1. Вступление
У каждого из нас, абсолютно каждого, независимо от пола, возраста и национального признака, бывают времена беспробудного отчаяния. Времена, когда ночь настолько темна, настолько тягостен ее чернеющий эфир, разливающийся повсюду, что даже воздух заходит в легкие каким-то жгучим компотом, обжигающим все внутри. О, да, мгновения смуты и полной безысходности, словно весь окружающий мир рушится, оставляя лишь тени утраченных надежд и бесплодных мечтаний. Времена, когда перемены врываются в твой привычный ход жизни, без спроса и предупреждения, не оставляя камня на камне от всего что так уныло и буднично оберегало твой покой. В одну секунду все летит под откос, каждая деталь до боли знакомого комфорта распадается на атомы и превращается в пыль. Вот тут-то приходит страх и наступает паника. Страх перед новизной, что может быть более знакомо. Когда каждый из нас в необъяснимом порыве, словно охваченный навязчивой идеей, стремится собирать пыль уничтоженного прошлого и ваять песочные замки знакомой и понятной жизни. Это безумие, рано или поздно, настигает всех, не щадя даже самых стойких. Смешно то, что мы стремимся остановить естественное увядание устаревшего и надоевшего быта, который так нас достал и утомил. Все за что мы так упорно хватаемся сейчас, на самом деле давно перестало нас интересовать, пережило себя и заслужило утилизации. Но, нами так страстно движет страх перед приходящим, перед меняющейся парадигмой окружающего, страх того, что новое не сможет соответствовать давнему и привычному, страх что это новое принесет лишь огорчения и страдания; этот страх настолько сильный, что мы всячески гоним от себя явное и единственно разумное понимание происходящего. Все в этом мире стремится к распаду, чтобы дать жизнь новому, закон сохранения энергии, ничто ниоткуда не берется и никуда не исчезает, лишь переходит из одного состояния в другое. Но сколько бы в нас не было ума и понимания всей бессмыслицы и опрометчивости своего поведения, как бы явно не виделся весь этот утопичный абсурд – мы все равно ему поддаемся без остатка и сожаления. Стремимся на самое дно, с готовностью пожертвовать всем, ради возможности возвратить былое, жертвуя ценностными ориентирами и достоинством. «Делайте со мной что угодно, но не отбирайте у меня надоевшую и затертую до дыр игрушку, она мне так дорога». И все же, когда больше нет сил корчится в конвульсиях, мы смиряемся, все до единого смиряемся и принимаем упрямый факт нового рассвета, нового дня…новой жизни. Как птица Феникс сгораем дотла и начинаем возрождаться обновленным обликом. Неизбежная необходимость. Все так и должно быть. Жизнь состоит в динамике и переменах, другого ей не дано, иной путь – это лишь имитация существования, подобно растению не способному отделиться от своей почвы и перенести себя в новое место. Лишь пройдя путь от полного уничтожения до фундаментального воскрешения, анализируя то, что было и то, что есть, только тогда ты убеждаешься в благе и верности подобной развязки. Как пазлы одной большой картины длиною в жизнь укладываются детали прошедших событий.
2. Незнакомец
Молодой человек сидел на берегу моря и бросал камни в воду, пытаясь выполнить трюк с «жабкой», но у него это упорно не получалось. День клонился к закату, обнимая весь горизонт темно-красными разводами угасающего солнца. Вода начинала принимать оттенок чернеющего неба, звуки становились реже и глуше, словно надвигающаяся ночь стремилась отнять любое звонкое проявление жизни. Парень все сидел и бросал камни в воду, бесцельно глядя на линию горизонта. Он явно был не здесь, нет, конечно физически он находился именно в этом месте и именно в это время, но мысли его были очень далеко, далеко в прошлом. Утомительный рой воспоминаний всецело владел его рассудком. Он вспоминал, рассуждал, оценивал и сравнивал. Случайный прохожий не обратил бы на это внимание, не увидел бы той напряженной борьбы, происходившей в сознании юноши, но стоило присмотреться, задержать свой взгляд на его лице, как нечаянная нотка сопереживания вздрагивала где-то в груди. О чем думает, с какими внутренними демонами ведет борьбу, побеждает или проигрывает в этой ожесточенной схватке. Даже не зная его имени, происхождения, возраста…не зная ничего о нем, любой, кто позволил себе задержать взгляд на его лице, невольно проникался каким-то тревожным уважением.
