В твоём гардеробе скелеты,
В моей голове тараканы…
Не время писать анкеты –
А время творить романы!..
Старик уже был готов, хотя до его станции оставалось ещё добрых полчаса, к тому же эта остановка – одна из самых длинных на всём направлении. Большой клетчатый баул растёкшимся пузырём уже занимал всё пространство между сидениями.
Но я заметил, что старик был не совсем готов. Его изжаленное оспой, щербинистое лицо выдавало какую-то обеспокоенность, маленькие хитрые глазки бегали по купе, иногда останавливаясь то на двери, то на мне, то на моём диктофоне.
В течение нескольких часов, проведённых в разговорах со мной, он даже не замечал этот диктофон, лежащий перед нами на столике. А теперь…
Я быстро включил диктофон.
С такой же быстротой старик изменился в лице, начиная свой последний рассказ…
…Значит, поставили кассетку свою?
Так уж и быть, надиктую, пока стучат ещё колёсики. Диктовать-то я горазд. Потом на бумажку перепишете.
А оказывается, жил у нас такой Стасик… У нас – это в знаменитейшем курортном Сангородке. Не, назван он был не от американского слова «солнце», а от назвния одного очень специфического учреждения.
Так вот. Жил у нас один Стасик. И жил он у одной женщины приятной внешности, да и наружность ейная была весьма не крокодильей. И работала эта женщина в упомянутом ранее заведении. На санэпидемстанции, короче говоря. В СЭСе, ежели по-простецки. Там, где кузнечиков исследуют, клопиков всяких, крыс хвостатых, если хотите, да и другую разную непотребную заразу, на предмет изучения всяческих болезненных заболеваний.
Ну, так вот. Жил у нас, то есть у этой одной женщины, Стасик один – это звать его так. А женщину егойную тоже как-то звали… ну, не важно. И в своём заведении, от названия коего и возыменовали наш солнечный городок, она-таки занимала довольно высокинькую должность. В общем, каким-то замом она там была, то ли замом по делам жучков-паучков разных, то ли замом по делам бычьих цепней… ну, тоже не суть.
Ну и что. И жил этот Стасик припеваючи. Как муха-блестюха на лепёхе, как у нас говорят. А чего ему не жить-тоть! Ведь находились они, как это сейчас модно, в гражданинском браке, то бишь одну жильную площадь делили недокументально. Ейная доходность позволяла им безбедственно семействовать. Она работает – он дома сидит, домохозяйством занимается. На будующий день обратно: она на работу к своей заразе – он дома, пыль местами сгребает, муху случайную поймать пытается, а то и вообще сидит у окошка, нос чистит.
И надо отдать Стасику должное – не был он ни гулящим, ни выпивохой каким-нибудь, даже сподвижников у него почти не было – ну так, сосед Лёвка-сверлёвник да электрик Брякин, коего он видел раза три только. Стасик просто жил себе. И ждал кажный божий вечер супружницу свою с работы.
А любовь-то промеж ними какая была! Конечно я не в курсе об этой его жене. Но он, Стасик, её так любил, так любил, что час от часу испытывал нездоровое желание брякнуть ей на работу по телефону – пусть и говорить-то было особо не о чем, разве что о новых туристах из земель, где, как говорится, уйма диких и заразных обезьян, или о новом несварении желудочного тракта начальника СЭС господина Слюнько.
Про интимную сторону дела, ну, скажем, про ночные проявления чувственности этой парочки, никто ничего не ведал. Да и Стасик не особо распространялся об этом. Мужик ведь, как-никак!
И так он привык к этому образцовому образу жизни, что надоело ему до чёртиков. Плюс ещё ко всему, его благоверная стала частенько задерживаться на работе: то совещания, то индивидуальные заказы по её истребительской деятельности… И чем чаще и надольше эта СЭСница стала отлынивать от домашнего их очага, тем сильнее Стасику хотелось придумывать себе всякие развлечения, виды досуга, как говориться у небедствующих.
А чем ещё можно было заниматься в его-то скромном положении? Уж понятно чем!
