В юности была она белая и пушистая,
точнее, розовая и мягкая, как пастила.
Все, кто ею владели, имели намерения чистые
и восторгались: как же она мила!
Время шло, и она становилась жёсткой,
стёрся и стал сероватым нежно-розовый цвет.
Теперь её часто гладили против шёрстки
или вообще забывали, будто её и нет.
Всё рвалось в душе, но никто не штопал.
Почернела, высохла, стала совсем стара.
С ней уже обращались грубо: просто возили по полу,
обычно по выходным, с утра.
Но она презирала бессмысленное нытьё,
плакала иногда в туалете над унитазом,
в другое время никто её слёз не видел ни разу.
Держалась довольно стойко,
пока не услышала: «Да выбрось ты это рваньё,
эту заразу
на помойку».
И вот, навсегда заброшенная, среди всякого мусора
вспоминает злые слова когда-то любимых владельцев,
никому не нужная и бродячей собакой покусанная
старая половая тряпка, бывшее розовое полотенце.