3. Путешествие за грани
Представим на секунду, что мы владеем экстрасенсорными способностями и заглянем в самый центр той битвы, что так одолевают нашего героя. Какую историю, какую драму мы там увидим? Словно по мановению ока, не успев сказать «але-оп» мы переносимся в самый центр его сознания, в этот неутомимый ураган, сбивающих друг друга мыслей, чувств, эмоций и прочих психологических единиц. Как много красочных картин пересекаются тут в одном мгновении, сколько событий перепутано в складском помещении памяти. Словно тысячи кинолент ускоренных в десятки раз привлекают наше внимание со все сторон. В одной картине проносятся юные годы, отрочество, первая любовь, учеба, театральная сцена, первые слезы романтики и ее первые строки, первые драки и разбитый нос, первые обиды, сперва к родителям, затем к любимым девушкам, первый поцелуй, первый секс….первая жертва и первое отчаяние. Сколько боли и стремления к прекрасному, сколько переворотов в защитной оправе, выкованной сознанием после поражений и тяжелых ран, сколько загубленного света, спрятанного в чулан цинизма, подальше от черствости и недопонимания окружающих. Кино длинною в жизнь, длинною в один отрезок между сказкой и реальностью. Вот же, то благородство, та возвышенность, к которым так рьяно взывал Ницше, вот та чистота и откровенность идей которые предвосхищался Кант, вот он тот человек, которого так усердно искал Диоген. Человек, затворенный в стенах сознания, одинокий и уставший , уставший нести свет по битому стеклу общественной низости, которая так насмешлива и агрессивна ко всему чистому и беззащитному. Вот же он, словно Данко с вырванным сердцем, сулящий свет окружающим, вот же он на всех порах уносимый верой в человечество, в Человека, так искусно преувеличенного классиками на страницах нетленных писаний. Заблудившийся и рассеянный он стоит за оградой из колючей проволоки сознательной цензуры, ободран и оплеван с ног до головы, обманутый и непринятый всем этим прогнившем до основания обществом. Его путь завершен внутри этой скудной скорлупы, ему нужен отдых, ему нужно залечить раны от тех, кого он так любил и кому так доверял. Он уже не выходит, а лишь изредка выглядывает из окна, пытаясь найти хоть один понимающий взгляд и временами, даже находит, вернее, ему так кажется, он сам себе придумывает, то чего нет, то в чем он так нуждается и о чем тоскует все эти годы сурового заточения. Временами эта неосторожность приводит к лёгкому, даже радостному испугу, но бывает, что этот авантюрный порыв, настолько легкомысленный и стремительный, что весь его свет и тоскующая любовь попадает в мясорубку черствой социальной беспринципности. И вот он искалечен, обманут и предан по всем фронтам выстраивает все новые стены вокруг своего ограждения, все дальше и дальше скрываясь от несправедливости и боли окружающих людей. Таким образом, в конце концов оказывается в одиночной камере, с решетчатым окном и бетонными стенами, полностью отрешенный от всевозможного контакта с внешним миром. Вот же он, тот человек, о котором вы так кричите, которого так прославляете и которого так не цените, вот он перед вами умоляет вашей любви, вашего внимания и принятия ,а вы не узнаете его и смеетесь над его преувеличенными чувствами и эмоциями, он вам кажется вычурным и инфантильным, вам дико видеть столько света , столько чувств и доброты, столько неподдельной искренности, вам дико видеть кого-то более чистого и светлого чем вы, вам становится противно от самих себя, и потому ваше эго и стремится унизить то, что подрывает уверенность в своей «хорошести». Мы люди такие люди, так много говорим о том, что на самом деле для нас не имеет значения, при этом, обманывая даже самих себя, лишь бы не признавать свою темную сторону, не принимать своих демонов и подкармливать их втихаря, своими страхами и низменными потребностями.
