День Победы-2018. Стихи сайта Росписатель

ДЕНЬ ПОБЕДЫ-2018. Сихи сайта "Российский писатель"

Источник - сайт СП России http://www.rospisatel.ru/rp-o-v.htm



ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Современные русские поэты о Великой Отечественной войне

ЗА КРОВЬЮ И ГИБЕЛЬЮ – СИЯЕТ СВЕТ
(Великая Отечественная война в поэзии четырёх поколений)

Когда читаешь фронтовые стихи, поневоле замечаешь, как много в них упоминаний о России. В облике крестьянки, с кувшином молока и лепёшкой, она приходила в окоп, в ад кромешный... Мать и Россия – вот два сокровенных символа Отечественной войны, которые в сердце солдата слились воедино.

1418 дней, теперь уже давней, страшной битвы за Родину – быть может, самое великое и страдательное событие за всю историю нашей страны. Священное материнство родной земли было прочувствовано русским человеком всем существом своим, и потому его солдатский подвиг так трогает сердце современного человека. Этот пример жертвенности впрямую перекликается с Христовыми муками, как и два тысячелетия тому назад, за кровью и гибелью – сияет Свет. Чёрный рубеж, за которым Россия могла быть навсегда порушена, распылена и развеяна по ветру, не был перейдён, несмотря на неимоверные усилия Тьмы. И какие бы тяжкие испытания ни ждали русскую землю в будущем, эта веха, святой День Победы – 9 мая 1945 года, легла в самое основание нашего сознания и останется там навсегда.

В русской поэзии ХХ века фронтовые стихи об Отечественной войне занимают особое место. Всё многообразие прежних, довоенных стилевых поисков как-то вдруг утратило собственную, почти демонстративную, самоценность, и в сердцевине поэтических высказываний затеплилось чувство единения со своим народом – освобождённое от политики и социальных примет и почти впрямую связанное с многовековым житием на пространствах матери-земли сырой. Нечто корневое и надвременное живёт в стихотворениях, написанных, по выражению Твардовского, «в тоске и славе этих лет».

Реальность, которая здесь встаёт за поэтическим словом, устрашает и смущает сердце читателя. Однако его душа, словно соединяясь с телом, зрением и слухом автора, переживает не только ужас, но и воодушевление. И, отметая всю мишуру современности, эти чувства воспитывают читателя, подводят его к мысли о том, что великое и малое – взаимосвязаны, что есть в мире нечто большее, чем жизнь человеческая. Подобными личными прозрениями перенасыщены военные стихи.

Но та суровая пора отразилась и в поэзии детей войны. Они вошли в народную беду маленькими людьми, их ум и сердце принимали случившееся бескомпромиссно, едва ли не по евангельскому завету, обращённому к взрослым: будьте как дети. Апокалиптические картины военных лет, спустя годы прорисованные в стихах подросших детей, напоминают нам библейский ход мировых событий. И такая «вписанность» в бытийный контекст есть прямое следствие детской души очевидца.

Для послевоенных поколений Отечественная война превратилась в неисчерпаемую сокровищницу нравственных примеров. В нашей на редкость противоречивой истории народная война – явление безусловное, какие бы горькие страницы ни составляли её летопись. В конце восьмидесятых годов прошлого века, быть может, только память о Великой войне ещё скрепляла распадающееся государство, уходящий в небытие Советский Союз. Точно так же эта память поддерживает сегодня ослабевшую Россию.

Русские мальчики, появившиеся на свет на излёте советского времени, увидели в хрониках «священной войны» уже не высокое поучение, не умозрение, но – властную череду действий, направленных на борьбу с откровенным злом. И надо признать, что в таком взгляде на героическое прошлое несомненно живёт деятельная надежда на великое будущее России.

Так неугасимый Свет реальной, земной битвы объединяет четыре поколения русских людей – как четыре ракурса одних и тех же узловых для всего мира событий.

Семьдесят лет тому назад отгремел первый Салют Победы. Много воды утекло с тех пор. Но всё так же великий подвиг питает русскую землю, а русское сердце хранит в своих сокровенных тайниках любовь к Отечеству.

Вячеслав ЛЮТЫЙ

 
I.
Михаил Анищенко
Юрий Беличенко
Михаил Борисов
Николай Дмитриев
Олег Демченко
Николай Денисов
Анатолий Дрожжин
Юлия Друнина
Егор Исаев
Юрий Кузнецов
Владимир Лангуев
Сергей Орлов
Юрий Паркаев
Анатолий Передреев
Алексей Прасолов
Алексей Решетов
Александр Твардовский
Михаил Тимошечкин

II.
Анатолий Аврутин
Владислав Артёмов
Владимир Балачан
Валентина Беляева
Любовь Берзина
Николай Беседин
Григорий Блехман
Александр Бобров
Юрий Брыжашов
Владимир Бушин
Виктор Верстаков
Светлана Голубева
Анатолий Гребнев
Николай Грищенко
Василий Дворцов
Сергей Донбай
Валентина Ерофеева-Тверская
Валентина Ефимовская
Георгий Ешимов
Николай Зиновьев
Александр Ивушкин
Виктор Карпушин
Екатерина Кирилова
Виктор Кирюшин
Юрий Ключников
Екатерина Козырева
Валентина Коркина
Валентина Коростелёва
Владимир Костров
Александр Кувакин
Елена Кузьмина
Алла Линёва
Александр Люлин
Владимир Марухин
Эмма Меньшикова
Аркадий Макаров
Надежда Мирошниченко
Виктория Можаева
Александр Нестругин
Николай Ольков
Елена Осминкина
Юрий Перминов
Екатерина Пионт
Владимир Подлузский
Николай Рачков
Андрей Румянцев
Любовь Рыжкова
Евгений Семичев
Ирина Семёнова
Игорь Тюленев
Ольга Фокина
Геннадий Фролов
Валерий Хатюшин
Светлана Чулкова
Ольга Шмакова
Александр Щербаков
Людмила Щипахина

III.
Иркутские писатели о Великой Отечественной войне
Писатели Белгородчины о Великой Отечественной войне
Свердловские поэты о войне
Брянские поэты о войне

I.

Михаил АНИЩЕНКО
(1950-2012)

ДЕВЯТОЕ МАЯ
Ругаясь, сбиваясь, хромая,
Идёт бутафорский парад.
Но праздник Девятого мая,
Проходит глазами назад.

Летит к Сталинграду «УАЗик»,
К Смоленску торопится груз…
И все поезда в этот праздник –
Уходят в Советский Союз.

ПОБЕДА
Необъятный простор мне отцом заповедан!
На девятом листке не горит календарь.
Вся Европа сжимается в слове «Победа»,
Как шагренева кожа, в дрожащую тварь.

Еще вынесет много обмана бумага,
Еще бросят историю под ноги злу...
Но проходит сквозь дыры победного флага
Вся история мира, как нитка в иглу.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

День Победы. Смертная тоска.
Как вагон, Россию отцепили...
Подменили даты и войска
И героев павших подменили.

Мир спасен. Америке — виват!
Для России — водка и корыто.
Что ты плачешь, маленький солдат,
За проклятым Одером зарытый?

Возрождайся, память, из обид
Под сияньем воинского флага!
Что Париж, Варшава и Мадрид,
Что весь мир без взятия Рейхстага?

Русский дом измазали смолой,
Оплели лукавыми словами.
Встань, солдат, над пеплом и золой,
Посмотри в утраченное нами.

Там, вдали, где праведники лбом
Бьются в пол святого каземата,
Спит Земля в сиянье голубом
Под пилоткой русского солдата.

 

Юрий БЕЛИЧЕНКО
(1939-2002)

* * *
В суете, суматохе и дыме,
За работой своей дотемна,
Мы б, наверное, стали другими,
Не вспаши наше детство война.

Откровенно признаемся в этом:
Наши судьбы в масштабах страны
Освещались естественным светом,
Отраженным от молний войны.

Ни вины, ни обиды здесь нету,
Ни к чему привставать на носки.
Под горячим светилом Победы
Наше поле давало ростки.

Мы спешили, спешили, спешили,
Но в душе понимали одно:
Совершить, что они совершили,
Нам, наверно, не будет дано.

Отрешимся от праведной блажи,
Воздавая почет старикам, -
Ведь История наши поклажи
Не фасует по равным тюкам.

Мы за спинами их постарели.
Но, наверное, логика есть,
Что о тех, кто в огне не горели,
Нам заботиться
            выпала
                честь.


* * *
По выходным, когда его просили,
Хоть старым был и за день уставал,
Колхозный кучер, Ващенко Василий,
Военные иконы рисовал.
Еще казались вдовы молодыми,
Еще следили за дорогой мы.
Еще витала в сумеречном дыме
Печаль вещей, покинутых людьми.
А дед Василий - памятники строил.
Он выпивал, но дело разумел.
Он как художник, - ничего не стоил,
Но ключик от бессмертия - имел.
По имени погибшего солдата
Он брал сюжет. И посреди листа
Изображал Николу с автоматом
И рядом с ним с гранатою - Христа.
Мы шли к нему. Нам странно это было.
Но вот стоишь - и глаз не отвести,
Увидев меч в деснице Гавриила
И орден Славы на его груди…

* * *
Нам досталась такая страна,
что к душе прирастает, как кожа, -
где кругами идут времена,
а иконы - на близких похожи.

Где не с каждою шуткой смешно,
и не всякая слава сгодится.
Где достаток иметь не грешно,
а богатства - привыкли стыдиться.

Здесь у нас выпивают легко:
с полведра ухлебнут - и не охнут.
А по рекам течет молоко,
только рыбы от этого дохнут.

И какой-то родительский свет
насыщает деревья и травы.
Но в пророках - Отечества нет,
а спасатели - вечно не правы.

Выйдешь ночью - большая луна
за леса свои зарева прячет.
У вокзала гулянка хмельна
под советскую музыку плачет.

Задевая за кроны дерев,
ходят звезды по вечному кругу.
И какой-то неясный припев
добавляется каждому звуку.

И глядишь, как с осенних дубрав
прилетает листва золотая.
И стоишь, как последний дурак,
непонятные слезы глотая...

 

Михаил БОРИСОВ
(1924-2010)

* * *
На фронте мы не думали о нервах –
Война кроила землю под погост,
А из траншей бойцы в шинелях серых,
Бывало, поднимались в полный рост.
Он так и встал
Однажды в сорок первом,
Мой командир, почти ровесник мой,
И поднял роту собственным примером
В последний и решительный наш бой.
Мой лейтенант, я видел краем глаза,
Как ты взлетел над бруствером:
– Вперед!
И показалось – перед нами сразу
Раздался вширь поникший небосвод.
Такой рывок губителен, во-первых,
Он, во-вторых, не легок и не прост...
Но за тобой
И мы в шинелях серых
Уже надежно встали во весь рост.
В те дни судьба не каждому светила.
Мой командир, тебе того рывка
Всего на шаг единственный хватило.
Всего на шаг... в грядущие века.

СТРОКА, ОБОРВАННАЯ ПУЛЕЙ...
Памяти В. Стрельченко

Не голова – пчелиный улей,
А вздох как стон издалека:
Строка, оборванная пулей, –
Не полновесная строка...
Но, истекающая кровью,
Она до боли дорога,
В ней пепелища Подмосковья,
Огнем крещенные снега.
И на нее, на вскрик поэта,
Пророка горестной земли,
В тот миг крылатая Победа
Уже откликнулась вдали.

* * *
Я возвращаюсь всякий раз туда –
В окопный быт,
В обугленные дали,
Где мы не так уж много и познали,
Но без чего не вышли бы сюда.
Тогда ни ночи не было,
Ни дня,
Тогда земля и небо цепенели,
И мы нередко различали цели
В пределах только сектора огня.
Без выси, широты и глубины
Казался мир в винтовочную прорезь.
Он и сейчас спрессован,
Словно совесть
Мальчишек, не вернувшихся в войны.

 

Олег ДЕМЧЕНКО
(1953-2014)

* * *
Умер фронтовик в своей квартире
с холоду и голоду... Примерз
к полу... Вот такие вот картины,
вот такой диагноз и прогноз.

Все у нас давно поотбирали,
скоро будут воздух продавать!
Ветерана ломом отдирали,-
это легче, чем отогревать.

А метель мела на всю катушку.
нету сил в телеэкран смотреть:
шепелявит в микрофон старушка,
что надежда только лишь на смерть,

что в войну намного было легче,
что тогда не мерзла так страна...
Как ей объяснить, что нам на плечи
навалилась новая война?

Фронт незрим и мерзкий враг невидим,
мрет народ спокойно, без стрельбы.
Кажется, зимой, куда ни выйдешь, -
не сугробы всюду, а гробы.

Голосуйте, голосуйте, люди,
верьте в лохотроны и успех,
только не забудьте, как в Усть-Куте*
умер этот русский человек.
________
* Город в Иркутской области, где в 2003 г. произошел этот случай.

ПИСЬМО ВЕТЕРАНА
«Товарищ Сталин, если бы вы видели,
что сделали с великою страной
враги народа и вредители!
Такое даже не сравнить с войной!

Отторгнута треть лучшей территории,
в Манхэттен превращается Москва,
про нас во все учебники истории
змеиным ядом вписаны слова.

Как после атомной бомбардировки,
промышленности сектор опустел,
и человек в промасленной спецовке
остался нынче как бы не у дел.

Сейчас в чести воры и спекулянты,
предатели теперь на высоте:
они все - расфуфыренные франты,
а мы живем в грязи и нищете.

Товарищ Сталин, нас осталось мало,
но прикажите - и нам хватит сил!
Отряхивая землю, генералы
на бой последний встанут из могил!»

Так ветеран писал…
                Куда же это
письмо отправить? Некому служить.
И приказал он, не вскрывать конверта
и в гроб его с ним вместе положить.

РУССКАЯ ЯБЛОНЯ
Степь повсюду голая
И на сотни вёрст
Лишь один бурьянище
В человечий рост.

Ни села, ни хутора
Не видать окрест,
Ну откуда яблоня
Среди этих мест?

Старая, горбатая,
Чёрные сучки, -
Одичало дерево
И плоды горьки.

Следопыты шустрые
Объяснили мне:
«Кто-то похоронен здесь
в спешке на войне».

Засверкали заступы,
Кирки, топоры.
Кто прикопан наспех
Был тут до поры?

Оказалось – немец…
Шёл он без дорог
С надписью на медной
Бляхе: «С нами Бог!»

Шёл в рогатой каске
С верою в блицкриг.
Не услышал сам он
Свой предсмертный крик.

Вот держу я череп
С пулевой дырой.
Что же ты оскалился,
Доблестный герой?

Для отваги шнапса
С фляжки пригубил
И попутно яблоком
Русским закусил.

Знать, со зрелым семечком
Проглотил куски,
Из него и выросло
Дерево тоски.

Посреди Европы
Надо, может быть,
Яблоню на память
Эту посадить.

Чтоб потомки рыцарей,
Родовых господ
Сморщились, отведав
Пораженья плод.

Чтоб сказали, вспомнив
Скорбные деньки:
«Яблоки раздора
до смерти горьки!»

СТАЛИНГРАДСКАЯ МЕТЕЛЬ
(Рассказ фронтовика)
1.
Ревел мотор, полуторка дрожала.
Навстречу мёл зловещий снегопад.
Снегам конца не видно и начала –
Как отыскать дорогу в Сталинград?

Повсюду степь. На ощупь фары рыщут –
Среди снегов пытаются найти
Хоть колесо, хоть старое кладбище –
Какие-нибудь признаки пути.

Да где там! Всюду степь немая,
Повсюду мёртвый безответный снег…
А что вдали торчит, напоминая
Ряд придорожных странноватых вех?

Буран замёл следы дороги чисто,
Но мы туда рванули наугад,
А там… обледеневшие фашисты
Вдоль трассы всей навытяжку стоят.

Проедешь метров сто - и снова немец
Стоит в снегу по пояс, неживой…
Стрелял в солдат, насиловал он пленниц
Вот этот столб застывший верстовой.

Но, в плен попав, погиб он не от пули,
А от мороза одеревенел.
Его проезжие в сугроб воткнули
Заместо вехи – в том его удел.

Здесь гнали пленных, и они, как мухи,
Едва живые пО снегу ползли…
Толкали в спину вьюги-заварухи
Больных завоевателей земли.

Валились фрицы пленные в сугробы..
Немые немцы … Мертвецов парад…
Мела метель – уже без всякой злобы …
К живым мы пробирались в Сталинград.

2.
Метель - по всей России!..
Эк, намело - по грудь!
Снега летят косые
и некуда свернуть.

Гляди, собьются кони-
задаром сгинешь вдруг....
Как при Наполеоне,
снега свистят вокруг.

Снега летят, как стрелы,
как сонм стрибожьих стрел!
И ружья поржавели,
и порох отсырел!

Нет прежнего задора,
фанфар померкла медь.
Морозец гренадеров
дерет, как злой медведь.

До Франции едва ли
своей они дойдут -
сугробы их завалят,
их волки загрызут.

Их с честью не схоронят,
не примут небеса -
голодные вороны
им выклюют глаза!

А вслед за ними фрицы
разрозненной гурьбой
бредут, понурив лица,
дорогой древней той.

По всей Руси останки
разбросаны врагов.
Примерзли насмерть танки
среди немых снегов.

Бескрайняя Россия,
метель заносит путь, -
снега летят косые
и некуда свернуть.

 

Николай ДЕНИСОВ
(1943-2016)

ТРОЙНАЯ УХА
С кинохроники об этом
До сих пор не снят запрет
Снег лежал еще по пояс.
Ход снижал курьерский поезд.
Волки выли на луну.
Враг проигрывал войну.
Кипятком парили краны.
И с прищуром небольшим
Разбирал боец охраны
Надпись: "Станция Ишим".
Встал курьерский.
Смолкли стуки.
Тихо, глухо, как в воде.
Будь шпион какой, от скуки
Сдался бы НКВД.
От колес мазутный запах.
Паровозной топки зной.
Нелогично, не на запад,
Будто барс на мягких лапах,
Поезд следовал ночной.
На восток шел. Свет зеленый
Не чинил ему допрос.
Может быть, в укрепрайоны
Генералов важных вез.
Шел на Тихий, тьму пронзая
До черты береговой,
Самураю намекая,
Чтобы плыл к себе домой.
Вот дымком пахнул угарным,
Вот застопорил стоп-кран,
Отпугнув на двор товарный
Стайку инопланетян.

Вышли трое без огласки.
Первый, тощий, был в коляске,
В макинтоше выходном,
В пледе теплом, шерстяном.
Поплотней - премьер британский,
А при нем - коньяк армянский.
Распечатал, чуть отпил.
И - сигарой закоптил.
Третий был в простом, не чинном,
Полушубчике овчинном
Сверху маршальских погон,
От простуды утеплен.
На перроне в горстке света
Стыл гонец из сельсовета -
В конармейском шлеме дед.
С кинохроники об этом
До сих пор не снят запрет.

Под Берлином шли сраженья,
Трудно русский немца бил.
Но побьет же... Предложенье
Дед-гонец и возгласил.
На гражданской конник стойкий,
Тут же - консул от сохи,
Дед позвал Большую тройку
Похлебать в селе ухи.
Жизнь скудна, мол, но, однако,
Есть достаточный карась!
И Верховный добрым знаком
Пыхнул трубкой: "Действуй, власть!"
Быть сему! И тронул конный,
С пересвистом - в гриву, в хвост! -
После Ялты напряженной,
На победу заряженный,
Государственный обоз.

Санный полос пел морозно,
Дед все правильно смудрил:
Впереди "Фордзон" колесный,
Как небес архангел грозный,
В Окунево след торил.
Широко снега лежали,
Без путей и без дорог.
А в селе столы сдвигали.
В кумачовом клубном зале
Ароматный плыл парок.
Мало мест. Доску полатей
Притащили - не беда.
Тетя Катя - на подхвате,
Дед при шлеме - тамада.
Самовар, как жар, пылая,
За кулисами пыхтел.
"Широка страна родная!" -
Патефон гвардейский пел.
Будто пахарь за сохою,
Рузвельт, справившись с ухою,
С утлых плеч стряхнув озноб,
Промакнул платочком лоб.
Карася поел. Икорки
Слабо вилкой ковырнул.
Может вспомнил о Нью-Йорке,
Тайно на руки подул.
Ну, а вождь, спаситель мира,
Сталин наш - наоборот
Растегнул крючки мундира,
Чем в восторг привел народ.
Поднял тост победы близкой:
"Победим!" - сказал тепло.
Тут уж Черчилль принял виски,
Раз, другой глотнул. Пошло!
Ни гордыню-грусть-тревогу
В питие топил премьер.
Заглушал, быть может, злобу,
Что таил к СССР.

