По звучанию совпадает с прилагательным о:и «многочисленный». Мысли о столице и семье постоянно сопровождают Абуцу, поэтому каждый раз она не устает напоминать читателю и о тоске лирического героя.
Образ Ои-гава встречается и в дневнике «Сарасина никки»:
«Вот и переправа через реку Оигава. Вода здесь необычная, она течёт быстро, и так бела, словно это густо сыплется рисовая мука.» Одинокая луна в Сарасина. С. 57.
Но в нем, скорее всего, не кроется особенный смысл, здесь больше интересно сравнение белых от быстрого течения вод реки с рисовой мукой, которое использовала Дочь Такасуэ.
В «Идзаёи никки» интересный смысл приобретает и топоним Мицукэ:
Кто-то придёт и найдёт
Деревню Мицукэ,
Я слышала, так её зовут.
В пути мой сон
Становится тревожнее
Абуцу написала его приближаясь к ставке сёгуната в Камакура. Название деревни снова напомнило монахине о цели её путешествия: «найти» справедливость в вопросе о наследовании поместий и библиотеки рода Микохидари. С каждым шагом Абуцу приближалась к своей цели, однако на сердце у неё становилось становилась беспокойнее.
Таким образом, что же можно сказать о роли, исполняемой комплексом известных топонимов, в японской литературе. Начиная с древних анимистических верований, географические объекты обладали значимостью для обуздания божественной силы пространства японских островов. По мере становления государственности это пространство начало формализовываться и социализироваться, постепенно получая всё бульшую художественную окраску.
С течением времени теряя четкую географическую привязанность, знаменитые места стали использоваться в литературе для выполнения особых целей: для аллюзии на предшествующий литературный источник, что показывало образованность автора и его принадлежность к элите, и для привнесения таинственности в стихи, которые могли быть по-разному интерпретированы читателем. Однако функция подношения стихов божествам с мольбами о защите и покровительстве сохранилась.
Путешествие по восточным землям (на материале письменных источников эпохи Нара и Хэйан) А. С. Оськина (НИУ ВШЭ, ИВ РАН)
Сарасина Никки
Тоса Никки
Кагэро Никки