Первая кинолента, она проносится так скоро и так болезненно, оставляя стальной привкус разочарования на губах, привкус утраченной сказки, потерянной чистоты и наивности, так точно описанной классиками на страницах популярных романов. Стоит этой ленте закончится, как ее повтор дублируется снова и снова, но в менее ярких оттенках, давая возможность переключаться на новую картину, еще не просмотренную нами. Уже два сюжета идут параллельно, один перекрывает другой, но не мешая, будто поясняя одним друг друга, этот новый сюжет не отличается особенной глубиной и длительностью, он больше как короткометражка: институт, случайные связи, влюбленность, которая кажется безграничной и всепоглощающей, работа, дом, досуг, все очень ровно и размеренно, будто штиль перед надвигающейся бурей. Третий сюжет не заставляет себя долго ждать и очень скоро настигает остальные, выходя на первый план. Вот и буря, не продолжительная, но грозная. Отчетливо виднеются кадры первой поездки за границу, первая серьезная любовь, слезы, крик, мольбы и желание вздернуться на первом дереве, первая потеря себя, своего Я, первая, но не последняя. Мрак, дно, перерождение и новые попытки приобщиться к общественной парадигме. Вот и четвертый сюжет: долгосрочный и тихий, спокойный, без лишних всплесков и суеты, сюжет семейной идиллии, картина красивая, спокойная, но увы тупиковая. Затем пятая, шестая картина и так далее. Картины становятся все ярче и резче, все напористее, словно пытаются запутать и заблудить рассудок созерцающих. И вот последняя, эпичная, та которая объединила состояния всех существующих картин, эпичная в том смысле, что затронула каждое состояние души, прошедшая от самого становления, создавшая такой хаос и поток перебивающей себя же информации, что сознательные барьеры – вся защита рухнула под воздействием происходящих ситуаций и тот старый добрый «Человек», спрятанный от всего мира за бетонными стенами, скорее всего в последний раз оказался разорван в клочья самыми беспринципными методами.
Мы словно стоим в павильоне из множеств проекций живущих по разным законом, но одной жизнью, как один организм. Словно постигаем целую вселенную, так умело уложенную в одну человеческую голову.
4. Павильон вопросов и ответов
Что же все это значит, что здесь происходит, какая тревога поселилась в этом месте. Какой конфликт. В какой из кинолент, он застрял и не может отыскать верного ответа? Эта мысль то и дело приходит нам голову по всему пути нашего созерцания. Мы проходим дальше, по этому красочному павильону и видим, как у самого края, на деревянном кушетке, сидит маленький мальчик и рыдает навзрыд. Этот парнишка очень сильно напоминает нам нашего героя, у которого в сознании мы сейчас прибываем, на вид ему не больше пяти лет.
- Что случилось, дружище? - окликаю его я, медленно подходя к нему. Мальчишка пытается что-то ответить, но слезы мешают ему это сделать, потому он просто протягивает руку указывая на одну из проекций. Это последний сюжет крайней проекции, весь испещрённый болью и страданием. В нем столько отчаяния и разочарования, что зубы стискиваются от той тяжелой энергетики, которая выходит из его глубин. Вдруг, сквозь плач, прорывается истошный вопль, - она меня предала, как и все, как все остальные, о как я ошибся, как я был не прав, впустив ее в свой мир, открыв ей свои самые потаенные сокровища. Плач становится тише, мальчик берет меня за руку и пристально смотрит в мое лицо, словно пытается что-то разглядеть, отыскать нечто утраченное и родное, буквально с несколько минут, молча и пристально. После упирается глазами в пол и сквозь зубы процеживает, больше никогда, никто меня не обидит, это был последний мой прокол.