Малыши вовсю галдели.
Удалось меж ног пролезть.
Бабы те "Катюшу" пели,
Кони всласть овсом хрустели, -
Где он добыт был? Бог весть!
Пел народ. А боль пылала,
Глубока она была.
Никого не миновала,
Ни одной семьи села.
Ждали мира, как проталин,
Выйдет срок! Каким придет?
Лишь догадывался Сталин,
Дальше видел наперед:
Будет Трумэн, Хиросима,
Съезд 20-й, Целина,
Подлый Фултон, сдача Крыма,
И берлинская стена.
Будет мир, в боях спасенный,
Будет хлеб - родят поля.
Будут вражьих орд знамёна
В адских корчах у Кремля...
Тут и кончим... Проводили
Глав держав - без шума-пыли!
Случай был. И он во мгле, -
В том далёком феврале.
2015

КИНО 1945-ГО ГОДА
              Памяти киномеханика М.С. Фадеева
Ни припевок, ни баб у колодца.
Кроме клуба, в домах - ни огня.
Там Фадеева Мишку, сдаётся,
Осаждает опять ребятня.

Что-то Мишка в себе неуверен,
Но мальчишки-то знают давно:
Он костьми может лечь возле двери,
Но без денег не пустит в кино!

Мишка курит, как водится, возле
Тех дверей. И порядок блюдёт.
Он-то сам уступил бы, но после
В сельсовете ему попадёт.

Мишке не удержаться на месте:
Напирают на дверь пацаны.
Каждый слышал хорошие вести -
Те, что ждали четыре весны!

- Да ведь наши подходят к Берлину!
- Гитлер-идол спасется навряд...
Мишка плюнул:
- Идите в картину,
Он за всё и расплатится - гад!

ФУРАЖКА
В этом городе злом и огромном,
На базаре, где брал керосин,
Отыскал я и комиссионный,
Как советовали, магазин.

Это мама дала мне поблажку,
Постреленку зеленых годков.
А купить мне хотелось фуражку
Со звездой, как фронтовиков.

От соблазна душа так и пела:
Ребятню, мол, сражу наповал!
Что кепчонка? Привычное дело!
А в фуражках я толк понимал.

Захожу. И что деется, братцы!
Так с порога и кинула в жар:
Ведь на полках, где им красоваться,
Бесполезный навален товар!

Но держусь я, худой и голодный,
Деловито рублями тряся:
Не найдется ль фуражечки лётной
Или флотской, что в золоте вся?!

Продавец - на щеке бородавка
(Думал, злюка: проси не проси!) -
Неожиданно из-под прилавка
Подает, как по блату: носи!

И в село по дороге тележной
Шел в обновке я, любо взглянуть:
То сбивал на затылок небрежно,
То на бровь, то на ухо чуть-чуть.

Вот и мама спешит из ограды,
Отпирает калитку с крючка.
Показалось еще - и награды
Тяжелят мне борта пиджачка.

 

Николай ДМИТРИЕВ
(1953-2005)

ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Просверлен майскими жуками,
Весенний вечер так пахуч!
Сижу на горке с мужиками,
Слежу за ходом низких туч.

Добыли лаской и нажимом,
Что жёнки прятали в чулке,
И вот походит каждый живо
На Стеньку Разина в челне.

Трепещут листья и побеги,
Собаки лают на селе,
Сегодня можно – День Победы,
Кто весел – тот навеселе.

Но трезво-трезво, близко-близко
В тумане, словно на весу,
Далекий лучик обелиска
У всех, как искорка в глазу.

И на мосту, в коровьей свите,
В тревожных гаснущих лучах,
Бычок совхозный, как Юпитер,
Несёт Европу на плечах.
1977

ПОДОЛЬСКИЕ КУРСАНТЫ. 1941 ГОД
От инея усаты,
На мёрзлый свой редут
Подольские курсанты
По улице идут.

Шинель из военторга
Куда как хороша!
От смертного восторга
Сжимается душа.

– Эй, девица в оконце,
Дай жизнь с тобой прожить!
Греть косточки на солнце,
О юности тужить.

Скользнуть одной судьбою
По линиям руки
И в детство впасть с тобою,
Как речка в родники.

Уткни меня в колени.
Роди меня назад!
Но – только на мгновенье:
Я все-таки курсант!

Нам не под плат Пречистой,
Не под её подол –
Под небо в дымке мглистой,
Под этот снежный дол.

Уж вы с другими мерьте
Огонь златых колец,
А мы напялим Смерти
Тот свадебный венец.

Зенитные орудья
Забыли про зенит.
Загадывать не будем,
В какой душе звенит.

Сейчас по фрицам вмажем,
Метнем возмездья кол
И – юными поляжем
Под этот снежный дол.

...Кремлёвские куранты
Звонят недобрый час.
Подольские курсанты,
Спасите сирых, нас!
2001

* * *
Когда на братскую могилу
Я приношу свою тоску,
Я думаю: а мы смогли бы
Вот так погибнуть за Москву?

Уже навек во тьме кромешной
Уткнуться в снеговую шаль?
Сорокалетней, многогрешной,
Угрюмой жизни – тоже жаль.

Смогли б, наверно. Но не скрою,
Что в бой ушли б с большой тоской:
Известно ль было тем героям
О куцей памяти людской?

И что Москву к ногам положат
Не трёхнедельным удальцам –
Бандитам, стриженным под ёжик,
Своим ворюгам и дельцам.

И всем самоновейшим ваням,
И тем, кто кормится при них,
Кто подплывает к изваяньям
С собачьих свадебок своих.

Стоят, косясь не без опаски
С иноплемённою душой.
Им те высоты – остров Пасхи
С культурой странной и чужой.
1995

ИОВ*
Толпа торопится под кров
К нескудной или скудной пище.
А на углу сидит ИОВ
На гноище и пепелище.

Клубится перекатный вал,
А у него заботы нету –
Он уголок отвоевал
Размером в рваную газету.

Глядит, портвейном укрощён,
Глазами, полными прощенья.
Удобно сложносокращён
Чиновным хамом в миг смущенья.

Воспалена ИОВа плоть,
Истлели все его именья.
И чудно так глядит Господь
На русское долготерпенье.
1996
* ИОВ – инвалид Отечественной войны

 

Анатолий ДРОЖЖИН
(1939-1994)

ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Земля глядела скорбно с огорода,
корявая, без листьев и ветвей.
Любое потрясение народа
доходит непременно до детей.

Старались люди.
На себе пахали,
отдав казне последнее взаймы,
а дети, умирая, опухали
и тоже были жертвами войны.

И даже дуб столетний
спину горбил,
скрипел сухой листвой:
не упасли, -
когда очередной
квадратный гробик
по одинокой улице несли.

С селом
сближало кладбища
соседство,
особенно оно росло весной.
Не приведись вовек отныне
детству
родиться перед самою войной!

***
О память!
В этом благе и покое
почаще взбудораживай мне грудь:
напоминай
про горюшко людское,
про собственное горе не забудь.

Не зарастайте, даты, словно доты.
Разбитый мир.
Разбомбленный вагон.
Как бешеные выли самолёты,
наш беженский штурмуя эшелон.

Стреляли стёкла,
полыхали полки,
тьма грохотала среди бела дня.
И разлетались комья и осколки,
и разбегались семья, семеня.

Со мною мама – в свежую воронку,
другой снаряд, сюда не угоди!
И под себя, как курица цыплёнка,
всё подгребала
поплотней к груди…

О память!
Среди шума, среди гама
верёвочкой былое не завей.
Отцы спасали Родину,
а мамы
спасали нас для Родины своей.

НАШИ МАТЕРИ
Кто взять Берлин,
кто голову сложить -
мужья ушли на фронт за ротой рота.
У вас была одна задача:
жить
во что бы то ни стало, -
чтоб работать,

осилить беды, одолеть поля,
фронты и накормить
и обеспечить.
Тяжёлая ребристая земля
сползла с китов
и вам легла на плечи.

Мужья войну прогнали со двора -
к победе путь
пришлось крестами вышить.
Владела вами новая пора:
работать и работать, -
чтобы выжить.

Вы думали о Родине, о нас,
и судьбы наши стёрлись, как подошвы.
В земном поклоне
заклинаем вас:
живите, ненаглядные, подольше!

ПЛОЩАДЬ ПАРТИЗАН
Про Брянский лес звучит мотив,
течёт горячих дней сказанье.
И, лица к свету обратив,
на площадь вышли партизаны.
Усталый, непарадный вид!
Ведь столько выпало осилить,
чтоб доказать, на чём стоит
и стоит что страна Россия!
В рывке – стремительность штыка,
в лице – готовность насмерть драться,
в руке – граната для врага,
и для себя, чтоб в плен не даться.
Машины мчатся налегке,
и облака плывут куда-то;
и смотрит женщина в платке,
и смотрит русич бородатый,
как по сердцам идёт мотив
и как растут под солнцем дети.
Стоят герои, воплотив
мгновенье жизни, смерти, мести.
У ног лежат цветы любви,
и годы шаг чеканят гордо.
На площади эпоху битв,
как на ладони, держит город.

 

Юлия ДРУНИНА
(1924-1991)

* * *
И откуда
Вдруг берутся силы
В час, когда
В душе черным-черно?..
Если б я
Была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки
В сорок первом.
Помнишь?
Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы,
Зазмеились около Москвы.
Похоронки,
Раны,
Пепелища...
Память,
Душу мне
Войной не рви,
Только времени
Не знаю чище
И острее
К Родине любви.
Лишь любовь
Давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я
Не верила в Россию,
То она
Не верила б в меня.

* * *
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.

* * *
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
1943

* * *
Я родом не из детства — из войны.
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю я радость тишины
И каждый новый день, что мною прожит.

Я родом не из детства — из войны.
Раз, пробираясь партизанской тропкой,
Я поняла навек, что мы должны
Быть добрыми к любой травинке робкой.

Я родом не из детства — из войны.
И, может, потому незащищённей:
Сердца фронтовиков обожжены,
А у тебя — шершавые ладони.

Я родом не из детства — из войны.
Прости меня — в том нет моей вины...

* * *
Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью —
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись — не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда...

* * *
Я курила недолго, давно — на войне.
(Мал кусочек той жизни, но дорог!)
До сих пор почему-то вдруг слышится мне:
«Друг, оставь «шестьдесят» или «сорок»!»

И нельзя отказаться — даешь докурить.
Улыбаясь, болтаешь с бойцами.
И какая-то новая крепкая нить
Возникала тогда меж сердцами.

А за тем, кто дымит, уже жадно следят,
Не сумеет и он отказаться,
Если кто-нибудь скажет:
«Будь другом, солдат!» —
И оставит не «сорок», так «двадцать».

Было что-то берущее за душу в том,
Как делились махрой на привале.
Так делились потом и последним бинтом,
За товарища жизнь отдавали...

И в житейских боях я смогла устоять,
Хоть бывало и больно, и тяжко,
Потому что со мною делились опять,
Как на фронте, последней затяжкой.

* * *
Мне близки армейские законы,
Я недаром принесла с войны
Полевые мятые погоны
С буквой «Т» — отличьем старшины.

Я была по-фронтовому резкой,
Как солдат, шагала напролом,
Там, где надо б тоненькой стамеской,
Действовала грубым топором.

Мною дров наломано немало,
Но одной вины не признаю:
Никогда друзей не предавала —
Научилась верности в бою.

* * *
Да, многое в сердцах у нас умрет,
Но многое останется нетленным:
Я не забуду сорок пятый год —
Голодный, радостный, послевоенный.

В тот год, от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к жизни от войны,
Благословляя каждую минуту.

Как дорог был нам каждый трудный день,
Как "на гражданке" все нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.

И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо:
Год сорок пятый мной не позабыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!

* * *
Оно, наверное, смешно:
На склоне лет — стихи.
Но можно новое вино
Влить в старые мехи.
Гляжу, задумавшись, в окно —
Какая нынче стынь...
Не может сладким быть вино,
Коль наша жизнь — полынь.
Все поколенью моему,
Все ясно было мне.
Как я завидую тому,
Кто сгинул на войне!
Кто верил, верил до конца
В «любимого отца»!
Был счастлив тот солдат...

Живых разбитые сердца
Недолго простучат.

МОЯ ЗВЕЗДА
Уклончивость - она не для солдата:
Коль «нет» - так «нет», а если «да» - то «да».
Ведёт меня и ныне, как когда-то,
Единственная - красная - звезда.

И что бы в жизни ни случилось, что бы -
Осуждены солдатские сердца
Дружить до гроба, и любить до гроба,
И ненавидеть тоже до конца.
1987

 

Егор ИСАЕВ
(1926—2013)

* * *
Вчера одна мне женщина сказала:
«Вас на земле осталось очень мало,
Фронтовиков». А я ей так ответил:
«Да, мало нас, но мы ещё посветим
Своими боевыми орденами
И попоём, поплачем вместе с вами.
А край придёт — посветим вам оттуда
Бессмертным светом звёздного салюта».

СЕДОЙ АККОРДЕОН
За годом год идёт, идёт за вехой веха…
И вдруг — как будто я свернул за угол века
И замер вдруг на пересменке света:
Передо мной она — сама Победа! —
Сидит на стульчике у каменных ворот!
Вокруг Москва торопится, снуёт,
Гудят машины, плещется неон…
А он, солдат, седой аккордеон,
Кричит на все лады и ордена:
Не забывайте, что была война!

* * *
          Михаилу Алексееву
Моё седое поколенье —
Оно особого каленья,
Особой выкладки и шага
От Сталинграда до
рейхстага.
Мы — старики, но мы
и дети,
Мы и на том, и этом свете,
А духом все мы —
сталинградцы.
Нам Богом велено:
держаться!

* * *
Спороть со Знамени Победы
Наш серп и молот?
Так ведь это
Равно приказу срыть могилы
Бойцов советской нашей силы.
Позор вам, думские «вашбродь»!
Пороть Сигуткина, пороть,
Сняв генеральские штаны,
На главной площади страны.

* * *
            Юрию Бондареву
То донимает боль в спине,
То барахлит сердчишко…
Держись! Ты дед — по седине,
А по душе — мальчишка.
Давно остыл последний бой
В развалинах рейхстага,
А честь бойца всегда с тобой,
С тобой твоя присяга,
Живи, солдат, пока живой,
Не остывай на марше.
Салют тебе, наш рядовой!
Ура тебе, наш маршал!

ПРОСЬБА ВЕТЕРАНОВ
Площадь наша Красная, порадуй
Молодым лицом своих парадов,
Превеликой памятью повей
С наших вечно фронтовых полей
И позволь нам встать, хоть мы и деды,
В караул у Знамени Победы.

 

Юрий КУЗНЕЦОВ
(1941-2003)

ВОЗВРАЩЕНИЕ
Шёл отец, шёл отец невредим
Через минное поле.
Превратился в клубящийся дым -
Ни могилы, ни боли.

Мама, мама, война не вернёт...
Не гляди на дорогу.
Столб крутящейся пыли идёт
Через поле к порогу.

Словно машет из пыли рука,
Светят очи живые.
Шевелятся открытки на дне сундука -
Фронтовые.

Всякий раз, когда мать его ждёт, -
Через поле и пашню
Столб клубящейся пыли бредёт,
Одинокий и страшный.
1972

ГИМНАСТЁРКА
Солдат оставил тишине
Жену и малого ребёнка
И отличился на войне...
Как известила похоронка.

Зачем напрасные слова
И утешение пустое?
Она вдова, она вдова...
Отдайте женщине земное!

И командиры на войне
Такие письма получали:
«Хоть что-нибудь верните мне...»
И гимнастёрку ей прислали.

Она вдыхала дым живой,
К угрюмым складкам прижималась,
Она опять была женой.
Как часто это повторялось!

Годами снился этот дым,
Она дышала этим дымом -
И ядовитым, и родным,
Уже почти неуловимым...

...Хозяйка юная вошла.
Пока старуха вспоминала,
Углы от пыли обмела
И - гимнастёрку постирала.

 

Владимир ЛАНГУЕВ
(1933-2012)

***
Провонявший порохом,
Небритый,
С розоватым шрамом вдоль лица,
Прибыл я с войны незнаменитой
И попал в объятия отца,
И лилось вино.
Шкворчало сало.
И расспросы. Так уж повелось...
"Значит и тебя она достала?
И тебе испробовать пришлось?.."
Но развеял грусть, ещё могучий
И любимый, дед Затонский мой:
"Ты бы не расстраивался, внучек,
главное – вернулся...
И живой!"
И за Волгу угоняя эхо,
Грянули про Стеньку, обнялись:
Порт-артурец,
Сокрушитель рейха,
Воин-интернационалист.

У ВЛАДИМИРКИ НА ГОСПИТАЛЬНОМ ПОГОСТЕ
У Владимирки на госпитальном погосте,
где шоссе от машинного гула дрожит,
и куда, что ни год, прихожу я, как в гости,
под плитою могильною воин лежит.
Ты, горящий желаньем пройти поскорее,
не спеши, на минуту замедли свой путь.
Здесь лежит капитан, командир батареи,
за Россию под Курском подставивший грудь.
Помнят разве что старцы, да эта обитель,
да в лазоревой выси недремлющий бог,
что не спас умиравшего ангел-хранитель,
знать длинна была очередь, вот и не смог...
Но, бывает, спадет над Владимиркой рокот
и на старом погосте опять ни души,
вдруг объявится в небе неузнанный кто-то
и крылами по кронам дерев прошуршит...
И заметит, огонь поднося к папиросе,
старикашка, из леса идущий с водой:
«Это ангел-хранитель прощения просит
у давно отлетевшей души молодой...»

* * *
Надежды спасительный лучик
вспорхнет и растает, как дым...
Да, опыт здесь нужен, но лучше
здесь все-таки быть молодым,
как этот радист наш у пульта
влюблен он и в трепете весь:
«А здорово, что катапульта
на этой конструкции есть...»
Мелькали деревни и села
за блистером ночью и днем...
Он был молодым и веселым,
как вечная память о нем...

 

Сергей ОРЛОВ
(1921-1977)

* * *
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля -
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...
1944

* * *
Когда это будет, не знаю:
В краю белоногих берез
Победу девятого мая
Отпразднуют люди без слез.

Поднимут старинные марши
Армейские трубы страны,
И выедет к армии маршал,
Не видевший этой войны.

И мне не додуматься даже,
Какой там ударит салют,
Какие там сказки расскажут
И песни какие споют.

Но мы-то доподлинно знаем,
Нам знать довелось на роду,-
Что было девятого мая
Весной в сорок пятом году.

***
Пусть о нас вспоминать будут редко,
Пусть потомки забудут о том,
Как за них несчастливые предки
Умирали под Мгой и Орлом.

Всё равно в этой жизни далёкой
Будем вечно мы жить среди них
Чернозёмом на пашнях широких,
Кирпичами в дворцах голубых.

В лёгкой песне берёз по дорогам,
На рассвете в прохладной росе,
В ясных реках и травах, во многом,
Без чего нету жизни совсем...

Без чего не сбывается счастье...
Мы придём непременно в него,
В этот век, через дым и ненастье,
Став свободным дыханьем его.

У СГОРЕВШЕГО ТАНКА
Бронебойным снарядом
Разбитый в упор лобовик,
Длинноствольная пушка
Глядит немигающим взглядом
В синеву беспредельного неба...

Почувствуй на миг,
Как огонь полыхал,
Как патроны рвались и снаряды,
Как руками без кожи
Защёлку искал командир,
Как механик упал, рычаги обнимая
И радист из «ДТ»
По угрюмому лесу пунктир
Прочертил,
Даже мёртвый
Крючок пулемета сжимая.

На кострах умирали когда-то
Ян Гус и Джордано Бруно,
Богохульную истину
Смертью своей утверждали...

Люк открой и взгляни в эту башню
Где пусто, черно...
Здесь погодки мои
За великую правду
В огне умирали!
1947

* * *
Мы говорим, задумываясь редко,
Что время беспощадное идет,
Как на войне: "С кем бы пошел в разведку?"
А думать надо: кто с тобой пойдет?

