1. На пургодроме
На пургодроме и охранник, и начальник,
Пока метели завывают, цепь грызя,
В своей кондейке на плиту он ставит чайник,
А на доске – на поле с1 ферзя.
Всю жизнь играя то за белых, то за черных,
Меняя с ходу пешку День на пешку Ночь,
Глядит в окно, где ветер с липок непокорных
Сдирает лентами кору, как старый скотч.
И в старом ящике мелькают эпизоды
Мгновенной жизни, вылетающей в трубу.
Ему до лампочки. Он ждет прогноз погоды.
Прогноз погоды, заменяющий судьбу.
Лишь убедившись, что ни мало не напуган
Судьбой такою все еще беспечный мир,
Во двор спускается, отвязывает вьюгу,
На пургодроме и солдат, и командир.
2. Декабрь-художник
Декабрь-художник
Куда как прост:
И ель – треножник,
И неба холст
Натянут туго,
Как барабан,
И чертит вьюга
Набросок-план:
Вот лес как шторка,
Нет, жалюзи.
А это – горка.
Вот тут, вблизи.
Сюжет затаскан?
Тогда пардон.
Все белой краской
Замажет он.
3. Снежинки
Непрочную налаживая связь
Земли оцепеневшей с Небом стылым,
Снежинки сверху вниз летят, виясь,
Садясь и на лицо, и на затылок.
Такое впечатленье, что с людей,
Вполне еще живых, снимают маски
Посмертные. Как стая лебедей,
Хлопочет снег, и всё теряет краски.
И вот уже какая-то душа,
Взмывает ввысь в распахнутой крылатке
Над рынком, где снуют и мельтешат
У павильона в белой плащ-палатке.
И вот уже какой-нибудь душе
На выбор предлагают слепки-лица,
Поскольку обрести пора уже
Лик – ангелу, личину - ангелице.
4. Из Тарковского
Короткий зимний день,
Еще короче вечер.
Заняться чем-то лень,
Да, собственно, и нечем.
Когда стемнеет, в шесть,
Поставлю «Ностальгию».
Жизнь такова как есть,
И мы в ней все такие.
Вновь жаждет лечь в постель
Под русского Андрея
Капризная мамзель –
Дурацкая затея.
Свобода ведь не в том,
Чтоб брать всё, что хотимо.
… Подумалось потом:
«Быть русским – это схима».
5. Автономка
Январь. Морозно. В серебре
Две угольные кучи.
И все деревья во дворе
Как в проволоке колючей.
Дымит высокая труба,
Подчеркивая этим,
Что вся-то наша жизнь – борьба
На неродной планете.
Зачем, зачем в недобрый час
Обманчивые звезды
Заставили покинуть нас
Насиженные гнезда?
Здесь все иначе, все всерьез,
Порой трагично даже,
На леерах крутой мороз
Узлы морские вяжет.
6. Простуда
Болеть взахлеб; с надсадой; так,
Чтобы простуженное тело
Весь день, как старый товарняк,
Стонало, охало, скрипело.
Чтоб мысли путались в бреду,
Как пассажиры при посадке,
Как будто сам на всем ходу
Вцепился в ручку мертвой хваткой,
Ступеньку щупая ногой,
Но ощущая только бездну…
… И ночью, черной и глухой,
На полке верхней вдруг воскреснуть.
Воскреснуть и взглянуть в окно:
Луна, какой-то полустанок
Заснеженный, Вселенной дно,
И провода, как след от санок.
7. Оттепель
Немного мороза, немного тепла –
И вот уже город блестит, как юла,
Покрытая розовой пудрой.
Февраль. Чистка перышек. Утро.
Припудренный сквер: что ни ветка – коралл
Из тех, что украл незадачливый Карл
У бедной, доверчивой Клары.
Увы, больше нет этой пары.
Напрасно в их честь серебрятся кусты.
А впрочем, у всякой такой красоты
Конкретного нет адресата.
Снег счищенный всюду, как вата.
Как вата, в которой хранили стекло.
Немного морозно, немного тепло.
Контраст, оживляющий чувства.
И в этом вся тайна искусства.
8. Графика
Как Джон Кудрявцев в поисках фактуры
Картон пропитывает черной акварелью
И мнет его, еще сырой и вязкий,
Пока не станет мятым и бугристым,
Готовым передать гуашью белой
Хитросплетенья сновидений Джона –
Деревья, скажем, целый сад вишневый
С зависшею меж веток камбалою,
Вот так же ты, мой Бог, сегодня ночью
Мнешь черное, пропитанное ветром
Морским, пока не станет мятым,
Бугристым и готовым передать
Гуашью белой сновиденье Джона –
Тела нырнувших в снежные атоллы
Автобусов с квадратными глазами,
Глотающих людей, как червяков.
9. Нэцкэ
На льду Амурского залива
Торчат, как нэцкэ, рыбаки –
С носами сизыми, как слива,
С рубцом пунцовым в полщеки.
Вот малый в митенках-перчатках.
Спасая крохотный крючок,
Он роется во рту зубатки,
Как стоматолог-новичок.
А вот еще одна фигура,
Монументальна, как божок:
Тулуп, унты, два самодура
И пара корюшек у ног.
И все иные самураи
Глядят с тоской за окоем.
Там небосвод белеет с краю,
Там алый диск блестит на нем.
10. Про Куросаву
Здесь, над рекой Уссури, справа,
Стоял Акира Куросава
И вдаль глядел. Пред ним река,
Словно пластины плавника,
Вздымала голубые льдины.
И думал он: «Иной картины
От этих мест я и не ждал –
Здесь человек велик и мал.
Здесь, как реке свободной дамба,
Кладет предел желаньям амба,
Неистребимый дух тайги.
Мы с ним друзья, а не враги
Отныне». Глухо скрежетали
Перед Акирой льдин скрижали,
Фотопластины бытия,
В котором побывал и я.