- Кто же тебя обидел, мой юный друг, - задаю я ему вопрос. И как тебя обидели?
Ребенок ничего не отвечает, просто берет меня за руку и ведет по дороге из мрамора, испещренного то ли фотографиями то ли невероятно точными рисунками космоса. Мы проходим по млечному пути и останавливаемся перед деревянной, обветшалой дверью. Эта дверь словно появилась тут случайно, она совсем не похоже на всю ту фантасмагорию, что происходит вокруг, уж слишком обычна и проста, нет в ней ничего помпезного, но какое-то завораживающее спокойствие сквозит от ее обшивки, спокойствие полное домашнего уюта и семейного очага . Мой молодой друг открывает ее ключом, который бережно расположился у него не шее. Мы заходим внутрь и видим детскую, очень маленькую и уютную комнату. Заправленная кровать, на которой разбросаны детские вещи и игрушки, из открытого окна напротив веет летним теплом и слышен приятный женский голос. На столе, возле окна, расположилось несколько книг, одна из которых привлекает внимание своим идеальным состоянием. Небольшая аккуратная, в кожаном переплете. На обложке рисунок розы и мальчика, а под ним надпись «Маленький принц».
- Это мой дом, говорит парнишка, слегка стушёвываясь и смущаясь. – Тут мало кто бывает, за последние десятки лет, только вы и она. Пообещайте, что вы меня не обидите, он смотрит на нас вопрошающим открытым взглядом. – Обещаю, друг мой. Обещаю! -мягко отвечаю я, опуская руку на его плечо.
Тут он резко приседает, и почти полностью залазит под кровать, но буквально на пару секунд и появляется снова с маленьким сундучком, который крепко стискивает своими детскими ручками.
- Здесь все самое дорогое что у меня есть, самое ценное. Он открывает сундук и из него начинают появляться обрывочные проекции: поцелуй матери, первое слово, первая победа и поражение, первая любовь, первая радость и первая обида. Заповеди родителей, их наставления. Я начинаю понимать. Это его душевные ценности, самые первые, самые чистые и самые светлые.
- Но почему все так отрывисто? – спрашиваю я.
- Дело ее рук, отвечает мне мальчик, бережно распрямляя каждое воспоминание, она все разрушила, тихо, словно боясь нарушить покой своего сокровища, отвечает он мне. Я положил ее образ рядом с другими самыми важными воспоминаниями, а он оказался ядовитым и ложно прекрасным, она меня обманула. Она не такая, какой казалась - . Две крупных капли, собираются у очертания глаз, стремясь вот-вот сорваться вниз. Слишком много ядовитого лицемерия, это все очень разрушительно действует на мое сокровище, теперь от него остались одни обрывки.
Только я собираюсь задать еще один вопрос, как мой спутник с силой захлопывает шкатулку и нас выбрасывает из комнаты, обратно в холл сознания.