Сейчас расскажу, конечно…
Не, Стасик не страдал гениальностью, и это занятие как-то само пришло к нему в голову. Вот не было ничего в бедном Стасике, потом бац – и пришло!
А стал он заниматься тараканами. Ага, ими… Как заниматься? А очень просто. Насобирал он где-то эту живность и стал ухаживать за ней. Кормил, поил, разводил, усы согревал двумя пальцами, убирал гадости. И надо сказать, селектор из Стасика получился отменный, не то что эти, ранние, Мичурин там, или ещё кто-то…
Поначалу у него были обычные квартирные таракашки, ну знаете, маленькие, вялые, соплёй перешибёшь. А дни-то казались длинными, тянулись, как доброе голландское изделие. И вот такими днями, в одиночестве, он колдовал над своими питомцами, то бишь скрещивал их, потом растил детёнышей, подбирал усатым имена, которые даже кличками-то назвать язык воротит. И даже нашел где-то хороший такой немецкий тараканий анкубатор… ну, чтоб всё было чин чинарём.
Увлёкся Стасик этой хобби. Тараканы становились всё больше, всё значимее, пока полностью не подчинили его своим тараканьим чарам. Тьфу ты, конечно! Но кажную минутку, свободную от протирания пылюки, он проводил с ними.
Когда его супружница уже и домой-то стала не всякий день наведываться – ну так, хотя бы на ночь, для виду, – то дошло до того, что Стасик стал разговаривать со своими питомцами. Не то что человечьим языком – по-русски там или по-турецки, – но и даже не по-тараканьи. Была, однако, какая-то телепатическая, вышняя связь с ними. Стасик слышал их отчётливо, внятно. Одни рассказывали ему мировые новости, другие описывали житуху соседей, третьи наперебой голосили об этой… как её… супружнице, короче.
Она, кстати, никак не выказывала своё отношение к такому увлечению своего муженька. Она просто-напросто не замечала тараканов. Наверное, на это и делал ставку наш Стасик: наглазевшись по своей работе на всякую живность, она не очень-то и хотела замечать новых постояльцев своей жилищной территории…
Ну что, кассетка-то крутится? Ага, вижу.
Ну и что, значит. Однажды заявилась она под утро. Нагло так заявилась. Стасик проснулся – а она уже рядом сопит, будто так и было ещё с вечера. И что делать… Он – к своим тараканам, пообщаться. А их нету! Разбежалось зверьё по квартире, пока он дрыхнул. Ни одного секомого наш заводчик не увидел. Видно, тесно им стало, неуютно, не как обычно в своей тараканьей тарелке.
И куда деваться! Пошаркал Стасик по квартире тапками, поискал, выпил что-то (что-что? снотворное, верней всего) и побрел обратно, в спальнюю.
И представляете себе, что? А вот что…
Сидят все его братья меньшие у большого шифоньера. Часть их на дверках застыла, другая часть с антесолей выглядывает, шевеля усищами уже с палец длиной. А добавлю, что шифоньеры, шкафы разные, комоды в квартире нашей парочки всегда были полны разнообразного шмотья, в большей степени женского. Бабы есть бабы, все это знают. Стасик туда почти не заглядывал. Мужик ведь, как-никак!
Сидят тараканы на своих местах и смотрят на него, как будто бы ждали. И в полутёмках все две сотни блестящих глазёнок промеж восьми сотен усов бегают и стесняются чего-то…
А супружница в этот ночной час то ли посапывает мирно, то ли постанывает воинственно во сне.
И в этой не очень тихой атмосфере началось…
Дай, думает в своей голове Стасик, открою я этот шифоньер. Подсознательно так думает. А на дверце подсветка была. Вы знаете, что это. Сейчас подсветку делают везде, куда ни плюнь. Не удивлюсь, что у многих такие фонарики даже в сливочном бачке имеются.
Открыл Стасик это скопище женских шмоток. Открыл – и обомлел…
Шифоньер до отказа был забит скелетами. Ага. Вот вам крест, скелетами…
Он мне так и рассказывал.