Да, так и было, встанешь с автоматом,
Кисет за пазуху - и на народ.
И говорилось: "Кто со мной, ребята?"
И добавлялось: "Два шага вперед".

Все меньше, меньше остается рядом
Товарищей хороших и друзей
Не потому, что падают снаряды
Давно на территории твоей.

Скорей всего, что ты не тот, который
Когда-то был. И в этом вся беда.
Металл заржавел, порастрачен порох
И незачем ссылаться на года.

Крутые горки укатали Сивку
Не поговорка, мука - поделом.
Ах, не в разведку, в юность на побывку
И запастись бы верой и теплом.

Тогда бы можно и не хитровато
"С кем я пошел бы?.." - молвить в свой черед,
А очень просто: "Кто со мной, ребята?"
И помолчать. И два шага вперед...

 

Юрий ПАРКАЕВ
(1941-2013)

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
           Памяти Сергея Орлова
Он сошёл на тихом полустанке
И вернулся в прошлое,
Туда,
Где стонали раненые танки
И ржавела мёртвая вода.

Где потопом яростного года
Вытоптаны в поле зеленя,
Где двадцатилетнему комвзвода
Никогда не выйти из огня.

Он рукой коснулся пьедестала
Юности расстрелянной своей,
Но могила братская молчала,
Лишь берёза теплилась над ней.

Но всегда – и в полночи, и в полдни,
Не давая отдыху ни дня,
«ПОМНИ И ЖИВИ!
ЖИВИ И ПОМНИ!» –
Прошлое хрипело из огня.

Он стоял у бронзы обелиска
Над бойцами, павшими в бою.
Он искал средь горестного списка
И нашёл фамилию свою.

И хотя он вроде бы и выжил,
Выдюжил в походах, как броня,
Всё равно – не вырвался, не вышел
Из того великого огня.

СКАЖИ, ГАРМОНЬ!
          Александру Морозову
Играет гармонист на старенькой тальянке
У станции метро на мартовском ветру.
Звучит старинный марш «Прощание славянки»,
И слушает народ нехитрую игру.

Душа утомлена. Она болеть устала.
Измучили её лихие времена.
И кажется порой, что мачехою стала
Для каждого из нас родимая страна.

Прогнать бы навсегда и по ветру развеять
Проклятый этот сон, который так липуч,
И, слушая гармонь, очнуться и поверить,
Что солнце всё равно пробьётся изза туч.

Скажи, гармонь,
Когда мы были робкими?
Есть у тебя и Тёркины,
И Бровкины,
И если так,
То можешь быть уверена:
Не всё ещё, родимая, потеряно!

 

Анатолий ПЕРЕДРЕЕВ
(1934-1987)

ВОСПОМИНАНИЕ О СТАРШЕМ БРАТЕ
То ли сон о старшем брате,
То ли память детских лет:
Рук широкое объятье,
Портупея. Пистолет.
Помню все на цвет, на запах,
Помню, главное, на слух:
«Дан приказ ему на запад...» –
Песня слышалась вокруг.
С этой песней на неделю
Прибыл он под отчий кров...
С этой песней скрипнул дверью,
Слышу скрип его шагов.
Скрип сапог живого брата,
Уходящего от нас, –
Дан приказ ему на запад,
Дан приказ,
Приказ,
Приказ.
...Он успел из-подо Львова,
Первым принявшим грозу,
Написать, послать два слова:
«Был в бою, стоим в лесу...»
Не узнать мне, что с ним сталось
Во втором его бою,
Может, после не осталось
Даже леса в том краю...
Не воротится назад он,
Слишком столько долгих лет
Дан приказ ему на запад...
Портупея... Пистолет...
1970

ПЕХОТА 41-го ГОДА
Только выйду за ворота,
Только выбегу – и вот,
Вижу: движется пехота,
По бокам стоит народ...
За колонною колонна,
Колыхаются полки –
Непреклонные знамена,
Неуклонные штыки.
За шеренгою шеренга –
Грудь равняется на грудь –
Пылью светится железной,
Потом, блещущим, как ртуть.
За винтовкою винтовка –
Монолитный взмах руки...
Алюминиевые только
Им мешают котелки.
Этих красок половодье!
Этих труб литая медь!..
Мне догнать бы их сегодня,
Попрощаться бы успеть.
1970

К ОТЧИЗНЕ
Из века в век тебя пытались сжечь
И растоптать, но силою неведомой
Свой лик сберечь сумела ты и речь
И стон свой в песню обратить победную.

Как возникать из пепла ты могла
И, возрождаясь, побеждать со славою
Все силы разрушения и зла,
Что рождены историей кровавою...

С какою на земле ещё страной
Сравнить тебя и в доблести, и в горести?
Едва с одной управишься бедой,
Другие мчат, наращивая скорости.

И гибли в поле сыновья твои —
Храм возводился, освящая поле то...
Но не спасут все Спасы-на-Крови
От крови той, какая будет пролита!..

Беда уходит, как кошмарный сон.
Но пред бедой, пока ещё неведомой,
Пускай всё глуше слышится твой стон —
Не умолкает песнь твоя победная!
1985

 

Алексей ПРАСОЛОВ
(1930-1972)

***
Тревога военного лета.
Опять подступает к глазам
Шинельная серость рассвета,
В осколочной оспе вокзал.

Спешат санитары с разгрузкой.
По белому красным - кресты.
Носилки пугающе узки,
А простыни смертно чисты.

До жути короткое тело
С тупыми обрубками рук
Глядит из бинтов онемело
На детский глазастый испуг.

Кладут и кладут их рядами,
Сквозных от бескровья людей.
Прими этот облик страданья
Мальчишеской жизнью твоей.

Забудь про Светлова с Багрицким,
Постигнув значенье креста,
Романтику боя и риска
В себе задуши навсегда!

Душа, ты так трудно боролась...
И снова рвалась на вокзал,
Где поезда воинский голос
В далёкое зарево звал.

Не пряча от гневных сполохов
Сведённого болью лица,
Во всём открывалась эпоха
Нам - детям её - до конца.

...Те дни, как заветы, в нас живы.
И строгой не тронут души
Ни правды крикливой надрывы,
Ни пыл барабанящей лжи.

***
Когда прицельный полыхнул фугас
Казалось, в этом взрывчатом огне
Копился света яростный запас,
Который в жизни причитался мне.

Но мерой, непосильною для глаз,
Его плеснули весь в единый миг,
И то, что видел я в последний раз,
Горит в глазницах пепельных моих.

Теперь, когда иду среди людей,
Подняв лицо, открытое лучу,
То во вселенной выжженной моей
Утраченное солнце я ищу.

По-своему печален я и рад,
И с теми, чьи пресыщены глаза,
Моя улыбка часто невпопад,
Некстати непонятная слеза.

Я трогаю руками этот мир -
Холодной гранью, линией живой
Так нестерпимо памятен и мил,
Он весь как будто вновь изваян мной.

Растёт, теснится, и вокруг меня
Иные ритмы, ясные уму,
И словно эту бесконечность дня
Я отдал вам, себе оставив тьму.

И знать хочу у праведной черты,
Где равновесье держит бытиё,
Что я средь вас - лишь памятник беды,
А не предвестник сумрачный её.

 

Алексей РЕШЕТОВ
(1937-2002)

СТИХИ О ВОЕННОМ ДЕТСТВЕ
1
Я из черного теста, из пепла войны,
И стихи мои, как погорельцы, грустны.
Лишь закрою глаза, и опять я – малец,
В неокрепшее темечко метит свинец.
И несет почтальон на потертом ремне
Безотцовщину черную брату и мне.

2
Никогда не забуду, как во время войны
Из картошки из мерзлой мать пекла деруны.
Деруны на олифе и сластят, и горчат,
Но и этому рады я и старший мой брат.
Мы сидим в одеялах, за окошком мороз.
Письмоносец соседке «смертью храбрых…» принес.
И она прибежала к нам – белее стены.
Мать ее утешает… И горят деруны.

3
Война прошла, прошла война.
Но барабанным перепонкам
Казалась странной тишина,
Обманчивой, чрезмерно полной.
На кровью политых полях
Уже пшеницу убирали,
Но все еще в госпиталях
Солдаты наши умирали.

 

Александр ТВАРДОВСКИЙ
(1910 - 1971)

***
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счёт салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далёкой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мёртвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учётный.

Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалёку.

И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.

Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями.
И с теми, что в последний день войны
Ещё в строю стояли вместе с нами;

И с теми, что её великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Ещё у Волги обтекали глиной;

И с теми, что под самою Москвой
В снегах глубоких заняли постели,
В её предместьях на передовой
Зимою сорок первого;
                и с теми,

Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном нечуждою рукою.

Со всеми - пусть не равен их удел, -
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел -
Такой был срок ему отпущен малый.

Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамён, склонённых, как велит приказ, -
Со всеми, до единого со всеми.

Простились мы.
       И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Берёзы, вербы, клёны и дубы
В который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.

И не за тем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не за тем, нет, не за тем одним,
Что ветры войн шумят не утихая.

И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, -

Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своём отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрёка!

Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мёртвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.

К вам, павшие в той битве мировой
За наше счастье на земле суровой,
К вам, наравне с живыми, голос свой
Я обращаю в каждой песне новой.

Вам не услышать их и не прочесть.
Строка в строку они лежат немыми.
Но вы - мои, вы были с нами здесь,
Вы слышали меня и знали имя.

В безгласный край, в глухой покой земли,
Откуда нет пришедших из разведки,
Вы часть меня с собою унесли
С листка армейской маленькой газетки.

Я ваш, друзья, - и я у вас в долгу,
Как у живых, - я так же вам обязан.
И если я, по слабости, солгу,
Вступлю в тот след, который мне заказан,

Скажу слова, что нету веры в них,
То, не успев их выдать повсеместно,
Ещё не зная отклика живых, -
Я ваш укор услышу бессловесный.

Суда живых - не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живёт, гремит торжественный салют
Победы и великого прощанья.
1948

Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налёте.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна, ни покрышки.

И во всём этом мире
До конца его дней -
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастёрки моей.

Я - где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я - где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я - где крик петушиный
На заре по росе;
Я - где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где - травинку к травинке -
Речка травы прядёт,
Там, куда на поминки
Даже мать не придёт.

Летом горького года
Я убит. Для меня -
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю -
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было всё на кону.

Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колёсами
К Волге вырвался он?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мёртвому, - как?

И у мёртвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она -
Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы - что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память -
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозём.
Наша вечная слава -
Невесёлый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам всё это, живые.
Нам - отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мёртвых проклятье -
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно -
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За неё умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, -

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить...

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мёртвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нём, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше всё! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Всё отдав, не оставили
Ничего при себе.

Всё на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрёк
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, -
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот - ещё под Москвой...
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В сёлах, дома - в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу...
Я вам жить завещаю -
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать - горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать - не хвастливо
В час победы самой.

И беречь её свято,
Братья, - счастье своё, -
В память воина-брата,
Что погиб за неё.
1945 - 1946

***
Перед войной, как будто в знак беды,
Чтоб легче не была, явившись в новости,
Морозами неслыханной суровости
Пожгло и уничтожило сады.

И тяжко было сердцу удручённому
Средь буйной видеть зелени иной
Торчащие по-зимнему, по-чёрному
Деревья, что не ожили весной.

Под их корой, как у бревна отхлупшею,
Виднелся мертвенный коричневый нагар.
И повсеместно избранные, лучшие
Постиг деревья гибельный удар...

Прошли года. Деревья умерщвлённые
С нежданной силой ожили опять,
Живые ветки выдали, зелёные...

Прошла война. А ты всё плачешь, мать.
1945

В СМОЛЕНСКЕ
I
Два только года - или двести
Жестоких нищих лет прошло,
Но то, что есть на этом месте, -
Ни город это, ни село.

Пустырь угрюмый и безводный,
Где у развалин ветер злой
В глаза швыряется холодной
Кирпичной пылью и золой;

Где в бывшем центре иль в предместье
Одна в ночи немолчна песнь:
Гремит, бубнит, скребёт по жести
Войной оборванная жесть.

И на проспекте иль просёлке,
Что меж руин пролёг, кривой,
Ручные беженцев двуколки
Гремят по древней мостовой.

Дымок из форточки подвала,
Тропа к колодцу в Чёртов ров...
Два только года. Жизнь с начала -
С огня, с воды, с охапки дров.

II
Какой-то немец в этом доме
Сушил над печкою носки,
Трубу железную в проломе
Стены устроив мастерски.

Уютом дельным жизнь-времянку
Он оснастил, как только мог:
Где гвоздь, где ящик, где жестянку
Служить заставив некий срок.

И в разорённом доме этом
Определившись на постой,
Он жил в тепле, и спал раздетым,
И мылся летнею водой...

Пускай не он сгубил мой город,
Другой, что вместе убежал, -
Мне жалко воздуха, которым
Он год иль месяц здесь дышал.

Мне жаль тепла, угла и крова,
Дневного света жаль в дому,
Всего, что, может быть, здорово
Иль было радостно ему.

Мне каждой жаль тропы и стёжки,
Где проходил он по земле,
Заката, что при нём в окошке
Играл вот так же на стекле.

Мне жалко запаха лесного
Дровец, наколотых в снегу,
Всего, чего я вспомнить снова,
Не вспомнив немца, не могу.

Всего, что сердцу с детства свято,
Что сердцу грезилось светло
И что отныне, без возврата,
Утратой на сердце легло.
1943

ДВЕ СТРОЧКИ
Из записной потёртой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далёко шапка отлетела,
Казалось, мальчик не лежал,
А всё ещё бегом бежал,
Да лёд за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,
С чего - ума не приложу, -
Мне жалко той судьбы далёкой,
Как будто мёртвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примёрзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
1943

 

Михаил ТИМОШЕЧКИН
(1925 - 2013)

КОГДА ПОТРЕБУЕТСЯ СПРАВКА
Когда потребуется справка,
Я дать ее всегда готов:
Был отделенным — Бородавка
И слева по цепи — Петров.
Я вспоминаю, как во сне,
Как хлопцы на ходу курили
Одну закрутку на войне,
Пока еще живыми были.
Еще их немцы не побили
И в плен не взяли в западне...
Я некурящим был в цепи.
Неловко вылез из траншеи,
Втянул мальчишескую шею
Истал фигуркою в степи...
Мы шли повзводно и поротно
На пулеметы белым днем.
А залегали безрасчетно
Перед убийственным огнем.
О нет, я правды не нарушу
И не скажу наоборот —
Мне до сих пор пронзает душу:
«Вперед! Тимошечкин, вперед!»

* * *
...А я боялся на войне,
Чтоб сдуру в плен не захватили
И чтоб случайно не убили
От взвода где-то в стороне.
И в охраненье боевом
Чтоб след мой вдруг не затерялся,
Чтоб мертвым я не распластался
Пред торжествующим врагом...

АПРЕЛЬ
Стоял апрель.
Взбухали реки,
Жизнь пробуждалась ото сна.
Рождалась в каждом человеке
Одна великая весна.
Не перекликом журавлиным
Она была для нас близка, —
Гремел апрель, и шли к Берлину
Смертельно храбрые войска.

 

 

II.

Анатолий АВРУТИН

ГРУШЕВКА
Стирали на Грушевке бабы,
Подолы чуток подоткнув.
Водою осенней, озяблой
Смывали с одёжки войну.

Из грубой, дощатой колонки,
Устроенной возле моста,
Прерывистой ниточкой тонкой
В корыта струилась вода.

От взглядов работу не пряча,
И лишь проклиная её,
Стирали обноски ребячьи
Да мелкое что-то своё…

И, дружно глазами тоскуя,
Глядели сквозь влажную даль
На ту, что рубаху мужскую
В тугую крутила спираль…

 

Владислав АРТЁМОВ

НЕВЕСТА
Это было когда-то, а как будто вчера,
Полюбила солдата
Практикантка-сестра.

Он метался и бредил, и в бреду повторял:
«Мы с тобою уедем…»
А куда — не сказал.

Как-то так, между делом, объяснился он с ней —
«Ты мне нравишься в белом,
Будь невестой моей…»

И без слов, с полужеста, понимала она —
Что такое невеста,
Да почти что… жена!

Мир наполнился эхом, как пустынный вокзал,
Он однажды уехал,
А куда — не сказал…

И пошла по палате, ни жива, ни мертва,
В ярко-белом халате
Практикантка-сестра.

И кричала в дежурке: «Он не умер, он спит…»
И пила из мензурки
Неразбавленный спирт.

Невпопад и не к месту всё твердила она:
«Что такое невеста?
Да почти что… жена!»

КОМАНДИР
Он стоит и стоит на гранитной горе
В ожидание погружён,
И клочьями ночь с его плеч на заре
Облетает, как стая ворон.

Он нелеп и смешон, и одет он, как шут
В допотопный дурацкий мундир,
Но он знает, что скоро его позовут
И попросят: «Веди, командир!»

Да, ему наперёд известна судьба,
Его мысли верны и грубы —
Запоёт на заре полковая труба,
И сомкнутся и дрогнут ряды.

И отдаст он короткий и дикий приказ,
А приказ исполнять надлежит! —
И пойдут, не сводя с него преданных глаз,
Так пойдут, что земля задрожит!

Запоёт труба, барабаны забьют,
И красиво — за рядом ряд
Удивлённые люди пойдут, пойдут,
И никто не вернётся назад.

Что он ведал, что знал о добре и зле?
Будет он опять одинок
До скончанья времён стоять на земле,
Превращаясь в ржавый песок.

Видно, мало я знал про себя самого,
А иначе зачем, почему
Мне охота с восторгом глядеть на него,
И служить беззаветно ему!

Всякий раз, когда полыхает заря,
Искушает меня судьба,
Мне сдаётся — вот-вот содрогнётся земля
И взревёт полковая труба!

 

Владимир БАЛАЧАН

ВДОВЫ
Столы накрыты. Вдоволь
Закусок и вина.
Гуляют нынче вдовы
Все вместе, как одна.
Как в дни войны ходили
В колхозный огород…
Любили.
Проводили.
Простились у ворот.

И хлеб в снопы вязали.
И варежки вязали.
И хлеб на фронт – возами.
И варежки – на фронт.

Жизнь будто по ухабам
Неслась, как грузовик…
И матерятся бабы
И пляшут «под язык».
И пьют вино. И водка –
По маленькой на круг.
Поют: «Ой! Где залётка –
Мой закадычный друг?
Мой суженый, мой сокол,
Ты честно шел и жил,
В каком краю далеком
Ты голову сложил?»

А половицы – с хрустом,
И держатся едва…
В любой деревне русской
Четвертая – вдова.

Гуляют вдовы вместе:
Так легче петь и пить…
Чтоб вдруг не разреветься,
Чтоб в голос не завыть.
1968

 

Валентина БЕЛЯЕВА

СОЛДАТ ВТОРОЙ МИРОВОЙ
Ты вернулся домой. По обугленным тропам.
И тебе не понять этих подлых времён.
Что ж в душе твоей? Может быть, трепет знамён –
Тех, что ты водружал в самом центре Европы?
Иль доска у холма из безвестных имён?

Видишь? Звёзды в столице… себя же предавшей.
Нет, не видишь… В глазах – весь в огне окоём.
Средь развалин Варшавы – вы с Евой вдвоём.
Белокурые пряди и взгляд обжигавший.
Сиротливой берёзкой – фигурка её…

Ты оставил любовь… И бесчестно, внезапно
Ощутил на себе длань жестокой вины.
Плыл рассвет под восточную песнь тишины,
И ты шёл по дымящим руинам – на запад.
Под грохочущим небом бессмертной войны…

Как давно это было, старик молчаливый…
Ты её не нашёл…  Что же в сердце теперь?
Или лживые стрелки курантов? Иль дверь
От избы, унесённая вихрем, под ивой?
Сколько пережил ты невозвратных потерь?

Что в груди твоей? Может быть, горечь бесчестья
От тяжёлого вздоха распятой судьбы?
Или тайна тоски безысходной мольбы?
Или пытка горячечной жажды возмездья –
Временам – за сожжённые ими гробы?..

ВОЕННАЯ МЕДСЕСТРА В КОНЦЕ XX ВЕКА
Война ещё дышала по просёлкам и шоссе
И где-то там, на западе,
                смиренно умолкала.
История романы, мемуары и эссе
Бесстрастной вереницей
                в бездну времени кидала.

