Посидели, помянули. Бабы вытирали глаза, мужики опрокидывали рюмку за рюмкой. Николай сидел и глядел на жену в траурной рамке, словно спрашивая: «Анют, как же так?»
Патологоанатом в морге огорошил его внезапным диагнозом: умершая страдала эпилепсией. Припадок случился глубокой ночью, женщина уткнулась лицом в подушку и умерла от нехватки кислорода.
Поскольку спали они раздельно – по причине нестерпимого мужниного храпа, то и обнаружил Николай мертвую жену только утром.
Расходились долго, словно чуяли - нельзя новоиспеченного вдовца оставлять наедине со всем этим... Женщины хотели помочь – полы помыть, белье постирать…
От всего отказался. Зачем? Он уже решил для себя. Как понял, что Анны больше нет, так и решил - без нее не останется, уйдет следом.
Едва стихли в сумерках голоса, направился в сарай, нашел веревку. Привязав один конец к приколоченной скобе, прикинул длину. Потом притащил лестницу, кое-как протиснул петлю через стропилину.
Провел по бревну ладонью, оценил: крепкое, должно выдержать. Стоя на лестнице, едва не потерял равновесие. Подумал, что просто оттолкнется, лестница и упадет.
И – все, никаких мучений.
Когда оставалось всего-то - оттолкнуть лестницу, почувствовал, что кто-то на него смотрит. Обернувшись, увидел в проеме дверей одноглазую псину. Ее все в деревне знали – так и звали: Одноглазка. То ли выклевал кто, то ли камнем прилетело – никто не помнил, по какой причине собака глаза лишилась.
Николай крикнул, чтобы убиралась восвояси, махнул рукой.
Одноглазка осталась на месте, глухо зарычав.
Не дело это – вешаться, когда на тебя смотрят, пусть и одним глазом. Пришлось вынуть голову из петли, спуститься.
Он помнил, что в поминальную куриную лапшу израсходовали не все мясо, пара окорочков осталась. Их он и дал понюхать собаке. Потом размахнулся и бросил в огород что было силы. Когда Одноглазка припустила за окорочками, быстро залез на лестницу, надел петлю и, недолго думая, оттолкнулся…
В себя пришел от того, что кто-то усиленно лизал его глаза и нос. Удушье, тошнота, резкая боль в шее – все обрушилось разом, легкие обожгло первым вдохом. Во рту была кровь, голова кружилась, в ушах гудело.
Стоя на четвереньках, долго кашлял, прежде чем понял, что надо ослабить петлю на шее.
Когда продышался, и стал что-то различать вокруг себя, разглядел одноглазую морду. Понял, что собаке каким-то странным образом удалось развязать узел, который хоть и был двойным морским, но…
- Додумалась, сучка! – рявкнул он в сердцах и пошел искать топор.
Вернувшись, Одноглазки не обнаружил. От злости чуть не рубанул себя по колену. Возвращаться в дом не захотел, побросав несколько пучков сена под голову, так в сарае и заночевал.
Утром разглядел кровавые пятна на досках. Под верстаком обнаружил Одноглазку. Собаке было не по себе – подняв кое-как голову, она тут же уронила ее.
Николай осторожно взял ее на руки и понес к Семенычу, ветеринару, про себя то и дело повторяя: «Господи, спаси душу грешную, Господи…»
- Кесарить срочно надо, - «обрадовал» тот его после осмотра. – Ночью начала щениться… Плод почему-то застрял в родовых путях.
- Так кесари, мать твою! – заорал на него Николай.
- Разоряешься из-за одноглазой дворняги?
- Ты у меня сейчас будешь одноглазым, если она умрет! – рявкнул Николай и резко замахнулся на него.
Спустя неделю Семеныч навестил прооперированную. В сарае под верстаком на старом матрасе лежала Одноглазка. Рядом барахталось три беспомощных смешных создания, пытаясь присосаться к матери.
Взглянув случайно на шею Николая, ветеринар усмехнулся и раздумчиво произнес:
- А я догадываюсь, почему она так неудачно начала щениться. И почему нижний клык у нее шатается. Надеюсь, теперь без глупостей?
Николай перехватил его взгляд, поднял ворот свитера и буркнул:
- Я бы себе никогда не простил.