Мальчика с нами нет, он исчез так же внезапно, как и появился, но чья-то фигура стремительно приближается в нашу сторону. Это высокий темноволосый мужчина с проседью, лет сорока пяти, одетый в строгий серый костюм. – Здравствуйте господа, приветствует он нас, у вас должно быть куча вопросов и недопониманий? – он смотрит так уверенно и спокойно, его речь настолько проста и приятна, что все тревоги, вызванные предыдущим событием, проходят без следа. Я постараюсь дать вам ответы, - говорит, он медленно, улыбаясь каждой черточкой своего красивого лица, - следуйте за мной! Разворачивается к нам спиной и направляется в обратную сторону, размеренным шагом. Мы идем вслед за ним. Как тут все стремительно меняется, картины вселенной, сменились, картинами произведений искусства, научных открытий, природы. Как же хорошо, теперь. Как спокойно. Наш новый знакомый замедляет шаги и останавливается перед огромным зеркалом, окаймленным по краям дубовой окантовкой в старинном стиле, словно, кто-то взял корму пиратского корабля вырезал из него форму, вставив внутрь зеркальный лист. Все это выглядит громоздко и величественно, но это лишь верхушка айсберга, стоит перевести взгляд с оправы на само зеркальное покрытие, как ты погружаешься в какую-то волшебную пучину понятий, словно, априорно рожденных, внутри этого чудесного творения. – Это зеркало истины. – говорит наш проводник, вежливо уступая нам место впереди себя, - люди, часто называют его «зеркалом души». В нем находится вся правда о жизни человека, которому оно принадлежит, без преувеличений и недоказанности. Я забыл представится, мое имя Том, я один из трех хранителей этого павильона, с первым хранителем вы уже встречались до этого , парнишка 5 лет по имени Томми. Он вам поведал свою историю и был честен, как мог, настолько насколько ему позволили его бурные эмоции и вековая обида. Он хороший ребенок, искренний, но его безудержный поток чувств и эмоций не дает возможности быть объективным и непредвзятым. Одно он сказал, верно, эта, последняя история, которая предстала вам в виде киноленты, явилась знаменательной. Смотрите внимательно, зеркало все покажет. Он умолк. Вдруг зеркальное полотно зашлось волнами и поглотило нас. Мы перенеслись в виде астральной проекции в маленькую комнату. Наш провожатый был с нами. Уютная, плохо освещенная комната-студия, с кухней и диваном по правой стороне, на журнальном столе стоит телевизор, транслирующий серию из популярного ситкома. На диванчике расположились двое: он и она. Как они смотрят друг на друга, как держат друг друга за руки, как смеются, это кажется настоящая идиллия, редкая любовь двух людей, наконец-то отыскавших друг друга в этом бескрайнем океане человечества. Можно только позавидовать этой красивой паре, этому счастью! – Не спешите с выводами, - окликает нас Том. - Суть зеркала, как раз в том, что оно способно заглянуть дальше привычных барьеров. Я понял, какое первое впечатление охватило вас, это все то, что видели все внешние и внутренние субъекты, даже другие хранители, не смогли заглянуть глубже и подобраться ближе к истине. Только мне дана такая привилегия, которой я делюсь с вами, только мне возможно вынести подобный груз и подобную ответственность. А теперь будьте предельно внимательны, слушайте, о чем они говорят, как они это делают, смотрите на их лица и правда не замедлит вам открыться. Вникайте в каждое слово, в каждую реакцию, в каждый вопрошающий и упущенный взгляд с обеих сторон. -
Мы начинаем слушать и наблюдать. Эта пара, с виду такая радостная и влюбленная друг в друга, говорит и говорит, о многом: о путешествиях, о людях, о друзьях, о родителях, о науке, о кино и музыке, о религии, о всем что их окружает, но…о боги…они обходят самое главное, как что-то страшное и пугающее, они бояться этой темы, как огня. Ни одного слова о друг друге, ни одного вопроса, ни одной просьбы, ничего, они закрыты. Их разговор об отвлеченных темах, они делятся тем, что и так знают, тем что не подразумевает под собой данную интимность, не подразумевает любовь. Они смеются и ведут себя свободно, но в их глазах тревога и немые вопросы: кто ты? Почему ты рядом со мной? Чего