Звалось то раем, где мы проживали прежде.
Там не было стыда, и страха, и забот.
Приди ко мне и сбрось ревнивые одежды!
Я лишь хочу облобызать твой липкий рот.
Листва судьбы шуршит зловеще подо мною,
и я, как бабочка, гляжу в твою свечу.
Твоей губительной беспечной красотою
хочу дышать, и в то же время не хочу.
Из ваты и бинтов не сделаем мы крылья,
а пальцы скучные соломенных святых,
что нас ласкали, нынче пахнут сизой пылью.
Слов не осталось – вечных, ветхих и витых.
Медовых, медных слов у нас нет больше тоже.
К гортани подступают слёзы. В сердце – ком.
В глазах – песок. Но разве кто тебе поможет,
когда дороги все сойдутся узелком?
Уходит рана (кровь свернула паутина),
но остаётся вечным сувениром шрам,
и я вдыхаю запах плесневой рутины,
поддавшись их голодным фразам-топорам.
Знай: я не как они! Мне мира их не надо –
совсем другими токами напитан я.
Их сытых вздохов и упитанных их взглядов
не нужно мне, ведь раз я – стриж, они – змея.
Моей когтистой жизни съёжилась дорога
в горниле вечности. Я одиноко жду,
склоняя два витых огнистых колких рога
в своём цветном напраснопамятном аду.
Потёртые цветы склоняются к могилам.
О, как же я молиться слепо был бы рад
своим богам! Теперь нас покидают силы,
и я из чаши алчно пью свой липкий яд.