Эти, как их, точковые лампочки так и высветили из темноты шкафа несколько черепков. Дырки глазные, зубы оскалистые, безносость – всё как полагается. Как в тех ужастиках показывают. Жуть несусветная!
Стасика хватил сначала столбняк, потом стало холодно, потом тепло, потом ещё как-то, ну, не хорошо, короче говоря. В глазах потемнело, и он почувствовал себя большим тёмным катышком, который катит к обрыву страшный жук-навозник. (Вы только эту мою метамфору тоже включите в свой рассказ, красиво жеж!)
И только попозжа он разглядел у кажного скелета табличку, торчащую у кого откуда – у одних из рёбер, у других из костлявых кулачков. И на табличках слова написаны. Имена, как дошло до Стасика. Имена с фамилиями. Мужские причём имена. И в основном они были ему незнакомыми. Но поковырялся он своими колотящимися ручонками в этой костяной толпе и нашёл такие имена-фамилии, как Лёвка Синяков, Гера Брякин и даже Ипполит Слюнько…
Стасик был не из робкого десятка, но и не из великолепной семёрки (как вам выраженьице, а? это из кина какого-то). Но душа у него в пятках всё-таки побывала.
А потом началось такое! Потревоженные Стасиком кости этих скелетов пришли в движение, когда он нечаянно задел чей-то скрюченный палец. Сначала упала одна косточка, потом – другая… третья. И наконец весь этот арсенал человеческих причиндалов очень звонко просыпался на паркет, под Стасиковы трясущиеся ноги…
И вот ещё что. В ушных раковинах Стасика этот звонкий грохот сложился в слова. Слова стали фразой. А фраза эхом повторялась в проходных улочках Стасикова разума.
И ему причудилось, что это его супружница кричит ему. Сам голос был как будто бы её.
«Сам виноват!» – такой был её смысел. Вот вам крест!..
А потом Стасик проснулся. Ага, проснулся…
А это я специально так интрижничал, не говорил, что егойное ночное приключение приснилось ему. Хотел это на апофигей оставить, так сказать, вам в помощь – ведь в конце рассказа до'лжно быть чему-то неожиданному.
И ещё я хотел посмотреть на глаза ваши округлённые. Свои-то глаза я не видел, когда Стасик мне это рассказывал.
Ладно. Будьте здоровы, господин хороший. Вон уж станция моя на подлёте. Так что бывайте…
…Старик ловко подхватил свой пузыреподобный баул и юрко выскользнул из купе. Мне запомнилось удовольствие на лице этого интересного человека. Оно, как мне показалось, даже подлечило его щербины и оспины.
Поезд остановился. Я смотрел в окно, попивал какой-то невкусный чай, размышляя о старике, имя которого я так и не узнал, и о его фантасмагорическом рассказе, в котором явно не хватало какого-то логического завершения.
Внезапно, минут через пять, знакомый голос заставил меня обернуться. Старик, немного запыхавшийся, но всё такой же счастливый, стоял в просвете купейной двери со своим баулом и очень быстро говорил:
– Я это… О Стасике я… Так сказать, для полноты картины… Нормально у них теперь всё. Живут обратно. Он калымит где-то на северах, а она дома сидит. Вот… И это ещё… нате вам бумажку, здесь телефон мой. Звоните, я вам ещё многое надиктую…
И дверь с шумом рассекла воздух, чуть не прищемив старику розовый нос.
На газетном обрывке был коряво выведен телефонный номер, а под ним подпись: «Иваныч».
…Некоторое время спустя, уже дома, я несколько раз пытался дозвониться до своего попутчика, но все попытки были безрезультатны. Кроме одной.
Однажды ответил приятный женский голос. На мой вопрос про «Иваныча» ответ был таков:
– Станислав Иванович пока отсутствует. Он в командировке. Мужчина же, как-никак!..
По интонации я понял, что моя собеседница улыбнулась.
Я извинился, сказал, что позвоню «попозжа», но так и не решился впоследствии это сделать.
________
04.2018