ты хочешь от меня и от этой жизни? Зачем все это? Все это сидит в них, разъедает и гложет. Им так хочется казаться настоящими, им так хочется чтобы все было взаправду, но они сами не дают себе подобной возможности. - Просто скажите чего вы хотите друг от друга, перестаньте играть в этот фарс и откройте свои мысли - проносится у меня в голове, я вижу, как эти два человека подходят друг друга, настолько, что даже одна и та же проблема одолевает их с обеих сторон. Я вижу, как они хотят говорить друг с другом, но каждый боится начать. Я вижу, как то, что должно иметь значение, то что могло укорениться, вырасти в красивые отношения, рушится под давлением страха и недопонимания ситуации. Какая грустная картина, два схожих сердца тянутся друг к другу и отталкиваются в один момент. Они играют, имитируют любовь, играют в отношения, но отдаться полноценно не могут. Он застрял на качелях нарциссизма, и качается от «я не достоин» до «мне все это скучно», а она носится с навязчивой идеей получить отдачу за то, что дает. И никто из них не может остановить этот абсурд, никто не видит этой игры, и она продолжается, чтобы скоро прекратиться и уничтожить их двоих. Какая печальная картина, как это все неловко и глупо. Хочется кричать им: «Замолчите, посмотрите друг другу в глаза, стисните любимую руку, и скажите то, что вас волнует, спасите свои отношения». - Я понимаю ваши переживания,- говорит Том, - ведь видел эту проекцию множество раз, перематывал и смотрел, перематывал и смотрел. Скажу вам честно, это самое ценное мое приобретения и самое разрушительное, даже я в своей спокойствии не всегда могу совладать с той болью и теми чувствами, что оно несет. – Наш новый приятель, хлопает в ладоши и все прекращается. Мы вновь стоим в красочном павильоне души. Он стоит к нам спиной. – Вам дальше по изумрудной линии, - говорит Том дрожащим голосом, - вас там встретят, а мне нужно побыть одному. Рад был знакомству, - бросает он нам, слегка поворачивая голову, буквально на секунду, но блеск влаги на его глазах, не остается не замеченным. Я хочу ему что-то сказать, но он останавливает меня поднимая руку вверх – не надо слов, друзья, они здесь излишни. Говорит и уходит все теми же тихими и размеренными шагами, куда-то за горизонт сознательной видимости.
Слева от нас загорается изумрудным свечением новый путь, новая дорога, которая будто-то бы ведет к Гудвину из страны Оз, словно взывает к приключениям, вслед за мечтой и сказкой. Мы ступаем по ней, свежесть и теплота поздней весны наполняют нас каким-то радостным чувством, и вся грусть, что так одолевала нас, весь этот печальный туман прошлых событий перекрывается свежими впечатлениями. Уже новые проекции окружают нас: опушка леса, дом из сруба, озеро, детский смех, пение птиц, шум листвы, все это проникает такой честной радостью в наши сердца, что там ничего не остается, кроме радостного танца эмоций и чувств. Изумрудная дорога продолжается террасной доской и приближается к озеру. У самого края виднеется причал, а на его краю расположившись в плетеном кресле, с огромной соломенной шляпой на голове и удочкой в руках, рыбачит очередной незнакомец. Я догадываюсь кто это и ускоряю шаг, чтобы скорее поприветствовать его. – Доброго дня, - говорю я ему, мой голос, словно подхваченный звонким эхом, разносится по всей глади озера. Человек оглядывается на нас, и все его лицо расплывается в доброй отеческой улыбке. – Здраствуйте, мои хорошие, - мягким, сахарным голосом, отвечает он нам, снимая свою широкополую шляпу, откладывая ее на журнальный столик, близ кресла. – Я уже вас заждался, долго же вы, как прошел ваш путь, много ли узнали, многое ли поняли? Он глядит на нас, своими добрыми смеющимися глазами и от этого мы сами улыбаемся еще шире. Как много простоты и тихой радости во всем его состарившемся, но все еще красивом лице. На вид ему около шестидесяти, но сила в его теле все еще бьет ключом, словно молодой родник. – Что же вы стоите, - прерывая наши восторженные размышления говорит он нам, - присаживайтесь и выпейте со мной чаю, в ногах правды нет. Вы, верно, устали с дороги. Рядом со столиком, чудесным образом оказывается