Варшавские руины пепел густо серебрил.
И хором пели птицы
                на дымящемся органе.
И выживший поляк, в бинтах, меня благодарил
И всё шептал, как пред библейской Девой:
                «Проше пани…»

О, сколько лет! Ужель она была моей судьбой –
Весною сорок пятого
                растерзанная Польша?
Но слышится нелепое: «Родная, что с тобой?
Что так тебя тревожит,
                и со временем всё больше?..»

Но не было меня здесь. Я, как прежде, – на войне!
Где плавилась земля
                и белый свет казался адом.
И тайным смыслом жизни навсегда остался мне.
И полон, как ни странно,
                был одним печальным взглядом.

И он один – всевышней силой преданно храним –
Мне светится далёкой
                грешной звёздочкой в тумане.
А в сердце нескончаемо звенит всё тот же гимн –
Безумное, мучительное эхо:
                «Проше пани…»

1939 ГОД
Мы помним тот год и поныне… Греховен,
Восточной кровавою жаждой томим.
И слышал рыдая бессмертный Бетховен
Кантаты мелькающих свастик над ним.

Как хрупкое пламя лучины зажжённой
О чём-то кричало безмолвной Земле.
И гасло, уже навсегда, в обнажённой,
Мерцающей демонским факелом, мгле.

Немело от страха дрожа мирозданье.
Чеканили марши подошвы сапог.
И нежные чувства «Элизе» признанья
Блистали на пряжках ремней: «С нами – Бог»…

 

Любовь БЕРЗИНА

ПАРАД
Колонны из людей,
                из техники колонны
По площади плывут,
                пронзая времена,
Из всех краев страны
                сошлись они, бессонно,
И поступь их шагов
                по всей  стране слышна.

Вот Жуков на коне
                своим широким телом
Как памятник, вдавил
                седло и стремена,
Вот Сталин мавзолей
                попрал ногою смелой
Поскольку широка
                и вздыблена страна.

Пред ними душ полки
                проходят невредимо,
В шинельное сукно
                затянуты тела,
Все на одно лицо,
                и взгляд, скользящий мимо,
И словно львиный рык -
                победное  "Ура!"

Их крик от стен Кремля,
                как мячик, оттолкнется,
Стрелой через поля
                и страны пролетит.
А что там под сукном,
                какое сердце бьется,
Зарыто в глубине,
                и словно клад, лежит...

На марше все равны.
                Сплоченным четким строем,
Качая ордена,
                чеканят шаг полки.
 И здесь любой солдат
                глядит орлом, героем,
И вражеский штандарт
                копьем летит  с руки.

Вот падают у ног
                добытые знамена,
Трофеев у солдат
                запасы велики,
И, кажется,  вовек
                не кончится колонна -
По площади идут
                все новые полки.

Она красна, как кровь,
                что отдана победе,
Над нею блеск звезды
                и клекоты орлов.
Вот только господин,
                что нынче мимо едет
Уже не разглядит
                шагающих рядов.

Они сквозь нас идут,
                натянуты, как струны,
И напряжение их
                засело в голове,
Мы с ними, как бойцы,
                весной шагаем юной
По залитой дождем
                торжественной Москве.

 

Николай БЕСЕДИН

СЫНОВНЯЯ ПАМЯТЬ
Я над белым молчанием Свири стою.
Что тревожит в разливе спокойного света
Даль полей, и деревья, и душу мою?
Что мольбой леденящей вплетается в лето?
Эта белая ночь до вершины полна
Ненавязчивым зовом и нежным и гордым.
И сжимает мне сердце сыновья вина
У безвестных могил сорок первого года.
Сколько раз заклинали забвением леса,
Сколько трав отцвело с той поры лихолетья,
Но по-прежнему смотрит глазами отца
Та деревня, где стал неподвластен он смерти,
Но вплетается в шорох бессонных осин
Тихий голос его, все зовущий кого-то.
Он идет бесконечной дорогой один,
По которой ушла вся стрелковая рота.
Я сажусь в поезда, к самолетам спешу,
Но встречаю всегда только белую заметь.
И тогда неприметной тропой ухожу
В ту страну, что хранит еще детская память.
Мне оттуда не видно еще ничего –
Ни войны, ни победы, ни звезд обелисков…
Там смеется отец, поднимая легко
Меня к самому небу, что сказочно близко.
Там рассветы летят безмятежно чисты,
Там еще наши матери, словно девчонки,
И еще для тетрадей готовят листы,
На которых напишут потом похоронки.
И когда я вернусь, через беды пройдя,
Через годы потерь и вселенское пламя,
Я увижу: стоит, ожидая меня,
У солдатской могилы сыновняя память.

СТАЛИН
Кому за это поклониться:
Судьбе, России, небесам?
Мелькают царственные лица
Подобно прожитым векам.
И среди разных в списке длинном
В двадцатом веке роковом
Стоит он грозным исполином
И верноподданным отцом.
В простой одежде, без отличий,
Погасшей трубкой жест скупой...
И свет державного величья
Над поседевшей головой.
Его с Россией обвенчали,
Продлится жизнь его доколь,
И венценосные печали,
И человеческая боль.
Его народ мечтал о небе,
Круша врагов, смущая плоть.
Он дал насущного нам хлеба -
Из Божьей житницы ломоть.
Его всеношная молитва
Звездой алеет в небесах.
Идёт невиданная битва
За царство светлое в сердцах.
И слово плавится от боли
И, мрак пронзая, рвётся ввысь.
Воскресни, сталинская воля!
И мудрость Сталина, явись!
Ещё не ночь, еще не поздно
Соединить две высоты:
На храме - крест,
                на башнях - звёзды -
Две вековечные мечты.

 

Григорий БЛЕХМАН

***
Нет срока давности у памяти,
И каждый раз находишь в ней,
Как будто для тебя незанятой,
Любую отдалённость дней.

И потому всё проходящее
Лишь изменяет окоём,
Легко врываясь в настоящее,
Когда ты с памятью вдвоём

***
Май сорок пятого – особый:
Веселье, горе, ордена…
Но и потом хотелось, чтобы
Звучали ваши имена.

Они  украсили колонны,
Соединившие весну.
И список этот поимённый
Протянут через всю страну.

Вас каждый день уводит в вечность,
Где в пенье птиц уходит стон…
А нам осталось лишь при встрече
Отдать вам свой земной поклон.

***
Гул танков, и вжалась пехота.
Расчёт – артиллерия бьёт.
Война – это та же работа,
Но там, где душа не поёт,
Поскольку душа не приемлет
Такой поворот бытия.
И стоном уходим мы в землю,
Чтоб дать ей еще одно «я».

Уходим мы в память, и в этом,
Наверное, будни войны,
Закаты уходят в рассветы,
И холод бежит вдоль спины.

А там, где и любят, и ждут  нас,
Где нам и уют, и тепло,
Пусть весточкой станет попутной
Хоть кто-то, кому повезло.

***
Нам только выполнить приказ
И за высотку зацепиться,
А пулемёты косят нас
И вниз укладывают лица.

Всё это будто бы во сне –
И васильки, и стон, и лица…
Но есть приказ, и нужно мне
За ближний выступ зацепиться.

Хоть и осталась горстка нас,
Ещё чуть-чуть, и мы осилим…
Но там ведь тоже есть приказ,
И на кону лишь «или-или»…

Потом – такая тишина,
И в ней мотивом колыбельным
Высотку чувствует спина…
И выдох входит в мир отдельный.

***
Мы живём на повышенных нотах,
Потому что с обеих сторон,
Постоянно строчат пулемёты,
И не слышно окрестных ворон.

Да и к лучшему: с криком вороньим
Неизвестно с какой из сторон
Могут сразу пойти похоронки
Даже, если здесь нет похорон.

А их нет, потому что не можем
Мы уйти из повышенных нот…
Это будет значительно позже,
Когда речь прекратит пулемёт.

***
Всё пройдёт. Ну а то, что останется,
Будет с теми, кто дальше пойдёт.
Прячут лица случайные станции,
Что ушли в «недолёт- перелёт».

А у нас и землянки остужены,
Потому что их нечем топить,
И ремни затянули потуже мы,
Нам почти уже нечего пить.

Только чуть бы ещё продержался я,
Чтоб смогли эшелоны уйти –
Что поделаешь: эвакуация,
Ну а нам – по другому пути…

Но у всех – полустанки и станции
Да и свой «недолёт-перелёт».
Знаем только –  лишь тот, кто  останется,
Будет с теми, кто дальше пойдёт.

***
В высоком звании солдата
Прошел он через всю страну,
И под Берлином в сорок пятом
Встречал ту самую весну.

Его бомбили и лечили,
Однажды свой попал снаряд,
И даже в спину как-то били,
Куда дышал заградотряд.

Потом прислали похоронку,
Но  в этом он не виноват –
Что трое суток в той воронке
Лежал контуженым солдат.

А от воронки до Берлина –
Почти четыре года путь.
Хоть не дошла и половина,
Но память в силах их вернуть.

И потому, как знак крылатый,
Слова те рядышком стоят:
«Нет выше звания солдата,
Да и надёжней, чем солдат».

 

Александр БОБРОВ

ПОБЕДА ОСТАНЕТСЯ С НАМИ
Просветляется в реках вода,
Соловьи запевают по рощам.
Этот праздник пребудет всегда
Сокровенным – моим и всеобщим.
 
Мы историю тоже творим,
Если чувствуем, веруем, помним,
Что в дозорах всегдашних стоим
По холмам подмосковным и поймам.
 
Мне припомнить дороги пора,
Потому что в предчувствии новых
На опушках взмывают с утра
Белоснежные взрывы черёмух.
 
Лепестки их ложатся, как снег,
На остатки окопов углами
По высотам, излучинам рек –
На Москва-реке, Рузе и Ламе.
 
Не сдавали солдаты высот
И для новых атак воскресали.
 Завтра кто-то из них – упадёт,
Но пока ещё держится фронт,
И Победа – останется с нами!

У ПАМЯНИКА БРАТУ-ГЕРОЮ
Весенние дожди
           на северных просторах,
А в Лемболове густ сосновый аромат.
Но снег еще в лесу
И лед на тех озерах,
В которые с высот
           глядел мой старший брат.

Он до сих пор в пике...
Глаза земли прикрыты,
Но скоро синевой и светом полыхнут.
Припомнив судьбы тех, что были здесь убиты,
Все трудности свои
          я не сочту за труд.

Как много я прошел,
как радужно увидел,
Как часто жизнь моя
            безоблачно текла!
И если ранил я кого-то и обидел -
Да видит старший брат - конечно, не со зла.

Горящий самолет, сужающийся в точку,
К высокому зовет
             который год подряд...
Все чаще выхожу
К озерам в одиночку,
Все пристальней гляжу,
Выдерживая взгляд.

БЕРЕЗЫ НА КРОВИ
Спал с рюкзаком в изголовье,
Шел и не верил глазам:
Сколько берез в Подмосковье
По боевым рубежам!
Здесь, где во имя столицы
В первую осень войны
Было приказано биться
Насмерть солдатам страны.
И на великом погосте
Многострадальной земли
Их побелевшие кости
Березами проросли.
Солнце скрывается в тучах
И пробивается вновь.
Ветви березок плакучих
Горько шумят про любовь.
Многие парни не знали
Даже о первой любви.
Встали под красное знамя…

Сколько берез на крови!

ПОД ДМИТРОВОМ
У Перемиловских высот,
Метель вовек не занесет
След 1-ой Армии ударной,
Не сдавшейся и легендарной.

Ушел под снег сухой осот
И не победный путь коварный…
Но Память
        вновь меня спасет
И взор согреет благодарный
У Перемиловских высот…
2006

 

Юрий БРЫЖАШОВ

***
Победа пришла в сорок пятом,
согретая в душах солдат,
и пели о доме солдаты,
и в небо гремел автомат.
А там, в истомленной России,
как будто воспряв ото сна,
к солдаткам в пахучей теплыни
протиснулась в двери весна.
И песня про синий платочек
светила, как в небе звезда,
под горечь осиновых почек
у вдов выкипали глаза.
Гармоника тяжко хрипела,
мехами пустыми давясь,
и песня на клавишах тлела,
ручьями звенела, струясь.
А пели о доле солдатской,
о Родине пели родной,
о том, как могилою братской
сомкнулась земля над землей.
Был полдень Великой Победы,
и небо блистало огнем,
и плакали старые деды,
себя осеняя крестом.
И день ослепительный, майский
от солнечных бликов стенал,
и праздник Священной Победы
усталой душой ликовал.

***
Вот простое пехоте дело:
для пехоты война - дела.
Чёрный воздух окаменело
трётся лбом о плиту огня.
Нам осталось шагнуть немного,
все отмеряно: жизнь и свет,
дёготь хрипа, почти немого,
рукопашный кровавый бред.
Лает бегом вихлястый оберст,
ветер глушит скелет плетня,
ударяет в решётку ребер
сердцевина глухого дня.
Мёрзлым скрипом немого тела
отзовётся, как боль, душа.
Месяц смотрит окаменело,
затаившись и не дыша.
Немцы снова начнут с рассветом
от обугленного села,
ветер гложет остервенело
металлические тела.
Но они, словно плахи, гнутся,
леденеет от вьюги шаг,
и пехоте не оглянуться
и уже не придти назад.
И она зарастёт морозом,
леденея в глухом бреду,
а арктический холод просто
всех сокроет в глухом снегу.

***
Поиск. Никого в позёмке вьюжной.
Но солдат возьмёт своё, возьмёт.
Вот в рассвете сумрачном, недужном
застучал морозно пулемёт.
Мы отходим. Пятый поиск - пусто.
На ладони вымерзшей степи
наши тени, чиркнув вскользь о бруствер,
змеями в траншею заползли.
Всё начнётся заново. Спешить ли
там, где спешка вовсе не нужна?
Отогревшись, кое-как ожили.
А в окопе – мерзнет тишина.

***
Так что же…
покуда ракетами вверх
согрето сутулое небо,
глоток самокрутки – он будет на всех.
В траншее воды по колено.
Разрывы и черные комья земли.
Пожить?!. А кому ж неохота.
Но дым от пожарищ неистребим,
как неистребима пехота.
Атака рванётся в пределах земли,
в окрестностях тяжкого бега.
Прими наши души, Господь, сохрани
на саже сгоревшего снега.
Ноябрьская стужа идёт поперёк
той первой цепи безнадёжной.
Вчера нас от смерти Господь уберег.
Разрывами дол искорежен…

 

Вадимир БУШИН

РОВНО В ЧЕТЫРЕ  ЧАСА
Он в эту ночь уснуть не может,
Сосед мой, отставной майор.
Та боль его доныне гложет,
Тот гнев горит в нём до сих пор.

А если и вздремнёт усталый,
То уж в четыре-то часа,   
Как по команде запоздалой,
Он вскочит и протрёт глаза.

И перед ним опять виденья
Того рассвета, дня того,
Когда свершилось нападенье
На землю милую его.

На пограничном полустанке
Их было горсточка людей,
И через них прорвались танки
На спящих женщин и детей.

Он будто слышал, как граница
Внезапно хряснула. А он
Мог лишь стонать да материться,
Последний расстреляв патрон.

Ему нет дела до масштаба
Чужой вины и в чём вина.
Просчёты Сталина, Генштаба
Он на себя берет сполна,

Поскольку в том бою неравном
Остановить врага не смог
На направленье самом главном,
Что прямо к сердцу – на восток.

Те танки-псы да бомбовозы
Тогда побили всю братву…
И он сейчас глотает слёзы
Да шепчет: - А вот я живу…

Старик не верил в Бога сроду,
Но вот уже в конце пути,
Как Богу, молится народу:
- Ведь ты всемилостив. Прости…
Коктебель,1976               

ПАВШИЕ В СОРОК ПЕРВОМ
Всем, за Россию павшим, слава
И память скорбная вовек!
Их свято чтят и мать-держава
И каждый честный человек.

О всех нам не избыть печали
Средь будней, праздников и дел, 
Но у того, кто пал в начале
Особый всё-таки удел…

Им, кто сражался в Бресте, в Орше,
В Смоленске, Вязьме, у Орла,
В земле лежать не всех ли горше? -
Им неизвестно, чья взяла.

Они не знают, удалось ли
Нам отстоять Москву зимой
И как и что там было после
Со всею Русью, всей страной.

И что с детьми? И что с женою?
Жива ли мать? И где отец?
Ещё пойдём ломить стеною
Или уже всему конец?..

Над ними годы проплывают,
Как многотонные суда,
Но ничего они не знают
И не узнают никогда.

Но без раздумий всё отдали,
Всё совершили, что могли
И, не колеблясь, прахом стали
Родимой дедовской земли.
Июнь 1974
               
ИЗВЕРГ
Осень сорок второго года.               
Мы от фронта верстах в пяти.
Учат нас. Командиром взвода –
Изверг – хуже не приведи.

Только зыкнет бывало: «Связью
Обеспечить КП за час!»
И бежишь, и ползешь ты грязью,
И потеешь ты десять раз.

Как спасения ждешь отбоя.
Он нужней, чем хлеба кусок.
Только снова: «Тревога! К бою!»
Или – ночью-то! – марш-бросок.

С полной выкладкой, всё по форме.
Верст на двадцать – «Вперед, братва!»
И не поят тебя, не кормят,
И душа в тебе чуть жива.

Вот и ноги сосем как вата.
А комвзвода – песню свою:
« Тяжело в ученье, ребята,
Но ещё тяжелей в бою!»

Кто-то раз ему брякнул: «Врете!».
Да и я считал, что брехня.
Но при первом же артналёте
Он от взрыва прикрыл меня.
1994

ВСТРЕЧА
Мы забрели в глухой подвал -
Подобье  сказочного склепа.
В таком я сроду не бывал -
Вокруг всё  дико и нелепо.
                Здесь круглосуточная мгла,
                И даже  в мае пол не высох.
                Здесь в грязных кучах барахла    
                Который век плодятся крысы.         
За каждой балкой и доской
Плетутся сети пауками,
И смрадом, тленом и тоской
Здесь пропитался каждый камень.
                Мы были так удивлены,
               Когда негаданно до слуха      
               Донесся шепот: у стены
               Сидела тощая старуха.
Смотрела с ужасом на мир      
Из-под платка цветного ситца.
Cпросил я: «Gute Frau, hier
Wie lange und warum sie sitzen?»      
               Вдруг нас как паром обварило
               И все догадки – кувырком:
               Старуха-то заговорила
               Нижегородским говорком…
Кенигсберг. Май 1945
               
АЛТАРЬ  ПОБЕДЫ
              Памяти Игоря Зайцева, Кости Рейнветтера, Володи Семёнова,
              Фридриха Бука, Лени Гиндина, Толи Федотова
              и всех моих одноклассников по 437-й Московской школе,
              не вернувшихся с войны.
Сорок четвертый. Польша. Висла.
Мне двадцать лет. И как Вийон,
Я жизнь люблю сильнее смысла,
Сильней значения её.

Как все, хотел в живых остаться,
Без костылей придти с войны,
Но, как не трудно догадаться,
Я знать не мог ещё цены

Любви, испитой полным кубком,
Отцовства радостям простым,
Труду, смиренью и уступкам,
Ветвям черемухи густым,

Неторопливым наслажденьям
Неспешного теченья дум,
Случайным нежным песнопеньям,
Тропе, что выбрал наобум…

Потом лишь это всё изведав,
Я оценить сумел вполне,
Что отдал на алтарь Победы
10-й «А» на той войне.
Май 1974

ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Если было б судьбой суждено мне
Жить до ста, даже тысячи лет,
И до тех бы времен я запомнил
Дня Победы и облик и цвет.

И сиянье и слезы на лицах…
С нами Правда, Победа и Честь!
Залпы тысячи пушек в столице -
Всей стране долгожданная   весть.

И сердечное краткое слово
Поздравленья отцом сыновей
В этот День мы услышала снова,
Дети разных земель и кровей.

Это слово не часто звучало,
Но всегда укрепляло сердца.
С ним прошли мы войну от начала
До Победного Дня, до конца.
9 мая1945. Кенигсберг               
Газета 50 армии
3-го Белорусского фронта
«Разгромим врага»
12 мая 1945г..

* * *
Где-то выстрел последний грохнул
И нахлынула с неба тишь.
От неё с непривычки глохнешь
И от радости вдруг молчишь.

Но ведь, друг мой, какие речи
Мы могли б в этот день сказать!
Нам с тобой в этот майский вечер
Салютует Родина-мать.

