Глаза теперь у Джази неземные, -
Всех ближе стали к небесам они.
Осталось жизни, - ощутил впервые –
Полгода? Месяц? Считанные дни?
А жизнь вокруг! Пьют къянти в остерии,
И пары на скамьях и во дворе...
Бьёт где-то молот. Вон мастеровые...
И милая его в монастыре.
Нет-нет, он и не думает, конечно,
О той, что нежность в келью унесла,
Чья мать была надменно-бессердечна
И чей отец не думал делать зла.
В окне раскрытом весело и жарко
Красотка, створки ставен растворив,
Всей улице дарила из «Служанки»
Напев Серпины и речитатив.
В базилику ступил – у Иоанна,-
Апостолы, одетые в гранит...
А где же Матерь? В вечности туманной
Там, у Креста, скорбящая, стоит.
Секвенция уже царила в сердце –
Она взошла, как неземной цветок.
Я вижу Матерь! Я сумел всмотреться
И – вслушаться! Но – воздуха б глоток!
Болезнь нещадна. Но сквозь боль заметил:
Она все чувства обострила вдруг!
Неслышимое слышит он на свете,
Хватило б сил и не оставил Дух.
Друзья смеялись: «Рвёшься на природу?
На отдых, Джани? К югу?» А ему
Прибавить только б жизни на полгода,
Чтобы успеть, отодвигая тьму!
Успеть закончить, завершить кантату!
Хоть знал, что будет править без конца,
Покуда смерть не рассечёт легато,-
Ведь совершенство только у Творца.
Как на синкопах, жёсткая повозка
Скакала на ухабах! «Тише, друг!
А впрочем, веттурино, как ни жёстко,
Гони лошадок – в летний край, на юг!»
Он и в пути писал, молился, правил,
То напевая тихо, то свистя,
И некто на него косился справа,
Крутил с ухмылкой пальцем у виска.
Всё песенней звучали, но не проще
Мелодии в оправе скорбных слов.
...Сменяли апельсиновые рощи
Привычный облик северных садов.
Ромашки тамарисками сменялись,
Лианами глициний – васильки.
Вот над заливом солнце засмеялось,
Лаская волн седые гребешки.
Магнолия с бокалами бутонов
Как будто отделялась от земли,
И чудилось, стихают упоённо
В ней, как в гондоле, пчелы и шмели.
Подобно пёстрым бабочкам, порхали
Над цикламеном мелкие цветы,
И облачка мимоз благоухали:
«Скорее к нам! Мы ждём тебя! А ты?!»
Ему казалось: он подсказки слышит
В капелле пальм, сквозь струнные травы,
И в дружной паре горлинок на крыше,
И средь небесной южной синевы.
Зонт пинии при въезде в Поццуоли,
Где жизнь продлит - на месяц? или год?
Здесь труд он завершит, напрягши волю.
Здесь песнь свою последнюю споёт.
Здесь дни свои высоко подытожит,
И прежде чем успеют догореть,
Прошепчет он: «Прими же, Матерь Божья,
Мой дар! Теперь могу и умереть...»
Как небо, улыбаясь, заблистало!
Но вечной скорби чистые кристаллы
Рождал квартет, и плыл орган в простор –
Туда, где Мать скорбящая стояла,-
И восходил дуэт в небесный хор.