еще три плетеных кресла, а на самом столике чайник и пару железных кружек, небольшая хрустальная чаша с печеньем и конфетами. Мы усаживаемся рядом с нашим новым знакомым, и что за волшебное чувство, я словно приземлился на невероятно мягкую перину, словно мы так много прошли и этот привал был жизненно необходим. До боли знакомое ощущение пронизывает каждую клетку моего тела. Не может этого быть, я чувствую себя дома. Там, где меня ждут и где мне всегда рады. Теплой струей разливается это чувство по всему телу, я делаю глоток чай и растворяюсь в этой спокойной, долгожданной идиллии домашнего очага. Краем глаза, я обращаю внимание на книгу, расположившуюся на нижней полке журнального столика. - Не может этого быть, - проносится у меня в голове, это тот самый «маленький принц», в кожаном переплете, который я видел в комнате нашего первого хранителя, Томми. Я не могу поверить своим глазам, но это точно она. Словно угадав ход моих мыслей, наш незнакомец, быстрым движением берет книгу правой рукой, секунду смотрит на нее, словно пытаясь что-то вспомнить, какое-то давно утраченное чувство, то, что его когда-то так волновало: радовало и печалило. Но быстро опомнившись, протягивает книгу мне. – Помнится, эта книга вам приглянулась, - хитро подмигивает он, - она ваша, мне она уже не к чему, я взял от нее слишком много, намного больше, чем должен был. Возьмите, вы мне сделаете одолжение. Это хорошая книга, возможно лучшая из всех, что мне довелось прочитать. – он продолжает улыбаться, но легкая нотка грусти изредка пробегает по его доброму лицу. Видно, как много эта книга для него значит. Для него это не просто бумага с чернилами, для него это целая история, история жизни, того маленького мальчика что на обложке с цветком и другого мальчика, который остался в той детской, держа в руках шкатулку с драгоценностями. Но, теперь два прятеля должны расстаться, уж слишком долго они не отпускали друг друга, слишком долго прятались за пеленой страха от новой, взрослой жизни. – Возьмите ее скорее, прошу вас! – ослабевшим, от внутренних терзаний, голосом, настаивает он. Я медленно и растерянно беру книгу из его рук. Старик глубоко выдыхает и полностью обессиленный откидывается на спинку кресла. Неловкое, напряженное молчание возникает между нами, я хочу ему что-то сказать, спросить, но не нахожу нужных слов. Вдруг он сам разрывает тишину, своим милым отеческим голосом. – Не беспокойтесь друзья, все хорошо. Я ждал вас очень долго, чтобы осуществить этот ритуал. Все так и должно, иногда нужно жертвовать чем-то дорогим и любимым, чтобы жизнь продолжалась. Запомните, одно: никто и ничто никогда не уходит бесследно. Даже после смерти мы остаемся жить, там, где хотя бы раз падали наши слезы. Мы слишком превратно толкуем бессмертие, оно не наших в телах, но в той идее, которая живет, пока на небе горит хотя бы одна звезда.
- Мое имя Томас, - вдруг выпаливает он, и пожимая каждому из нас руку, достает сигарету и серебряного портсигара, жадно закуривая ее. - Давайте не будем больше грустить, это место не годится для того. Как вы уже, наверное, догадались я последний хранитель. С остальными вы знакомы, раз сидите на этом причале. Вы пришли сюда с вопросами и получили ответы. Быть может вы ожидали другого, но жизнь всегда на шаг впереди нас и посвящает нас не желаемым, но необходимым. Здесь ваш путь будет окончен.
Для начала, я хочу закончить портрет души, который вы постигали на протяжении этого путешествия. Видите ли, другие хранители сосредоточены всегда на последней ленте, последнем событии - один объят прошлым, другой настоящим. Их роль состоит в регуляции состояния всего сознательного равновесия. Их функционал велик, но всегда однобок и субъективен, им недоступно сравнение, так как им недоступно понимания равенства всех кинолент, которые вы видели в начале своего пути. Я же выступаю в роли антиквара-оценщика, если хотите, для меня все эти сюжеты равны и полноценны, не по своей динамике и наполненности, а по своему значению. Все это лишь детали, одной большой картины, картины нашей жизни. По каждому сюжету я грущу, каждый бережно упаковываю и складываю в отдел воспоминаний.