Мы от счастья пьяны без водки.
Лиц счастливых вокруг - не счесть!
Как газета без оперсводки,
Непривычна о мире весть.

Видим мы голубое небо.
На траве золотится пыль,
Тихо всходят посевы хлеба...
Мир уже не мечта, а быль.

ЮРИЮ БОНДАРЕВУ,
                односуму и однокашнику
                в день Девяностолетия
«Разрешите доложить
Коротко и просто,
Я большой охотник жить
Лет до девяноста».
Так писал большой поэт
Александр Твардовский,
Но ещё щедрей завет
Оставил Маяковский.

   Он считал, что надо жить
Лет до ста без старости,
Не болеть, и не тужить,
И не знать усталости.

Так давай же, старый друг,
Жить вторым заветом,
И жену, и всех вокруг
Радуя при этом.

Хоть и старше мы с тобой
Даже Льва Толстого,
Но куда деваться – бой!
И в бою мы снова.
15 марта 2014
ПРЕДСМЕРТНЫЙ БОЙ
Это наш последний юбилей.
Помним все: сраженья и парады,
И дождем омытый Мавзолей,
И вождя в сиянье майских дней,
И друзей погибших, и награды.

Мы штандарты вражеских полков
Бросили к подножью Мавзолея.
А иуды, даже не краснея,
Вновь порочат подвиг стариков,
Да при этом с каждым днем  дурей.
Это наш последний юбилей.. .

Их возня позорна и нелепа –
Ясный день не обратить им в ночь.
Руки прочь от ленинского склепа!
От Победы нашей руки прочь! 
Так вперед, товарищи, смелей!
Это наш последний юбилей…
   
Мы, страну любимую собой
Дружно заслонившие когда-то, 
Примем же предсмертный этот бой,
До конца исполним долг солдата.. 
Жизнь отдать придется? Не жалей!
Это наш последний юбилей…

Оборотни выбились из силы,
А совет наш может им помочь:
Руки прочь о Ленинской могилы!
От священной даты руки прочь!
Щеки наши от стыда горят
Перед Францией,
Где помнят Сталинград.
Кто там хнычет? Стыдно! Будь смелей!
Это наш последний юбилей…
Март 2015

ПАРАД НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ
9 мая 2015 года
И не совестно вам, ветераны,
Что явились на этот парад,
Где сидел, бередя ваши раны,
Тот, кто выдал врагу Сталинград?

Его корчит при имени Ленин,
Но был счастлив – и грудь колесом –
Когда плюхнуться смог на колени
Перед Буша заморского псом.

И Верховный наш всласть им оболгал,
И средь вас оклеветан любой:
Мол, не знали мы чести и долга,
И заградчики гнали нас в бой.

Со сванидзе-чубайсовской силой
Ежедневно народу он врет…
Что же будет с его-то могилой?
Или думает, что не помрет?

На трибунах умильные лица,
Даже тени стыда – ни одной!
Полюбуйся, родная столица,
На забывших, кто спит за спиной.

Вы увешены все орденами,
Есть Герои, есть дважды Герой…
Как же так? – Ни души между вами,
Кто за правду бы вышел на бой –

Против лжи, клеветы и глумленья
Над Победой в священной войне…
Будь ты проклят, герой умиленья!
Если дважды, будь проклят вдвойне!
28 мая 2015
 

Виктор ВЕРСТАКОВ

ВОЙСКА НЕБЕСНОЙ ОБОРОНЫ
Святая русская держава
В кровавый дым погружена.
Её поруганная слава
Земному взгляду не видна.

Исполосованы знамёна.
Но над изменой и враньём
Войска небесной обороны
Ещё глядят на окоём.

Дом Богородицы, Россия,
Твои поля и города,
Враждебной отданные силе,
Горят от боли и стыда.

Полки, бригады, батальоны
Отгородились от своих.
Войска небесной обороны
Одни за мёртвых и живых.

И по невидимому следу,
Не преклоняя головы,
Святые ратники победы
Сойдут из вольной синевы.

И беззаконные законы
Не одолеют Русь, пока
Над нею держат оборону
Её небесные войска.

НАШИ ЗВЕЗДЫ И НАШИ КРЕСТЫ
Побелела звезда жестяная,
И красны от закатов кресты.
И витает печать неземная
Над землею святой пустоты.

Стали черными белые кости,
Стали черные кости черней,
На забытом российском погосте
Породнившись за тысячи дней.

Вся Россия - могилы, могилы,
Пусть на них ни крестов уж, ни звезд.
Неземная, незримая сила
Указует священный погост.

Отчего же, скорбя над пустыней,
Небеса высоки и чисты?
Для чего же все зримее ныне
Наши звезды и наши кресты?

 

Светлана ГОЛУБЕВА

9 МАЯ
Какая тишь! И так необорима
В рассветной неге дремлющая жизнь,
Как будто все снаряды были мимо,
Все мины до одной не взорвались,

И генералы живы и солдаты,
Все дети родились у матерей,
А если здесь и слышались раскаты,
То разве гроз, примчавшихся с морей.

Зарёй румянясь, в лепестках лежала,
Дыша малейшей гранулкой земной,
Такая жизнь, как будто не пропало
Из завершённых судеб ни одной.

 

Анатолий ГРЕБНЕВ

БЕРЕГ ВЯТКИ. ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Не гадал, не знал, не ведал –
Знать судьба ведет меня:
Берег Вятки.
День Победы.
А вокруг – моя родня.
А вокруг - раздолье Вятки,
С водополья ветерок.
На костре бурлит стерлядка,
На мха моей двухрядки
Вспрыгнул рыбничек-пирог!
Пересчитывать не станем
Кто тут есть, кого тут нет:
Брат, племянники с братаном,
Дед за восемьдесят лет.
Я гармонь сниму с коленей:
- Ну, славяне, в добрый час!
Три солдатских поколенья
Тут сошлись, как на показ.
И за каждым – поле брани,
Всем досталось по войне:
Под Берлином дед был ранен.
Сын – в Афгане.
Внук – в Чечне.
Вдосталь всяк хлебнул-изведал
Лиха – каждый на своей.
- Ну, славяне, за Победу –
Шестьдесят сегодня ей!
Тем, кого не ждать обратно –
Поминальное вино.
За погибших третью, братья,
Стоя, как заведено…
О судьбе своей солдатской
Не болтай – таков зарок.
Но влетает – залихватский,
В говорок родимый вятский
Правды-матки матерок:
«Чудо-жизнь!
Да жить погано!
Без верховной сволочни
Что нам было до Афгана
Или долбанной Чечни?..»
Заведет другой – не с дуру! –
За родителей налив,
Про паденье Порт-артура,
Про Брусиловский прорыв.
Слышу я ради броженья
Голос брата своего: -
«Батя наш лежит под Ржевом.
Вот, давайте за него…»
Сладко родину проведать,
Сердце памятью пьяня.
Берег Вятки.
День Победы.
Разлюбезная родня!

***
          Владимиру Крупину
Не в те ль времена Святослава
В моем древнерусском краю
Я вижу,
Как мальчик кудрявый
Бежит босиком по жнивью.
Бескрайней подхваченный волей,
Держа в узелочке обед,
Бежит он по желтому полю,
Которому тысячи лет.
Известно уже мальчугану
Зловещее слово — война.
Отец его —
В битве с врагами,
Мать — в поле
с темна до темна.
Той давней,
Но памятной яви
Я, видно, забыть не смогу.
Не я ли тот мальчик,
Не я ли
В страду к своей маме бегу?
Не я ли тем августом ясным,
Хоть ростом всего с полснопа,
Стараюсь завязывать свясла
И ставить снопы на попа.
Не я ли,
У дня на изломе,
Колосья зажав в кулаке,
Уснул в золотистом суслоне,
Как в сказочном том теремке.

И мать,
Моя матерь-Россия –
Солдатка,
горюха,
вдова –
Над будущим пахарем-сыном
Склонилась в слезах у жнитва.

 

Николай ГРИЩЕНКО

РОВЕСНИКИ ПОБЕД
Нынче грянуло ей шестьдесят,
Стала бабушкой мамка-Победа,
Но у правнуков очи блестят:
«Расскажи про Германию, деда!»

Он в пехоте служил рядовым,
Трижды ранен, имеет награды,
И домой возвратился живым
Под салютов цветных звездопады.

Про Берлин и горящий рейхстаг
Он расскажет, про мутную Шпрее,
Как в Тиргартене – оберст в крестах –
Немец выскочил… Дед был быстрее…

Они слышали это уже,
Но – мальцы, а, гляди, понимают:
Дед на огненной снова меже, –
Молодеет, когда вспоминает…

И опять под рукой автомат,
Как на штрассе той – Унтер-ден-Линден, –
А в окне яркий девичий взгляд:
Ненавидящий?
Робкий? –
Призывный…

Что меж ними там произошло? –
Никому не узнать, ну-тка, нишкни, -
Только дед, воротившись в село,
Пятилетку гулял, не женившись.

Телевизором он раздобрел,
Двадцать лет уже было Победе, –
Про Берлин передачи смотрел
Неотрывно на зависть соседям.

Рвался съездить хоть раз в Трептов-парк,
А колхоз на кого же оставить?
Той весны неуёмный пожар
Жег его совестливую память.

А теперь лет уже шестьдесят
Пролетело. И сын ли, дочурка, –
Юной страсти святой результат,
Коли был, постарел, – вот докука!

Кудри гладит своих правнучат,
«Черноглазые… – молвит с тоскою, –
Шестьдесят, ты гляди, шестьдесят…»
И качает седой головою.

А за окнами снова скворцы
Тараторят – пернатые веды,
И горят золотые венцы
На героях Великой Победы.
2005 г.

 

Василий ДВОРЦОВ

(Отрывок из поэмы "Правый мир")
Земля горела... Мокрая земля,
Осенняя, остудная, пустая.
Познавшая ненужность урожая,
Нематеринской зряшностью боля…
От Дона к Волге по её груди
Катили, топали, ползли, летели,
В двенадцать языков взахлёб галдели
Язычеств древних новые вожди.

На тех же междуреченских холмах
Вновь для Руси-России перепутье:
Что Запад? Что Восток? – Везде, по сути,
Чужая кабала в желаньях и в умах.
Уйти иль устоять?.. Заклад стократ…
И вот сошлись, собрались миллионы,
Упёрлись лбами тьмы Армагеддона –
Настал твой час, Царицын-Сталинград!

Час вне часов – он как последний вдох.
Пять месяцев, то пыль, то снег вздымая,
С холма Мегиддо на курган Мамая
Сходила злоба браней всех эпох.
Сводилась лютость древних упырей,
Чтоб ей сгореть в огне упорной веры –
Алтарь войны – алтарь любви без меры,
Нет на земле святее алтарей.

Нет в свете более любви, чем та,
Что за своих друзей теряет душу.
Она весь мир собой несёт и дюжит:
Солдата смерть есть исповедь Христа.
А тем, кого призвали в судный бой,
Кому досталось самой полной чашей
Черпнуть, глотнуть от ярости кипящей,
Но выжить – тем не жить собой…

Два миллиона улеглось во рвах,
В окопах, блиндажах, воронках,
В траншеях братских… Чьи-то похоронки
Доныне шевелят сиротский страх.
Два миллиона… ровно пополам
Разделены не кровью, а идейно:
Налево – царство расы безраздельно,
Направо – мера счастья по делам.

 

Сергей ДОНБАЙ

ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
А нас обернуло порознь
И вместе уже не раз:
Глядит сквозь военную прорезь –
Как целится – детство в нас.

И все эти годы мирные
В глубоких тылах страны,
Мы всё ещё эвакуированные
Сиротственники войны.

Отчётливо в детство, в отрочество
Вошла – до сих пор видна –
Как общее наше отчество,
Отечественная война.

 

Валентина ЕРОФЕЕВА-ТВЕРСКАЯ

СОЛДАТСКАЯ ВДОВА
(Баллада)
Перебрала
             пожитки в тишине,
Накопленные
              за десятилетья.
Ютится
           серый голубь на окне,
В немилости
             продрогнувшего лета,
Стучится
              жёлтым клювом о стекло,
Какое-то известие
                пророчит.
Ах, боже, боже,
                время утекло,
А память отпускать
                никак не хочет.
Никак не хочет,
                бередит покой,
Вдова живёт
                меж сумраком и светом –
И смерть не ждёт,
                и жизни никакой,
И не к кому сходить ей
                за советом.
За окнами
                в ненастья стонет клён,
Ветра скребутся
                под покровом ночи,
И напрочь сон.
                Заботой окрылён,
Сон не о ней,
                он о других хлопочет.
Пугливый сон уносится,
                летит
За синегорья,
                за леса
                и долы,
Он лёгок,
             многогранен,
                он сулит:
Кому дары,
                кому-то
                меч дамоклов.
А ей бы, каплю
               света дней былых,
ей – на мгновенье,
                милого увидеть!..
Но хрупок сон,
                как нет среди живых,
Кого всё ждёт
                и всё никак не выждет.

 

Была соседка Тоня – померла,
И почтальона Глашеньку – сменили.
С кем поделится искренне могла
Или уехал, иль в сырой могиле…
Не скрипнет дверь, не зазвенят ключи,
И никому не приготовить ужин…
Нахохлившийся голубь, не молчи!
В урочный час ей собеседник нужен.

 

…Июнь парил, шелками разодет,
И в гнёздах подрастали сорочата.
Фата на стуле, на столе букет –
Но нарядили жениха в солдаты…
Горючим эхом в воздухе рвалось
Со всех окраин, из тарелок чёрных:
 «…Вставай, страна огромная», –
                неслось
И оседало в душах обречённо.

Как писем-треугольников ждала!
Как целовала их, как голосила…
Все самые важнейшие слова
И мысленно, и вслух произносила.
Ходила в храм, надеясь горячо,
И неумело Господа просила, –
Скорей уткнуться в милое плечо…
Ждала всегда!
Извёстку разводила,
Белила печь,
носила воду в дом,
До одури
работала в колхозе.
Но, даже одержимая трудом
Она цвела в жару и на морозе.
Но почтальон, однажды подойдя,
В глаза не глядя, протянул конверт ей.
И закружилась матушка-земля
В чудовищно бессмысленном конвейере…

… Давным-давно окончена война,
Давным-давно поблёкла похоронка,
В уютном доме бродит тишина,
А здесь мечтали слышать смех ребёнка.
 
Воспоминаний многолетних пласт
Могильным камнем придавил ей душу…

… а голубю вдова свой хлеб отдаст –
Не зря же он её так долго слушал…

ХАТЫНЬ
В белорусском полесье кукушка слышна…
Только помнят пролески доныне
Всю печаль:
не вмещает в себя тишина –
Горькой скорби по жертвам Хатыни.

…Всех, от стара до млада,
согнали в сарай.
Подожгли,
и огонь полился через край…
Поднимались от горя
ветра на дыбы –
Сатанински пожарище выло,
За сто вёрст
устрашающе были видны,
Как зловещие к небу
стремились дымы.
Всю листву на деревьях
знобило –
и Хатынь
становилась могилой.

Серым пеплом пожарищ
земля зацвела.
Горизонт
белой нитью просвечен, –
так стыдливо на запад
луна проплыла!
Вороньё зябкой тенью
легло у села,
черноглазо следило за всем
до утра…
В дикой ярости выли,
стонали ветра,
Тяжко охая по-человечьи.

В белорусском полесье кукушка слышна.
Горько помнят просёлки доныне
Боль и скорбь…
Не вмещает в себя тишина –
Жгучих слёз по невинной Хатыни.

***
(отрывок из поэмы)
…Не зови, не кричи,
всё равно не услышат…
Как дымок от печи,
голос льётся по крышам,
поднимается ввысь,
ударяясь о месяц…
Голос детский, кружись
над окраиной местной,
распугай вороньё,
что на яблоне старой
караулит жильё –
дом, сарай обветшалый.
Снегири на снегу
словно капельки крови…
Что я вспомнить могу
кроме этого?! Кроме
горьких дней и ночей,
обнищанья и тягот,
что я стала ничьей,
что сомнения тянут
на глубокое дно.
И смыкая ресницы
снами, – всё об одном
каждой ночью мне снится:
на завалинке дед
в галифе офицерском,
в телогрейку одет,
кашель слышится резкий.
Раны хочет прогреть
он под солнышком ранним,
чтоб на вешней заре
Успокоились раны.
Горечь помнит душа,
Ей никак не забыться, –
Сколько деду дышать,
Будет полюшко снится,
Где железным дождём
Поливало пшеницу,
Где горело жнивьё,
Где пылали станицы.
Сам себе: «Виноват,
Что из пламени вышел…»
Среди сотен солдат
Посчастливилось – выжил.
В беспорядочной мгле
Госпитальные койки.
Больше нет на Земле
Ни Аркашки, ни Кольки…
Бой на Курской Дуге
Душу пламенем выжег.
…Воробей налегке
В небо взвился над крышей…
Дед цигаркой пыхтит
на войну обижаясь,
часто в небо глядит,
где зарница большая
льётся за горизонт
опоясавши небо…
Словно деда зовёт
ускользающий некто.

 

Валентина ЕФИМОВСКАЯ

9 МАЯ
Скорбный праздник в моей Отчизне.
Солнце – вечный огонь небес.
Над могилою братской – крест:
Символ смерти и символ жизни.

ВОЙНА СВЯЩЕННАЯ
Без креста в 41-ом встречала
Русь-Россия врагов своих.
“Жди меня” – молитвой звучало,
Словно ладанка был тот стих.
Как с икон, смотрела с плакатов
Богородицей Родина-мать.
Уходили на фронт солдаты,
Не умевшие крест целовать,
Но, как витязи в русской сказке,
Сокрушили логово зла…
День Победы и праздник Пасхи –
Жизни два багряных крыла!

***
        имя твоё неизвестно –
        подвиг твой бессмертен
                С.Михалков
С полей боевых Подмосковья
тот прах безымянный был взят,
пропитанный праведной кровью
Отчизну спасавших солдат.
Сердца в нем украинцев, русских,
грузин, белорусов слились
в одном солнцедышащем сгустке,
сгустившем до бренности жизнь.
Но Вечен Огонь – над ними –
которые вместе лежат,
приняв Богом данное имя –
одно – Неизвестный солдат.

ПОДВИГ
Не всякий путь тернистый и кровавый,
не всякий путь – несение креста.
Путь Истины, дорога Вечной Славы
проторены страданием Христа,
Его Сыновней жертвенной любовью
сквозь смерть, что Он попрал и покорил.
Полями и холмами Подмосковья
Спаситель наш при жизни не ходил,
но словно бы за Ним, в оскал заката,
туда, где бьет фашистский пулемет,
швырнув свою последнюю гранату,
солдат-мальчишка, зубы сжав, ползет.
За своего отца он, за Россию,
за други вражий ДОТ собой накрыл…
Случайна ль в парне жертвенная сила,
от рода ли в себе её хранил
тот эстафетный ген – от века к веку
причастный тайным свойствам Божества,
дарующим спасенье человеку,
чьё бренно тело, но душа жива
и вечно с Господом своим живёт.
Солдат, огнём распятый, лёг на ДОТ.

“КОРИДОР СМЕРТИ“

Вечная память героическому подвигу
железнодорожников, которые по легендарному
“коридору смерти” под прицельным
немецким огнем водили поезда с
продовольствием в блокадный Ленинград
2E=mc
Эйнштейн

Я верю – с посекундным постоянством
вернется время к нам за часом час,
поскольку искривляется пространство
вблизи неизмеримых звёздных масс.
Но где любви энергия лучится,
там силы большей во Вселенной нет,
и жизнь над смертью неизбывно длится:
меж телом и душой в квадрате свет!
И в этом свете жертвенном не меркнет
Простая и незыблемая суть:
Прорвется поезд “коридором смерти”,
Для жизни вечной проторяя путь!

* * *
          Отцу
Люблю я воинский парадный ритуал
и строй штыков, готовых к обороне.
Скорблю, услышав оружейный залп,
когда своих военные хоронят.
Несут смиренно: тяжек гроб, как крест;
смысл бытия нам до конца неведом…
И влажны светы офицерских звезд,
затепленных от солнечного света.

И слышится в сиянье тех лучей,
что нет служенья ратного нужней,
и по плечу оно лишь людям сильным…
Пасхален поминальных свет свечей,
вплетенный в имя вечное – Россия.

