Почистив щёточкой невзрачное кашпо,
в котором сгнили эустома и клематис,
решил наведаться седой вишнёвый По
к подружкам детства, перед зеркалом взлохматясь.
Трещит по нерву поролоновая трость –
он это чувствует, спускаясь по дощечкам.
Где маринуют перемолотую злость,
так и не понял в теремке своём извечном.
Ворча, что задница от сникерсов болит,
едва держащуюся дверь открыла Лала.
Витал над мебелью аптечный эвкалипт
и на картинах мироздание пылало.
С каких же пор их пасторальные луга
обволокла барбитуратная стыдоба?
Откуда в ляжках стало столько творога,
когда отменнейшая уплеталась сдоба?
Предельно ясно: это биожелатин
крошился в крепко зафиксированном гипсе.
Пыхтящий По, не пряча ссадин и седин,
с трудом вручил букет будры лежачей Дипси.
Кислотный кинув на окно комбинезон,
она прошамкала беззубым рыльцем братцу:
– Пиши пропало. Выкупают наш газон.
Найти монетку можешь даже не стараться.
Мы были гендером с тобой наоборот,
когда на публику друг другу тёрли спинки –
забыл? А речки озорной нашёлся брод:
за третьей кочкой от могилы Тинки-Винки.
…Немую сцену после этой болтовни
запечатлел мой полароид – и взорвался.
Что означало: время, юноша, цени,
пока будра твоя не пахнет трагифарсом.