Да, последняя история, была самой будоражащей, самой красивой и самой драматичной и это нормально, все живое растет и его рост затрагивает каждый аспект взаимодействия с внутренним и внешним миром. Вы, наверное, ждете от меня развязки увиденного, но развязки не бывает, это не роман и не кинофильм, тут действуют другие законы. Запомните, ни одна история любви не имеет завершения. Они всегда в состоянии продолжения, они всегда живут в нас и ждут своего часа. Бывает, любовь рвется, рассыпается, увядает, но это только временное состояние, любовь никогда не умирает и не уходит бесследно, она способна восстановить себя, возродится из пепла, лишь дай ей на то возможность, потому и ни одна история не уходит бесследно, ни одно лицо, ни один поцелуй, ни одно имя. Все всегда в нас.
Быть может я вас немного разочаровал, я этого не хотел, поверьте. – он вновь обвел всех нас нежным, ласковым взглядом. – Как бы я не хотел, чтобы вы уходили, тут бывает до черта скучно, да и рыба не всегда клюет, но время вашего пребывания вышло. Вам пора. Томас встает со своего стула, встаем и мы, он еще раз обводит всех нас своим чарующим взглядом и, ласково улыбнувшись, протягивает руку.
- Будьте здоровы, друзья! Не забывайте, то, что здесь увидели, быть может это пригодится вам в вашей жизни. В каждом из вас, в каждом сознании, есть такие же безграничные павильоны сотканные из прошедших и настоящих событий, у каждого есть свои хранители и свои киноленты, принимайте их с радостью, благодарностью и никогда не опускайте руки, чтобы не произошло. Всего вам хорошего.
Я молча протягиваю ему руку, и только наши руки встречаются одним крепким рукопожатием, как весь этот красочный мир вспыхивает синим свечением, словно выбрасывая нас в гиперскорость.
5. Конец?
День, все так же, клонился к закату. Казалось, не прошло и минуты, с начала нашего путешествия. На берегу, среди песка и гальки сидел все тот же парень и все так же бросал камни в воду. Я смотрю в его лицо, и замечаю перемены, не знаю, как это объяснить, с виду, все так же, но чувственно я ощущаю его уже не тем, каким мы его оставили. Словно, та напряженная битва, что так его одолевала сошла на нет, словно он обрел себя, словно дал шанс себе жить настоящим, отпустив прошлые обиды и утраченные надежды. Я смотрю на него, и невольно улыбаюсь. Мне радостно и спокойно. Словно я радуюсь своей победе, может быть это она и есть. Быть может, я был не только наблюдателем его сражения, но и участником своего, которые мы преодолели совместно, как два боевых товарища. Мне вдруг хочется подойти к нему, сказать несколько приятных слов, познакомится. Но меня опережают.
- Артем, - раздается звонкий женский голос, где-то вдали. Он оборачивается. Видя приближающийся женский силуэт, резко вскакивает и бежит ей на встречу, подхватывает ее на руки, кружа вокруг себя.
- Вот оно счастье, - думается мне.
Все те рассуждения что одолевали меня в начале вечера, весь цинизм, которым я пытался оправдать себя и окружающую действительность, все эти косные идеи по поводу окончания историй, о новой жизни – все это мне представляется таким искусственным и несовершенным, что я невольно усмехнувшись и почесываю себе затылок.
Как часто мы не видим дальше своего носа, как упорно стараемся избежать желаемого, что только не придумываем себе в оправдание.
Я смотрю, на эти две души, так искренне любящие друг друга, так крепко слитые в одно неразрывное объятие и не могу наглядеться. Вот оно, настоящее!
Так и должно быть, именно так и никак иначе. Именно здесь и именно сейчас.
(Чиколаев А.В.)