В ОГНЕ ВОЙНЫ
Меняется природа вещества,
Когда огонь его строенье рушит,
Являя прах любого естества…
Но прахом никогда не станут души.

* * *
Росси дух вовек не источится,
Как тысячу, как десять лет назад…
Бескровные, родные вижу лица
Погибших за нее солдат.

Отчизна – суть извечных упований
Героев Бреста, Ясс, Бородина.
Росси сердце – это поле брани.
С победой не кончается война…

И наши православные границы
Тьма одолеть пытается опять.
России дух вовек не источится,
Пока на Бога будем уповать,

Покуда в горний край Господни слуги
Возносят, утешая, души тех,
Кто отдал их за веру и за други,
И русских душ пред Богом больше всех.

ПАРАД ПОБЕДЫ
Май. Парад. Не сдерживаю слёзы:
Рада мощи ядерных систем.
Были русским символом березы –
Стал вечнозеленый “Тополь - М”.

Он красив небесно, ярый – страшен.
Им хранима Русская Земля.
Стати вековой Кремлёвских башен
Подражают эти “Тополя”.

Над парадным фронтом пылкой “рощи”
Просветлели даже небеса.
Красная гудит, ликует площадь,
Провожая “Тополи” в леса.

 

Георгий ЕШИМОВ

РОВЕСНИКИ ПОБЕД
Нынче грянуло ей шестьдесят,
Стала бабушкой мамка-Победа,
Но у правнуков очи блестят:
«Расскажи про Германию, деда!»

Он в пехоте служил рядовым,
Трижды ранен, имеет награды,
И домой возвратился живым
Под салютов цветных звездопады.

Про Берлин и горящий рейхстаг
Он расскажет, про мутную Шпрее,
Как в Тиргартене – оберст в крестах –
Немец выскочил… Дед был быстрее…

Они слышали это уже,
Но – мальцы, а, гляди, понимают:
Дед на огненной снова меже, –
Молодеет, когда вспоминает…

И опять под рукой автомат,
Как на штрассе той – Унтер-ден-Линден, –
А в окне яркий девичий взгляд:
Ненавидящий?
Робкий? –
Призывный…

Что меж ними там произошло? –
Никому не узнать, ну-тка, нишкни, -
Только дед, воротившись в село,
Пятилетку гулял, не женившись.

Телевизором он раздобрел,
Двадцать лет уже было Победе, –
Про Берлин передачи смотрел
Неотрывно на зависть соседям.

Рвался съездить хоть раз в Трептов-парк,
А колхоз на кого же оставить?
Той весны неуёмный пожар
Жег его совестливую память.

А теперь лет уже шестьдесят
Пролетело. И сын ли, дочурка, –
Юной страсти святой результат,
Коли был, постарел, – вот докука!

Кудри гладит своих правнучат,
«Черноглазые… – молвит с тоскою, –
Шестьдесят, ты гляди, шестьдесят…»
И качает седой головою.

А за окнами снова скворцы
Тараторят – пернатые веды,
И горят золотые венцы
На героях Великой Победы.
2005 г.

 

Николай ЗИНОВЬЕВ

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Воспетый и в стихах, и в пьесах,
Он, как отец к своим сынам,
Уж много лет как на протезах —
Что ни весна — приходит к нам.
Он и страшнее, и прекрасней
Всех отмечаемых годин.
Один такой в России праздник.
И слава Богу, что один.

***
Я своего совсем не помню деда,
Но в этом вовсе не моя вина:
Его взяла великая Победа,
А если проще — отняла война.
Мы с братом на него чуть-чуть похожи,
И правнук тоже, хоть еще малыш.
Совсем не помню деда я, но Боже,
Кого в России этим удивишь?

 

Александр ИВУШКИН

БАЛЛАДА О НЕЖЕЛАННОМ СЫНЕ
Немым укором ветер дул с Востока.
Бойцы шагали хмуро - ветру встреч.
А к вечеру в селенье одиноком
звучала немцев лающая речь.

Гуляла громко пьяная забава.
И женщину,
приставив к горлу штык,
втащила в дом орущая орава,
потехи ради – «Тринкен унзер Зиг!..»

А чуткой ночью, часовых пугая,
шла по дороге к дому, вдоль села,
покачиваясь, тень полунагая
и смерть себе в помощники звала.

А по утру село ругало фрицев,
но были и другие на селе:
«…Уж лучше б этой сучке удавиться,
свою вину перехлестнув в петле!»

Но – чья вина,
уж коли есть такая?..
Округа в спорах встала на дыбы.
А может тех, кто сёла оставляя,
страну бросал на произвол судьбы?..

«Ужо настанут дни, -
роптали люди. -
И надо ещё будет отвечать!..»
Вот и Россия залпами орудий
победный путь свой стала отмечать.

Уже война к Зееловским высотам
свои пути-дороги подвела.
А женщина пугливо, без охоты
супруга с фронта, словно суд, ждала.

Она-то знала, что понять не сможет
и не ждала прощенья от него.
Ведь сын рождён -
войны на год моложе.
И на селе расскажут - от кого.

Доложат, озираясь воровато,
что носит по деревне мальчуган
фамилию советского солдата
и отчество – от имени Иван.

И потому, к груди прижав ребёнка,
она, рыдая, не свалилась с ног,
когда прочла на мужа похоронку,
а испустила облегчённый вздох.

И лишь потом – до боли исступленья! -
созналась, плача, что себе лгала.
Что вздох души –
не подлость преступленья:
ждала ведь мужа, видит Бог, ждала.

И что детей ему бы нарожала,
как самая надёжная жена.
И что всю жизнь его бы обожала.
Скорей бы только кончилась война…

И что хулу народную просила:
не укоряй, мол, душу не тревожь.
И что пока дитя в себе носила,
хотела, чтоб на мужа был похож.

И что растёт он, словно отщепенец
в родимой стороне садов и хат,
где все его зовут заглазно: « Немец!..»
Как будто бы мальчонка виноват.

И что в лицо ей, может быть, не бросит
досадных слов обиженный юнец.
И что, взрослея, никогда не спросит:
«Скажи мне правду,
кто же мой отец?..»

И, может быть, груз непосилья скинув,
ей не придётся, как в холодном сне,
уклончиво бубнить чуть слышно сыну:
«Без вести где-то… канул на войне.»

Из цикла «Картинки детства»

ИГРА В ВОЙНУ
А в нашем детстве не было вины.
что слёз и бед военных не застали,
что на десятый год после война
в свою войну отчаянно играли.

В лесу за Ламой, где окопы - в ряд,
мы кучковались, гордости не пряча.
И, как взаправду, строили отряд,
и наступая, верили в удачу.

Послушно шли в разведку и в дозор,
и прятались под лапником ершистым.
Да вот беда – шёл постоянный спор:
никто не соглашался стать фашистом.

Никто не соглашался лезть в окоп
в немецких касках,
чтобы за фрицев драться!..
И в жизни, как тогда, мы жили, чтоб
в продажной шкуре вдруг не оказаться.

ГОРЬКОЕ ЭХО
В окопах и подгнивших блиндажах,
на свежей пашне и по кромкам леса –
после войны, в нас не вселяя страх,
ещё живое пряталось железо.

Снега в апреле, стаявши на треть,
ручьями звонко по земле бежали
и дней военных брошенную смерть,
не весть зачем, повсюду обнажали.

Ах, как кипел наш боевой задор,
как волновал мальчишеские души!
Мы стаскивали мины на костёр,
и, в ямы спрыгнув, затыкали уши.

Кололся воздух - как врагам назло.
Мы ликовали: «Во, рвануло!.. Сила!»
Но так однажды вдруг не повезло:
троих из нас осколками скосило.

Прощальный плач у края тишины…
Но кто б посмел
вину свалить на детства?
…Мы жили горькой памятью войны.
И от неё куда нам было деться?..

 

Виктор КАРПУШИН
(Балашиха, Московская обл.)

МЕМОРИАЛ
На Братском кладбище сквозь плиты
Растёт трава. Вы не забыты!
Теперь весна, раскрылись почки,
Как письма, клейкие листочки,
Как будто весточки оттуда,
Где все надеялись на чудо,
Что повезёт и пуля ми;нет,
Не подорвётся друг на мине,
Что уцелеешь под обстрелом
В окопчике заиндевелом…
…Запомни имена на камне,
По плитам проведи руками.
Здесь вербы – белыми свечами,
А раньше и не замечали…

9 МАЯ
Две золотистые полоски
На мешковатом пиджаке.
Под ними – Красная Звезда.
Концы лучатся.
Старик у входа в парк,
Дрожит картон в руке:
«Ищу однополчан!»
И крупно – номер части.

Так он бродил в толпе,
Прядь убирал со лба.
Седую прядь.
И музыка гремела.
А после прошептал:
«Как видно, не судьба…»
И закурил одной рукой умело…

 

Екатерина КИРИЛОВА

ВАЛЬС НА ВОЙНЕ
Тишина, но страшная такая,
И не слышно шелеста травы...
Майский ветер, гладя и лаская,
Не спасает от ночной жары.

Вдруг... округа спавшая проснулась -
Ритмы танца разбудили тишь,
Солнце к полю боя прикоснулось,
И взлетел свободно в небо стриж...
Громко пела в блиндаже пластинка -
"Мирный" вальс звучал среди войны -
Отдыхали после поединка
Русские защитники страны -
Юные безусые мужчины -
Не у всех ещё был школьный бал...
Эшелон военной злой машины
Тех ребят на смерть завербовал.
Карандаш, клочок бумаги жёлтой,
Милой фотография в руке...
Пуля просвистела, как иголкой,
Рваный след оставив на щеке.
Быстро так... Никто и не заметил,
Как потух горячий взгляд бойца -
Паренька, что не пожил на свете,
И не ждал такого вот конца…

Полем боя смерть гуляет злая,
И кружится в вальсе тишина...
Жаль: мальчишка даже не узнает,
Что сегодня кончилась война.

 

Виктор КИРЮШИН

ПОБЕДИТЕЛЬ
Грязь месил,
В медсанбате срывал бинты,
Стали руки темней свинца…
Я не знаю,
Не знаю совсем, кто ты,-
Ни фамилии, ни лица.

Ведь Россия-мать велика собой,
У неё не счесть сыновей.
А случится бой: там солдат – любой.
Все одной семьи и кровей.

Тополя цвели, пели кочеты,
Но пришел июнь ледяной.
Сколько холмиков по обочинам
У тебя, солдат, за спиной!

От Москвы лежал в десяти верстах-
Всё равно своё наверстал!
Позади война, впереди рейхстаг.
Вся земля тебе – пьедестал.

ФРОНТОВИКИ
После медсанбатов и штрафбатов -
По своей вине и без вины -
Им уже давно не до дебатов
На погостах рухнувшей страны.

Памяти зияющие дыры
Не закроют речи и цветы…
Спят в земле бойцы и командиры,
Армии, дивизии, фронты.

Позади десанты и тараны,
Сталинград, днепровский рыжий ил.
А сегодня души их и раны
Лечит сам архангел Михаил.

Не они, а мы теперь во мраке,
Раз твердят не спьяну за столом -
Не добро и зло сошлись в атаке:
Это воевало зло со злом.

Жизнь воспринимая без идиллий,
Не хочу турусы городить…
Нас, детей и внуков, победили,
Их уже не смогут победить.

 

Юрий КЛЮЧНИКОВ

МЫ ТЕБЯ ОТСТОИМ!
Край передний иную
наметил манеру рисунка,
поменяли регистры
октавы военной грозы —
по высотам сердец,
по лощинам и лужам рассудка
пролегает сегодня
зигзаг фронтовой полосы.
Мы в окопах еще,
мы в траншеях по самые плечи,
видно, день не настал,
видно, час наступать не пришел.
Словно мессеры кружат
чужие недобрые речи,
атакуя повсюду
притихший российский Глагол.
Ждали пуль и огня,
оголтелой пехоты и танков,
на прямую наводку
в туман приготовив стволы.
А отрава вползла
на позиции главные с флангов,
потому что мы сами
открыли отраве тылы.
Мы и это пройдем,
в эшелонах тройных перестроясь,
пусть нас кто-то хоронит,
пророчества нам — не в нови.
Мы тебя отстоим,
золотая славянская совесть,
наше русское сердце —
сияющий Спас на крови!

* * *
Ax, власть советская, твой час
Был ненадолго вписан в святцы.
Ты гнула и ломала нас,
Пришел и твой черед сломаться.
Бывало, на тебя ворчал,
Но не носил в кармане кукиш.
И поздно вышел на причал,
Что никакой ценой не купишь.
Когда сегодня Страшный Суд
Долги последние свершает,
А телевизионный шут
На торг всеобщий приглашает,
Я поминаю дух и прах
Отцов, которые без хлеба,
Отринув всякий Божий страх,
Как боги, штурмовали небо.
Не убивал и не убью,
Не принесу свидетельств ложных,
Но их по-прежнему люблю,
По-детски веривших, что можно
Через кровавые моря
Приплыть к земле без зла, без фальши.
Смешная, страшная моя,
Страна-ребенок, что же дальше?
1999

ПИСЬМО СВЯЩЕННИКУ
Вы Родине нашей вменили в вину
публично, с амвона, ни мало, ни много,
что страшную мы заслужили войну
за власть коммунистов, отвергшую Бога.
Ну что ж, и церковный, быть может, погром
в семнадцатом тоже был горьким лекарством
за несохранённый Синодом Покров
Святой Богородицы над государством.
Но я-то в стихах не виню никого
за нынешние и былые невзгоды,
нам вместе бы с вами вернуть торжество
священной весны сорок пятого года.
В ту пору связать нас сумела беда
сегодня же беды разводят в тумане.
Вы ждёте повинной? Примите тогда
за всех коммунистов
моё покаянье.
Простите, что манны не ждали с небес,
что, Бога не помня, творили молитву,
что строили вместо церквей Днепрогэс,
колхозы, метро, Комсомольск и Магнитку.
Что был, не мерещился классовый враг,
что с ним воевали, не прячась по затишкам,
что гибли за цвета кровавого флаг,
и верили батьке с усами — не батюшкам.
Но если вернётся на Родину Свет
и Знамя победное вновь будет поднято,
я верю — допишется в Новый Завет
апостольский грех большевистского подвига.
10 июня

22 ИЮНЯ
В тот самый длинный день,
в день ущемленья ночи
увёртливая тьма
готовила реванш.
Был верховод её
в своих расчётах точен,
он всё предусмотрел,
как извести славян.
Лишь не учёл их душ
безмерные просторы,
безмолвие снегов,
загадочность болот.
Священная война!
Вошла ты в наши поры,
как чудный элексир,
как шпальный креозот.
Когда сегодня шут
на голубом экране
твой пепел шевелит,
тревожа наш покой,
ему и невдомек,
что он смертельно ранит
себя же самого
блудливою рукой.
Кусайте нас, шуты,
нам очень нужно это -
разбуженный покой
и ненависть врагов.
Дождётесь от Руси
святого рикошета,
разбудите в сердцах
пригашенный огонь.
22 июня 2013

ОНИ И МЫ
Нам их пиджак и неуклюж и тесен,
Их раздражает наш простор и вес…
Они не понимают наших песен,
а мы их либеральный политес.
Нам скучен гвалт о пользе инвестиций,
жар биржи не живёт у нас в крови.
Душа жива погоней за жар-птицей,
тоской по правде, братству и любви.
Мы греемся в аду мечтой о рае.
И это тоже непонятно им,
как Русь до сей поры не умирает,
как мы её безжалостно храним.
Мы будем жить доколе в русском поле
родная песня излучает грусть
и русская учительница в школе
нам Пушкина читает наизусть.


 

Екатерина КОЗЫРЕВА

РУССКОМУ ВОИНСТВУ
Страшно досталось земное Крещение
Боголюбивому русскому воинству:

В огненной вы окрестились Купели
Политы собственной Кровью…

В подвиг державного их послушания
Бога молите о них, православные!

Господи! Вольные или невольные
Им прегрешенья прости!

Души врагов покори ненасытные,
Русь от лукавых избавь многочисленных,

Чтобы вернулось домой войско русское,
Славя Христа с Пресвятой Богородицей.

БОЕЦ РЯДОВОЙ
Стройным сияет парадом
Красная площадь с утра:
Люди в военных наградах
Кричат троекратно: Ура!

То дальше война, а то ближе,
Когда вдруг салют загремит,
И взмывшие голуби с крыши
Крылами поднимут зенит.

За ними взлетят самолёты
Над Русью и над Москвой,
И гулкие марши пехоты
Услышит боец рядовой

Родимую вспомнит Отчизну
Несломленный русский народ…
И, правя законную тризну,
Военную песню споёт.

 

Валентина КОРКИНА

ПИСЬМО С ФРОНТА
Над прошлым нашим ложь витает,
На свет и правду тень легла...
Но письма прадеда читает
С волненьем Катя МаршалА.

Нательным крестиком хранимый,
Их Пётр Андреич Лукичёв
С войны писал жене любимой,
Когда мечталось горячо

О долгожданном Дне Победы,
О милом доме в три окна,
Где столько песен было спето,
Пока не грянула война.

Писал в затишье, меж боями:
"ЛидОк, милОк, скучаю, жди:
Ведь наше будущее - с нами,
И наша встреча - впереди!"

Мечты о будущем, о встрече...
Увы, война не просто зла -
Она жестОка...

Школьный вечер
В музее...
Катя МаршалА

Письмо читает, трудно дышит.
И - как морозом - по спине!

...А Лукичёв
         всё пишет, пишет
Письмо домой, своей жене...

P.S. Все имена и фамилии, а также
строки из письма - подлинные.
Письма П. А. Лукичёва хранятся
в литературном музее курской
школы № 35, которую недавно окончила
правнучка фронтовика Катя МаршалА.

 

Валентина КОРОСТЕЛЁВА

СОЛДАТ
Голубело утро раннее
Устоявшейся весной, -
Как вернулся он, израненный,
Искалеченный войной,

Где в бою не дрогнул, выстоял,
Славу добрую снискал...
Он в сенях курил неистово -
К новой жизни привыкал.

Как назло, лишь беды грезятся -
Ну, куда теперь без ног?
Никого к себе с полмесяца
Подпустить солдат не мог,

Даже друга, друга Якова
(Вместе вышло воевать), -
И жена тихонько плакала,
И вздыхала тяжко мать.

Но однажды... слышат жители -
У рассохшихся ворот -
Запинаясь, нерешительно,
С хрипотцой - гармонь поёт.

И, чем больше было алости
В нарождавшейся заре,
Тем всё больше было радости
В разгоравшейся игре.

А гармонь, сияя планками,
Непростой вела рассказ,
И хотя порою плакала,
Но уже в последний раз!

В ЭТИ МАЙСКИЕ ДНИ …
… И снова от мыслей нахлынувших тесно,
И снова едины сердца…
Военные фильмы, военные песни,
Портрет молодого отца…

И в будни высокие сердце вступает,
И вечное пламя горит…
Пусть горькая правда к земле пригибает, -
Она же и дух закалит.

Россия ни дня не живала без боли,
Да только её ли вина?
Пусть жизнь закипает, как минное поле,
Но главная тропка видна…

К БРАТЬЯМ
Не отпускает то, что было,
Всё той же памятью горю.
Что – там, с отцовскою могилой -
Уже в чужом, увы, краю?

Неужто это всё не снится –
Разбой, Бандера, лжи потоп?
Ещё вчера – родные лица,
Сегодня бьют друг друга в лоб.

Раскрыли рты на это дети,
Но зла не выдохлись меха.
… Могилу, братья, пожалейте!

Нет на земле страшней греха.

 

Владимир КОСТРОВ

ЭХО ВОЙНЫ
          Памяти Николая Старшинова
Встану рано и пойду в поле.
Вот и солнышко встаёт – Божье око.
Только пусто без тебя, Коля.
Одиноко без тебя, одиноко.
Видишь: белая парит в небе чайка.
Тут к тебе бы постучаться в окошко.
Где-то тихая поёт балалайка,
С переборами играет гармошка.
Посмотрю на небеса – воля,
Глаз на землю опущу – доля,
Поднимаю у мостков колья
И живу я без тебя, Коля.
По осоке я плыву и по лилиям,
Впереди чиста вода – суходоны.
И брусничная заря и малиновая
По-над домом, где тебя нету дома.
По заливчику летят цепью утки,
На лугу любовно ржут кони.
Да чего там, и в Москве, в переулке,
Без тебя, как без себя, Коля.
Горько, Коля, на Руси, очень горько.
Всё, что сеяли отцы – всё смололи.
Мне бы рядышком с тобой горку –
Всё тебе бы рассказал, Коля.
* * *

Мы - последние этого века,
Мы великой надеждой больны.
Мы - подснежники.
Мы из-под снега,
Сумасшедшего снега войны.

