По давнишней голодной привычке
подобрав недоснённые сны,
в мутноватой рассветной водичке
растворяю таблетку луны.
Морщась - горько, до вечера хватит -
пью бесцельного мужества тень...
Ель в потёртом махровом халате,
буркнув: "Доброе..." - шаркает в день.
Соскоблив с потолка эхо песни,
сыплю в рваный карман, как в казну,
присолив, чтобы не было пресно,
ежедневную грусть-размазню.
Губы в глиняных корках. На донце
кружки капля надежды. Не грех
потерпеть, поберечь - до колодца
сто потерь, триста вёрст по жаре...
За окошком заходится ветер -
тоже голоден, хочется слов.
Бросить? Мысль о подобном обеде
гладит глотку толчёным стеклом.
Собираюсь. Ругаюсь с горбушкой:
- Затупила все в доме ножи,
обломала и зубы, и душу.
Как тебя прожевать и прожить?
Заступ лезвием ждуще ощерен:
"Взвизгни, суть, как откопанный щен!"
Отшлифован мозолями черен...
Полустёртая надпись: "Зачем?"