Выйду, блуждая впотьмах, от горя в опьянении,
Найду уютное место где-нибудь в уединении
И буду вспоминать, усевшись на мягкий снег,
О Нем. Погружаясь в немое оцепенение.
Как когда-то, лет пять назад,
Или чуть меньше? – Дай Бог памяти,
Сидела в каком-то овраге, в снегу подтаявшем.
Уставившись в пустоту, гулко плача,
Пса к груди прижимая, в шерсти густой прячась.
А он руки лизал и лицо, опережая слез падание,
Лежал, прижавшись, верный, не покидая меня в отчаянии.
Будто все понимая.
В этом овраге или канаве мокнущей
Думала: вот – самое горькое. Хуже – что еще?
Но на поверку судьба оказалась ублюдиной,
Вновь кое-как нахлобучив улыбку паскудную,
Завуалированно намекает, ехидно готовя дни трудные.
И нет уже друга того верного, чуткого,
Что пил мои слезы, в глаза глядя преданно,
В тиши жуткой.
И в таком же овраге или где-то еще
В снегу, а может даже в грязи, неосознанно,
Буду сидеть одна.
Не прижму к себе того пса,
Мягкого и надежного. Веришь?
Вернее всех в мире людей…
Холодно!
Горе – одно. Оно – не разное.
Просто другое, когда в одиночестве:
Страшное…
/6.12.1999г./