Доверяя словам и молитвам
И не требуя блага взамен,
Мы по битвам прошли,
Как по бритвам,
Так, что ноги в рубцах до колен.

И в конце прохрипим не проклятья -
О любви разговор поведём.
Мы последние века.
Мы братья
По ладони, пробитой гвоздём.

Время быстро идёт по маршруту,
Бьют часы, отбивая года.
И встречаемся мы на минуту,
А прощаемся вот навсегда.

Так обнимемся.
Путь наш недолог
На виду у судьбы и страны.
Мы - подснежники.
Мы из-под ёлок,
Мы - последняя нежность войны.

 

Александр КУВАКИН

ПАМЯТИ МОЕГО ДЯДИ
«Ваш сын красноармеец
Лукин Николай Александрович,
1923 г.р., уроженец Воронежской обл., с. Грязи,
находясь на фронте, пропал без вести
15 февраля 1942 г.
при выполнении спецзадания по разведке.
Штаб 849 артиллерийского полка. 8 мая 1942 г.»
Из похоронки. Ленинградский фронт.

Красноармеец Николай Лукин
Шёл по войне, не замечая мин.

«Что нам война!» – друзьям он говорил.
И спирт водой ни в жизнь не разводил.

«Вот Волхов, – говорил, – вот Шлиссельбург.
За Ленинград их бьём, за Петербург».

А после оборачивал свой взгляд
В ту сторону, где отчий дом и сад,

Где мать с отцом да младших – братьев пять
И четверо сестёр – родная рать!

Глаза его влажнели на ветру.
«Нет, – он шептал. – Так просто не умру!»

И в боевых товарищах своих
Дух поднимал, читая древний стих

Про Куликовский бой, Бородино,
Про битвы, в сердце певшие давно.

И впереди немецкий наглый враг
Бойцам казался обращённым в прах.

Когда Лукин в разведку уходил,
На Сретенье пух снежный повалил.

Со Сретенья рукой подать – весна.
Весна – кругом. Была ли ты, война?

Восьмого мая в штабе артполка
Над похоронкой пели все века –

Красноармеец Николай Лукин
Стал в русском небе вечный русский сын.

 

Елена КУЗЬМИНА

***
      Один такой в России праздник…
                Николай Зиновьев
Стоят солдатиков колонны,
Грядёт торжественный момент.
На войско бравое влюблённо
С трибуны смотрит президент.
Ему ответив мощным рыком,
Чеканя шаг, пойдут войска.
Пойдёт играть, греметь музыка,
Что сердцу моему близка.
И всё бы ладно, всё бы славно,
Но кажется нездешним сном.
Переведу глаза с экрана,
И что же вижу за окном? –
Чернеет здание казармы,
Молчит военный городок,
И след ушедших в Лету армий
Сметён с асфальтовых дорог.
На грязный плац собак кудлатых
Гулять выводит наш сосед.
Нога российского солдата
Здесь не ступала много лет.
Из окон видя по соседству
Казарм полусожжённый ряд,
Сыны мои, должно быть, с детства
Не смотрят праздничный парад.
Что сыновей корить за это?
Великой Родине верны
Остались русские поэты –
И флот, и армия страны.
Им дух предательства не ведом!
А потому я не тужу:
Я сыновьям про День Победы
Стихи Зиновьева твержу.

 

Алла ЛИНЁВА

*  *  *
Двоих проводила она сыновей…
Один – в восемнадцать ушёл в танкисты…
Другому – семнадцать минуло лишь,
А он – добровольцем – сражаться с фашистами!
Мальчишки её озорные, чубастые,
Глядят с фотографий, что соколы ясные…
А мы и весёлой её не знали…
Улыбку и ту встречали едва ли…
В селе горше всех ей хлебнулось одной –
Два сына её не вернулись домой…
В ночь пред иконой под ветра вой
Молится бабушка за упокой…
А со стены, с фотографий, чубастые,
Молча внимают ей соколы ясные…
Молча внимает луна среди тьмы,
Молча внимаем, не спящие, мы.

*  *  *
Расскажи мне, бабушка, о войне…
Как фигурку стройную спрятала в шинель,
Волосы кудрявые – под звезду!
И за дело правое – в пасть к зверью!
Как вскружились листья
В смертоносный вихрь,
И твой смех искристый
Оборвался вмиг
Где-то на Смоленщине
Как в огне…
Расскажи мне, бабушка, о войне.
Что такого знаешь ты,
Что нельзя мне знать?..
И сказала бабушка:
Больно вспоминать…

 

Александр ЛЮЛИН

ВОЕННЫЙ ПАРАД 7 НОЯБРЯ 1941 ГОДА
Москва. Красная площадь
Взрывая снег метельный, с ладонью у виска,
Будённый и Артемьев объехали войска.
Немеркнущая слава святых-сороковых!
Метели белый саван укутывает их…

Продрогшие вороны.
Морозная Москва.
Наркома обороны
Суровые слова.

С трибуны Мавзолея: не человек – кремень!
(А гроб, где мёртвый Ленин, был вывезен в Тюмень).
Апостольский характер! Подвигнется народ –
Неисчислимы рати Россия соберёт.

Бьют восемь раз куранты. Пурга. Штыки горят.
Кремлёвские курсанты идут – за рядом ряд;
Морские пехотинцы – как усмирённый гром:
Бушлаты, бескозырки, ботинки – флотский хром.

Сто двадцать раз в минуту печатают шаги
Единственным маршрутом – на фронт! – строевики.
А конницы! Тачанки (Доватор и Белов…)!
Грохочущие танки – солярка, рты стволов…-

Решительные лица,
Запретная тоска.
Столица ты, столица,
Царь-град ты наш – Москва!

 

Аркадий МАКАРОВ

У МОГИЛЫ НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА
      Дяде моему Макарову Ивану, пропавшему
       без вести в Великую Отечественную войну
Ты крепко спишь в земле столичной,
Покрытый Знаменем Страны,
У той державной и кирпичной,
У красной зубчатой стены.

Был стол широкий на поминках
От Сахалина до Карпат,
А ты лежал с ружьём в обнимку,
Не слышал почестей, солдат.

В глазах остался ужас боя.
И ты навек остался в нём…
Отдай, солдат, земле земное,
А дух смешается с огнём.

 

Владимир МАРУХИН

ДЕНЬ ПОБЕДЫ
            «Молюсь за упокой, стары слова,
            Душа печалится, но утешает сладко
            Сознание того, что Русь жива,
            Что русский дух – до сей поры загадка,
            Которой так боится ворог-бес,
            Перед которым вновь бессильны тати:
            Пошел на смерть за православный крест
            Русоволосый худенький солдатик.
            Ушел он в тот простор нездешних мест,
            Где встречь ему выходит Богоматерь…»
В. Ефимовская
«Памяти Евгения Родионова,
казненного чеченскими боевиками,
местночтимого святого».

1.
День Победы – это значит,
Что за праздничным столом
Мой отец поет и плачет
О военном, о былом …
Вспомнит бой неравный,
Адский,
Но молчаньем обойдет
Личный подвиг свой солдатский,
Плавно песню заведет:
"Край алтайский весь заснежен,
Грузди в кадках солоны …
Из-за острова на стрежень,
На простор крутой волны …" *

О своем голодном детстве
И об отчиме плохом,
О работе с малолетства
На деревне пастухом
Говорил он, словно повесть
Детям горькую читал:
"В жизни было все,
Но совесть
Никогда не продавал.
За Россию выпьем, братцы,
Чтоб жива всегда была.
За нее сегодня драться
Ваша очередь пришла!
Знайте, наш народ в блокаде
От Крещения Руси …
Не убий и не укрaди,
Православный крест неси!
Русских воинов работа –
Защищать наш мирный труд.
Вот в Чечне шестая рота
Удержала высоту …
В вечной жертвенности вижу
Ключ народного пути:
Победить – не телом выжить, -
Духом надо превзойти!"

2
Бросил Бог в сырую землю
Горсть отборного зерна.
Всходы новые приемля,
Помолись о них, страна!
Ведь на русскую Голгофу
Вел Господь бойцов отряд.
О какой же катастрофе
Нам сегодня говорят?
Пьем за то, что дух не сломлен,
И его не сломит враг,
Пьем за то, чтоб каждый помнил:
Подвиг роты – Божий знак!

3
И родина, и юность далеко,
И две войны чеченских отгремело,
И заживают раны нелегко
Души отвоевавшейся и тела …
Порой меня преследует кошмар, -
Всех ужасов той бойни к довершенью:
Возможно, мой молочный брат Анвар
Моею стал последнею мишенью …
_____________
* А.А. Шевелев. Памяти Василия Шукшина

РУССКОМУ ВОИНУ
            «Но это вы знаете,
            Что если бы ведал хозяин дома,
            В какую стражу придет вор,
            То бодрствовал бы и не дал
            Подкопать дома своего».
                Евангелие от Матфея, Гл.24,43
1
Свет лампады льется на иконы,
Покаянно вздрогнула душа,
Вспомнившая Божии законы,
Жить желая дальше не греша.
Отче наш!
Прости заблудших племя,
Не губи отступников,
Спаси …
Новый враг пришел на нашу землю
Уничтожить русских - на Руси;
И застал врасплох нас не случайно:
Искушает многих сатана …
Как стена,
Подкопанная тайно,
В одночасье рухнула страна.
Были мы рязанцы,
Новгородцы,
Туляки,
Орловцы,
Москвичи, -
Стар и мал, умели мы бороться
За Отчизну,
А теперь – молчим …
Мы смирились со своей судьбою …
Спят спокойно наши палачи,-
Сытый Кремль Америке без боя
Отдал от моей страны ключи.

2
В черной книге русского позора
Не найти бесславнее страниц:
Терпим вражьей власти волчий норов
И войну внутри своих границ,
И под игом нынешних поганых
Мы неволей сыты неспроста:
Мы рабами стали чистогана,
Боже, помоги Твоими стать!
Свет лампады льется на иконы,
А в душе безмолвная гроза:
Стыдно жить по волчьему закону
И смотреть Спасителю в глаза!
Сколько раз нам кровию умыться
Суждено,
Чтоб навсегда прозреть?!
Дай нам, Бог, с грехами не смириться,
И как встарь, с врагами биться впредь.
Разорвать бесовские оковы
У последней, гибельной черты,-
Вспомни вновь про поле Куликово,
Русский воин!
Кто, если не ты ..?!

 

Эмма МЕНЬШИКОВА

ВЕТЕРАНЫ
Ветераны уходят в землю,
Не сдавая своих позиций…
Снова раненные под Ельней,
Хрипло шепчут: – Сестра, водицы…

До рассвета не спят от боли,
О друзьях вспоминая павших.
А к утру по команде «К бою!»
Рвутся яростно в рукопашный…

Со штыками идут в атаку,
Упираясь во вражьи цепи,
Грозно бьются в кровавой схватке
За родные поля и степи….

Не в постелях – в сраженьях святых,
Захлебнувшись огнём свинцовым,
Умирают от ран солдаты
Под Смоленском и под Ростовом…

Сколько лет на переднем крае,
За Москву и за Курск воюют…
Кто-то в танке опять сгорает,
Кто-то в небе врага штурмует.

И в пылающем Сталинграде,
Как товарищи их когда-то,
Погибают Победы ради
Жизнь отдавшие ей солдаты…

Бьются насмерть в Орле и Бресте,
Льнут под выстрелами к землице.
И уходят в иные веси,
Не сдавая своих позиций…

 

Надежда МИРОШНИЧЕНКО

ПОМНЮ
Чтоб мы о них могли писать сонеты,
Рожать детей и строить города,
Они легли, тоскуя, в землю эту.
В такую русскую, как никогда.
Отечество, твои отцы и братья
В Отечественной сгинули войне.
А матери свои порвали платья
Им на бинты, и на пелёнки мне.

Тогда не знают люди превосходства,
Когда одна Великая  Беда.
Моей страны всеобщее сиротство
Вошло в меня, хоть я не сирота.
Я помню, как соседки голосили
По всем солдатам, отданным Войне.
Как чёрный цвет на Родине носили.
На синеглазой русой стороне.

А белый цвет был и не нужен, вроде.
И лгали те щемящие слова:
«О, Русь моя! Жена моя!..» Выходит:
И не жена. Невеста да вдова.
А мальчики, не веря похоронкам.
Надеждою терзали матерей.
А женщины мечтали о ребёнке
В закостенелой нежности своей.

А мы, объяты гневом и печалью,
Мы, дети, в детях видели врага.
И девочка немецкая ночами
Спать из-за нашей мести не могла.

А нынче говорят: всё было зря.
Прости ты их, Родимая Земля.

 

Виктория МОЖАЕВА

* * *
Мой дед не вернулся оттуда,
Где вышел навстречу войне,
И тяжкая в сердце остуда
Упала, как снег по весне…
Так просто, без пепла и тленья,
Без слёз и цветов на гробу
Большая судьба поколенья
Его поглотила судьбу…
Мой дед удостоился чести
С земли отойти в небеса,
И титул «пропавший без вести»,
Как звон колокольный взвился…
И твёрдое мне убежденье
Из детства взросло моего,
Что есть только дата рожденья
Над именем светлым его…

 

Александр НЕСТРУГИН

ПИСЬМО ИЗ 41-го
Адрес краток: вместо дома-улицы —
Только номер почты полевой...
Детские каракули сутулятся:
ПАПКА
ПРИХОДИ СКОРЕЙ ЖИВОЙ.
ВАНЯ
МАМКА ЗАХВОРАЛА.
ХЛЕБУШКО НАМ С НЮШЕЙ
ОТДАВАЛА...
А САМА НЕ ЕЛА...
А МОРОЗ...
...Папке прочитать не довелось...

ПАРАД 41-го
Времён суровы опечатки…
И вязнет шепоток в ушах:
«Здесь век иной, и нет брусчатки,
Чтоб на века печатать шаг.

Здесь надо жить намного проще,
И незаметней, и серей…»
…Глухой райцентр, ночная площадь,
Стволы засохших фонарей.

И – ни души. И всё, что было
Судьбою – исподволь, не вдруг –
Глухая темень обступила
И знамя рвёт моё из рук.

Но я – ты скажешь, труд напрасный? –
Свой век врагу не отдаю.
Но я – уже на той, на Красной,
Брусчатой площади стою!

Похмельный бред? Больные нервы?
…Снег редкий. Злые сквозняки.
И рядом строит сорок первый
Свои последние полки.

* * *
Партбилеты, как святые книги
Старые, – не прячут по лесам:
Трижды и четырежды расстриги
Каются - и получают сан!

Те, кто у чужой двери толкался –
Храм торговцев выбрать, храм менял? –
За грудки берут, орут: «Покайся!» -
Тем, кто сроду веру не менял.

 

Николай ОЛЬКОВ

* * *
Я помню щит на самом видном месте,
Две надписи, скрещенные на нем,
На иностранном:  «До Берлина 200»,
По-русски снизу: «Ничего, дойдем!».

И пусть написано не так красиво,
Покрепче слово вместо «ничего» –
Кто тот герой? Кому сказать спасибо,
И где сегодня отыскать его?

Теперь он крепким словом не гордится,
Но может смело говорить о том,
Что если только ЭТО повторится,
То где-нибудь на подступах к столице
Напишет снова: «Ничего, дойдем!».
1965 г.

 

Елена ОСМИНКИНА

ДОРОГА НА ДРЕЗДЕН
Поезд мчит вдоль Эльбы. Берега
в разноцветных домиках, в церквушках,
и дождинки падают, слегка
освежая зелени верхушки
у деревьев на крутых холмах.
Ярко подмигнуло в туче солнце –
заблестели в пряничных домах
светлые, прозрачные оконца.

Горький вкус у этих мирных мест,
горький вкус у кофе в белой чашке –
мой отец шагал на Дрезден-west
в гимнастерке пыльной и фуражке.
А вагоны мчатся над рекой,
соблюдая расписаний строгость.
Чудится, что папа на дороге
из военных лет махнул рукой…
          
ЖИВАЯ ПАМЯТЬ МАЯ
Он помнит всё: войну, и бой в Берлине,
И немоту обугленной земли.
Война огнём дышала в грудь и спину,
А небеса не всех уберегли.

И гладит дед у правнучки косички
И письма ей читает с фронта вновь,
И памятью рисуются привычно
Военный май, и гул, и лязг стальной.

Трясло планету яростью снарядов,
И островок живой – солдатский ров,
Где холодок от пуль, летящих рядом,
Не остудил решимости бойцов…

Чтоб вновь война не вспарывала дали,
Един живою памятью народ.
И ветеран, надев свои медали,
Со всей страной по площади идёт.

 

Юрий ПЕРМИНОВ

* * *
Снег апрельский – остатний – темнее свинца,
тают в небе охлопки тумана…
Мама сердцем больным вспоминает отца –
незабвенного деда Ивана.

К маю время земное плывёт,
                веково
серебрятся небесные стяги…

Дед погиб в сорок первом году – за него
расписались браты на рейхстаге.

Вместе с ними – тогда и сейчас! – ни на миг
нас, в беспамятстве нашем, не бросив,
Михаил – их небесный Архистратиг,
и земной полководец – Иосиф.

…День Победы встречает большая страна
(как сердечная рана – большая).
С горних высей родные звучат имена,
нас, живущих, к Любви воскрешая.

 

Екатерина ПИОНТ

* * *
Дети сорок шестого
Раскиданы по земле.
Иголками возле стога,
Зарубками на стволе.

Мечта о них в бой поднимала.
Она подавляла страх.
На свете их очень мало…
Выношенных в отцах.

 

Владимир ПОДЛУЗСКИЙ

МЕДАЛЬ «ЗА ОТВАГУ»
Когда при Ельцине мир к краху
Катил, дыша и не дыша.
Медаль посмертно «За отвагу»
Отца на кладбище нашла.

За подвиг ратный под Москвою,
Где  не без помощи святых
Напару с русскою  зимою
Огнём  он  сдерживал блицкриг.

Запомнил  плохо эту битву;
Простой, как всякий лейтенант,
Что под сестринскую молитву
Кропил  он  кровью медсанбат.

- Что говорить. Там многим дачи
Отмерял  бешеный свинец.
А слава…нежности телячьи,-
Под рюмку  рассуждал  отец.

Его комдив тогда к медали
Представил, да не до неё.
Тут  вмиг стираются детали,
Как просолённое  бельё.

Полвека батька ждал награды,
Как дополнительный талон
На ветеранские услады
В конце свихнувшихся  времён.

И не дождался. Комья пали.
И уж когда взошла звезда
Над  тихим холмиком печали,
Пришла медали череда.

Вручили маме «За отвагу»,
Как крест отцовский – с-под полы.
И на казённую бумагу
Упали  капельки смолы.

Вы не смущайтесь. То сравненье
У мамы стыло на устах.
Ведь вдовьи чёрные поленья
Внутри пылают, как рейхстаг.

В семье осталась от победы
Одна холодная медаль.
И поминальные обеды,
Как чисто русская деталь.
6 мая  2016

 

Николай РАЧКОВ

* * *
От Любани до Мги всё леса да болота
И суровый, до блеска стальной небосвод.
От Любани до Мги погибала пехота,
Понимая, что помощь уже не придёт.

«Где шестой батальон?.. Где четвёртая рота?..»
За спиной – Ленинград. Невозможен отход.
«Только насмерть стоять! Только насмерть, пехота!..» –
И стоит. И уже с рубежа не сойдёт.

Гимнастёрка намокла от крови и пота,
Израсходован в схватке последний патрон.
Но стоять, лейтенант! Не сдаваться, пехота!
Ты не станешь, не станешь добычей ворон.

Кто-то тонет, не сбросив с плеча пулемёта,
Кто-то лёгкие выхаркнул с тиной гнилой.
Вот она, сорок первого года пехота
Меж Любанью и Мгой, меж Любанью и Мгой.

