я клялась себе, — не совру, с десьти, — оставаться ребёнком, и даже если
мне придётся крест на плечах нести.
мне придётся гроб на плечо взвалить, вытирая слезы льняным платочком.
мне придётся выдохнуть и простить
их за то, что я больше не чья-то дочка.
мне придётся выдохнуть и понять, что тот мальчик уже не вернётся в дом. что ладони помнить его — пустяк, что намешан с водкой или вином.
я в себе берегла то почти священно, защищала душу от взрослой жизни.
«становись серьезней, родная»? к черту! я хочу прожить, а не просто выжить.
я хочу, как вчера, за чужим окном
наблюдать за ветреной майской ночью
и выкуривать пятую, в междустрочье
повсеместно вставляя «да все равно!»
я хочу напиваться, ругаться, падать,
находить свою главную сердцу слабость
и рассказывать каждому на планете —
если выживу, будет хоть, что отметить.
а ещё... я хочу позабыть всех «до»,
целовать тебя так, будто ты мой дом,
утопать в снегу у подножий гор,
переехать в самый бандитский город
и разгуливать пьяно, как сид и нэнси,
но закончить внуками, чаем, пенсией.
я клялась себе, что я буду жить, посчитаю рёбрами этажи,
посчитаю губами чужие губы,
буду самой на свете святой и грубой,
что найду вторую семью — без ссор, где над нами будет лишь небосвод.
я клялась себе — это помню точно,
и спустя восемь лет, посредине ночи,
запивая водой опохмел и счастье, оставаясь важной и нужной частью,
строя планы до самого конца лета —
я живее всех.
я ещё не спета.