В День Победы ты тихо пойди за ворота,
Ты услышь, как вдали раздаются шаги.
Это без вести павшая наша пехота
От Любани до Мги, от Любани до Мги…
ПОСЫЛКА
Он брал Берлин. Он там горел в броне.
С тех пор не раз осыпалась калина.
Не до него, несчастного, стране.
И вот ему посылка из Берлина.

«Зачем?» – переспросил людей солдат.
И губы опалила сигарета.
«Носки. Бельё. Тушёнка. Шоколад.
Ведь вы давно не видели всё это…»

И гневом исказился гордый лик.
Заплакал он
и в землю что есть силы
Ударил костылём, и в тот же миг
Зашевелились братские могилы…
ИЖОРСКИЙ БАТАЛЬОН
Пусть на двоих одна винтовка
И каждый на счету патрон,
Пусть взяты Тосно и Поповка,–
Вперёд, Ижорский батальон!

Снаряды всё плотней, всё ближе.
И снова враг ошеломлён:
В крови, в дыму, в болотной жиже
Стоит Ижорский батальон.

Не за рубли, не за награду,
Сдержав в груди предсмертный стон,
Стоит спиною к Ленинграду
Рабочий этот батальон.

Пускай потом, в уютном зале,
Кощунством дерзким упоён,
Прохвост кричит, что зря стояли…
Стоять, Ижорский батальон!

До сей поры врагов тревожит:
Он трижды выбит, разбомблён,
Его уж нет, да как он может
Стоять – Ижорский батальон?

Мы победили, Боже правый!
Склоните ниже шёлк знамён:
Под Колпином, в траншее ржавой
Стоит Ижорский батальон.

Россия! Я молю, родная,
Не забывай в пурге времён:
Тебя, тебя обороняя,
Стоит Ижорский батальон!

 

Андрей РУМЯНЦЕВ

СТАНЦИЯ ПРОЩАНИЯ
В ту зиму долгими ночами
Здесь паровозы не кричали.

От этих мерзлых стен полночных
К Москве, к Москве,
Под вой пурги,
В суровых эшелонах срочных
Везли сибирские полки.

И эта станция прощанья
Для наших близких той зимой
Сама казалась обещаньем
Беды
И гибели самой.

Но как спокойно и сурово
Приказ короткий звал солдат!
Как твердо в избы по сугробам
Шагали женщины назад!

Здесь, в тыловой глуши таежной,
Я понял детскою душой,
Что на земле седой, тревожной
Есть Долг,
Как Родина, большой.

Защитник мой, в снегах под Рузой
В сраженье пулей сбитый с ног,
Вернулся ль ты назад, безусый,
На станционный огонек?

Солдатка в темном полушалке,
Смогла ли ты сюда прийти
Встречать бойца на полустанке
В конце жестокого пути?

Я так хотел бы верить свято,
Что всех, ушедших в темь пурги,
Встречал родной перрон дощатый,
Он помнит давние шаги!

Но сорок семь солдат взяла
Война из моего села…
ЛЕШКА
Мы в поле шли искать саранки,
И Лешка в горестном кругу
Читал нам письма из Саратова,
А мы сидели ни гу-гу.

Его отец писал про госпиталь,
Где столько бед он перенес,
Что в снах мерещился погост ему,
Но он просил не тратить слез.

Из Лешки их никто б не выдавил.
Он только яростно моргал,
Просил, чтоб матери не выдали:
Он ей впервые в жизни лгал…

За Лешкой, тощим и нескладным,
Мы шли по пламени цветов
И рыли луковицы сладкие –
Голодный хлеб крутых годов.

А друг наш брал цветы у каждого,
Тяжелый набирал букет
Для матери –
Пусть ей покажется,
Что горя не было и нет!

Мать приходила поздно вечером.
И от дверного косяка
Смотрела, как цветы посвечивают
Огнем живого костерка,

И сына окликала тихо,
Садилась с ним, добра, светла.
И отступало бабье лихо
От лепесткового тепла!

…О День победы долгожданный!
Наш председатель, инвалид,
Участник той еще, Гражданской,
Схватил в избе своей берданку
И начал радостно палить.

Он клуб заставил вымыть, выбелить,
Собрал деревню в поздний час,
На всех три булки хлеба выделил
И чай устроил, общий чай.

И бабы, захмелев от чая,
От жизни той, что началась,
Плясали у столов отчаянно,
Рыдали за столами всласть!

Был с матерью наш друг старательный.
Решив, что в этот день пора,
Сказал он, что отца… в Саратове…
Укоротили доктора.

Она отпрянула, не веря,
Вскочила, мертвенно бела,
И боль ее толкнула в двери,
Слепую, к дому повела.

Наверно, так уж бабам нужно:
Когда беда – в своей избе
Поголосить над снимком мужниным
По женской горестной судьбе.

А сын пришел виновный, жалкий.
Но, ничего не говоря,
Она к груди его прижала,
Ласкала, тем благодаря,

Что он жалел ее и радовал,
Что, слабый, столько вынесть смог!
……………………………………….
А вскоре муж к ней из Саратова
Приехал без обеих ног.

СОЛДАТ
И возвратился фронтовик!
Он в дом вошел нетерпеливо,
И закружился дом счастливо,
И свет упал на половик!

Солдат был солнышком просвечен.
Он обнял,
Поднял,
Взял на плечи
Всех нас, кто был тогда в избе,
И так стоять остался, вечен
В моей мальчишеской судьбе!

 

Любовь РЫЖКОВА

***
                Алексею Селичкину

Я дочка русского солдата.
Зачем он воевал, скажи?
Затем, чтобы нынче воровато
сдавали наши рубежи?

Затем, чтобы земли продавали
и ублажали чужаков?
И те трактиры открывали
для наших русских «дураков»?

Чтоб этим зелием проклятым
Русь захлебнулась среди зол?
Но для того ли в сорок пятом
отец до Одера дошёл?

Я дочка русского солдата.
Зачем он воевал, скажи?
Затем, чтоб всё, что было свято,
тонуло в мерзости и лжи?

Затем, чтоб мужики спивались
и обезлюдела страна?
Чтобы медали обтрепались
и потускнели ордена?

Затем, чтоб побеждённый воин
тому, кто спас весь белый свет
и вечной почести достоин,
прислал в подарок сэконд хэнд?

Пиджак с плеча чужого фрица,
обноски бывшего врага...
Пусть от стыда сгорит столица,
коль ей страна не дорога.

Как хорошо – отец не дожил,
не испытал такой позор,
который я своею кожей
испытываю до сих пор.

За всех солдат – детей вчерашних,
их непокой и нищету,
за всех солдат – живых и павших,
их оскорблённую мечту.
 
Я дочка русского солдата.
Зачем он воевал, скажи?
Затем, чтоб недруг жил богато,
а он лежал в зелёной ржи?

Затем, чтоб миллионы женщин
тянули одинокий воз?
Быть и не быть России вещей –
вот в чём вопрос.
2015

 

Ирина СЕМЁНОВА

Из поэмы"КОМАНДОР"

* * *
В реглане кожаном отец,
Войны глобальные итоги,
Почти блистательный конец
Победной сталинской эпохи.
Мне посчастливилось понять
Её державное величье —
Нам не взбрело бы изменять
Европы ветхое обличье.
Трусливый Мюнхен был не наш,
Не наша брилась эскадрилья
Перед броском через Ла-Манш,
Валькирией расправив крылья.
Так что же ставят нам в вину?
Что наш народ многострадален?
Что от антихриста страну
Не без потерь очистил Сталин?
Что он по-своему решил,
Как взять на плечи груз монарха,
И злые силы сокрушил,
Вернув России патриарха?
И что войне благодаря,
Господней покорясь деснице,
Стал после русского царя
УДЕРЖИВАЮЩИМ границы?
Всё то, что Сталин превозмог,
Лишь дух превозмогает Божий,
Он победитель — видит Бог!
Лишь оклеветанный!
Так что же?
Ты хочешь новых палачей?
И зря тебя, как от потопа,
Спасли от газовых печей,
Неблагодарная Европа?
За весь новейший твой наряд
Не дал бы стёртого червонца
Великий бронзовый солдат,
Что осквернён пятой чухонца.
Имперской мощью был чреват
Восторг победного парада,
Вот в чём наш Сталин “виноват”,
Вот в чём держава “виновата”!

 

Евгений СЕМИЧЕВ

ЛИТЕРНЫЙ ЭШЕЛОН
Майским салютом расцвёл небосклон,
Славя весну и Победу…
Литерный в небе идёт эшелон –
Павшие воины едут.

Через разливы бурлящей весны,
Через вселенские кущи
Павшие воины едут с войны
К нашим потомкам грядущим.
Мимо крылечка родного села,
Мимо заводов и пашен
Всех их в один эшелон собрала
Память священная наша.

Сполохи мирной рассветной зари
К горним возносятся высям.
В небе весеннем парят сизари,
Как треугольники писем.

Гулом объята небесная даль
Отчей родимой округи.
Солнце надраено, словно медаль
«За боевые заслуги».

Головы воинов снежно белы,
Лица светлы и бесстрашны…
Вот они – русской Победы орлы,
Соколы Родины нашей!

Им колокольный звучит перезвон,
Славя весну и Победу.
Литерный в небе идёт эшелон –
Павшие воины едут.

К однополчанам своим боевым
Через сраженья и беды
Павшие воины в гости к живым
Едут на Праздник Победы!

***
Как из дикого смертного боя
Уцелевший усталый боец
Выходил из крутого запоя
Почерневший Серёжкин отец.

И, терпя непосильную муку,
Паренёк, не окрепший ещё,
Под шальную отцовскую руку
Подставлял неумело плечо.

Шли глухим коридором барака
На ступеньки родного крыльца…
И упрямо Серёжка не плакал,
Чтоб в беде не обидеть отца.

И Отечества светлые дали
Открывались мальцу впереди.
И – рыдали, рыдали медали
На широкой отцовской груди.

***
Ему бы жить в железном веке –
Несовременный человек!
Железа столько в человеке –
На весь железный хватит век!

Он и во сне, скрипя протезом,
Штурмует вражью высоту,
Примкнувший всем своим железом
К железорудному пласту.

Не вышел он из боя толком.
Не понят он ни там, ни тут.
Его блуждающим осколком
Друзья погибшие зовут.

Ему, земному самородку,
Оплавленному там на треть,
Судьбой положено пить водку,
Чтоб на ветру не заржаветь.

Когда погибшие солдаты
Его возьмут к себе – всего,
Сломает клык свой экскаватор,
Окопчик роя для него.

***
Спит народ, как солдат на ходу,
Утомлённый в тяжёлом походе.
Сплю и я, но с народом иду.
И во сне остаюсь я в народе.

И во сне от него ни на шаг
Никуда я себя не пускаю.
Упираюсь в походный большак.
Мать-землицу ногами толкаю.

Запевалы охрипли. Храпят.
Командиром сморило истомой.
Спит народ, с головы и до пят
Убаюканный чуткою дрёмой.

Эй, взбрыкнувший во сне обормот,
Что кричишь о продажной свободе?
Видишь, спит утомлённый народ
На ходу, как солдаты в походе!

Спит служивый в строю человек.
Отдохнуть на ходу рад стараться.
Может день, может год, может век…
Боже! Дай мужикам отоспаться!

Звёзды космос вселенский коптят.
Зорьки в небо всплывают и тают.
Мародёры-шакалы не спят –
Неусыпно народ обирают.

Но не рушится воинский строй
И на милость врагам не сдаётся…
Вот народ – богатырь и герой!
Берегитесь, когда он проснётся!

ФРОСЯ

Она возьмёт гармонь, и в клубе сразу
Танцорши разбегутся по углам.
Он умеет так играть, зараза,
Что грудь трещит от песни – пополам!

И бабы просят, бабы тихо просят:
«А ну-ка, Фрося, выдай подюжей!..»
И, развернув меха, поёт им Фрося
Про их, сейчас воюющих, мужей.

И бабы плачут. Бабы горько плачут,
Хотя и песня эта о любви.
И в фартуки залатанные прячут
Мозолистые рученьки свои.

***

- Почто сховал печаль свою
В пустой рукав, солдат?
- Моя рука давно в раю,
А сам иду я в ад.

Когда огня железный вой
Рванутся через край,
Рука рванулась за братвой,
А угодила в рай.

Теперь сам Бог ей – политрук.
А мне-то что с того?
Как видно, не хватает рук
У воинства Его.

Слова «Век воли не видать»
Я выколол на ней.
А рядом «Не забуду мать…»,
Чтоб поняли верней.

Архангелы на свой манер
Мой бред переведут…
Держись, собака Люцифер!
То русские идут!

***

В парадных военных расчётах
Великая слава течёт.
В расчёт не берут желторотых.
Их скромная слава не в счёт.

Оркестров мажорное форте –
Бесстрашным солдатам страны.
И дети победного фронта
Стоят у обочин войны.

И с ними стоит моя мама,
И машет героям рукой.
Салютов небесная манна
Над Родиной плещет рекой!

За спинами граждан нарядных,
Ничуть не смущая их вид,
На ящике из-под снарядов
В слезах моя мама стоит.

Вот так всю войну простояла,
Поскольку росточком мала.
Снаряды она снаряжала
И верой в Победу жила.

Не то моей маме обидно,
Что горьким был доблестный труд,
А что из-за роста не видно,
Как строем гвардейцы идут.

Несметные выпали беды
На долю геройской страны.
А дети священной Победы
Стоят у обочин войны.

В толпе ротозеев парадных,
Ничуть не смущая их вид,
На ящике из-под снарядов
Военное детство стоит.

***
Полк расформирован. До свиданья,
Воинство, ушедшее в запас.
Списанное обмундированье
Желтый Дом зачислил на баланс.

Сумасшедшим выдали шинели
Грубого армейского сукна.
И они, болезные, запели,
Выстроившись в строй: «Вставай, страна!»

Грянул скрежет рваного металла
В голосах, звучащих вразнобой.
Но страна огромная не встала
Из руин на новый смертный бой.

Заскулили во дворе собаки.
Поприжали уши и хвосты.
Санитары – храбрые вояки –
Ошалев, попрятались в кусты.

Песней доведённая до точки,
Нянька прокричала на бегу:
«Не печальтесь, милые сыночки,
Не сдадимся заживо врагу!..».

…И пошли колонной брат за братом
Защищать великую страну –
Родины последние солдаты
На свою последнюю войну.

***
Сосед уехал на войну.
Там ближе к раю.
Все знают, как спасти страну.
А я не знаю.

Сосед пришёл с войны с клюкой.
Отважно дрался.
Он был в раю одной ногой.
Не удержался.

Пока тащил второй сапог
Из бренной грязи,
Споткнулся о родной порог
И рухнул наземь.

Перевалился через край.
Отвоевался!
«В гробу я видел этот рай!» -
Сосед признался, -

Когда я ехал на войну,
Был ближе к раю
И знал, как мне спасти страну…
Теперь – не знаю…».

***
… А росы на рассвете – капли крови
На гимнастёрках утренних полей.
И горизонт прерывист и неровен,
Как бинт, алеет в кронах тополей.

И никуда от памяти не деться.
Среди кричащей этой тишины
Всплывает солнце – огненное сердце
Солдата, не пришедшего с войны.

Игорь ТЮЛЕНЕВ

ГЕОРГИЙ ЖУКОВ
Ты там, где Невский и Суворов,
В опале умерший кумир,
Взираешь с русских туч на мир,
Багровых от военных споров.

Твой верный конь в конюшне сдох,
Мундир в музее запылился...
Но как бы Там не отличился,
Обратно не отпустит Бог.

Там Михаил архистратиг,
Небесных Сил родоночальник.
Он скажет - Это мой напарник,
Он в жизни многое постиг.

Он взял Берлин и спас Москву,
Разбил врага под Сталинградом.
Здесь будет биться с вечным Гадом,
Не поздоровится тому...

И Жуков сам под русский стяг
Небесные полки поставит,
И нечисть всей земли заставит
Забиться в попранный рейхстаг.

И крикнет Родина: - Огонь! -
И грянут тысячи орудий...
Но это только детский сон.
Враг здесь. Не расслабляйтесь, люди.

В МОЁМ КАБИНЕТЕ
На столе стоит товарищ Сталин -
Белый китель, чёрные усы.
Волею моей сюда поставлен
В блеске всей диктаторской красы.

Рядом фото, где Сергей Есенин,
Загрустивший под осенний свист,
В центре ваза - облаком сирени,
Чёрный черновик и белый лист.

...Смотрит на меня товарищ Сталин,
Оком государя каждый день,
Как на тигель для расплава стали,
А Есенин смотрит на сирень.


РЕПЕТИЦИЯ ПАРАДА ПОБЕДЫ

Из дворца литераторов
Катит орава.
Полночь. Тут по камням
Вдруг металл загремит.
Это наши войска
За часы до парада
Репетируют строй
И геройский свой вид.
Это наши торчат,
Словно гвозди по шляпку
В шлемофонах московских,
В уральской броне.
Мы хмельные глаголы
Хватаем в охапку
И бежим за колонной
К кремлёвской стене.
В день парада туда
Никого не подпустят,
Где партийнве бонзы
Советской страны.
И пока нас менты
В рог бараний не скрутят.
Мы досмотрим, досмотрим
Мальчишечьи сны.
Пусть гремят по столице
Имперские траки,
И ракеты
В сиянии лунном сквозят.
Пусть пугают
Раскормленных натовцев
Танки.
Марш вперёд!
Марш вперёд
И ни шагу назад.


ВЕТЕРАНУ
В ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Ты был обычным человеком.
У довоенной стороны…
Ты бил врага по всем сусекам,
Ты в люди вышел из войны.

Я с криком не ходил в атаку,
Не тряс заглохший автомат.
И не швырял в кровать баварку,
Когда был город с боем взят!

Я был рождён поздней, но всё же,
Что б там Хрущёв не говорил,
Я чувствую тот образ кожей,
Что под шинелью ты носил.

Ты нынче сам наш главный Праздник
От фрицев спасший дольний мир.
И маршал Жуков белый ратник
Раз в год тебя зовёт на пир!

Он ждёт с бокалом недопитым
Солдат вернувшихся с войны,
Молвой забвенья не убитых,
И вырванных из западни.

Вновь берег левый, берег правый,
Скрипит под русским сапогом.
И русская сияет слава
Над белорусом и хохлом.

Над осетином и тунгусом -
Священной Курскою дугой!
Над Сталинградом и улусом,
И над Кронштадтскою шугой.

Рассвет над Вислою и Бугом.
Заря над Волгой и Днепром.
Враги, грядущие - с испугом,
Штык русский чуют под ребром!

А как тебя я уважаю,
Все чувства в сердце не вместить…
Ты должен, и я это знаю,
Под ропот восхищенья жить!

Увы, не все друзья живые –
Нерасторжима с ними связь!
Встаёт с колен твоя Россия,
Усердно Богу помолясь.

 

Ольга ФОКИНА

* * *
Вечная слава! От этих слов
Пахнет дымом и пламенем.
Вечная слава! Пыльца цветов
Красит слова на камне.

Возле могилы, склонясь, стоят
Дети, солнцем облитые...
Вечная слава тебе, солдат,
Спящий под этими плитами!

* * *
Большая Родина без малой
Не то что слишком велика,
А как бы дом родной – без мамы,
Без дела – мамина рука, –
Непредставима, неконкретна,
Не столь заботлива, тепла...
Ах, малой родины примета –
Четыре жерди, два кола,
Над ними – рдяная рябина!
За ними – тропка до крыльца, –
Да, это ты, мой край родимый,
Край дедов, мамы и отца.
Отчизна, Родина, опора,
Моё спасенье в час лихой,
И во спасение которой
На смертный бой готов любой.

ЧЕРЁМУХА
Черёмуха за старым огородом –
Единственная память об отце.
Он был тогда безусым, безбородым,
С улыбкой на обветренном лице.
Колхозный бригадир.
                Вернувшись с поля,
Шагал на речку мыться, а потом,
Перекусив ржаного хлеба с солью,
Полено брал, да нож, да долото.
В траву катились стружки-завитушки,
Как волосы дочуркины, белы,
И начинали новые игрушки
В избе сосновой обживать углы:
И пахарь с плугом, и косарь с горбушей,
И кузнецы, и лодка в два весла,
И пильщик, никогда не устающий...
Но тех игрушек я не сберегла.

По вёснам спать отцу мешали утки:
Хватал ружьё, но приходил ни с чем.
Увидел раз: черёмухе-малютке
Все корни обнажил шальной ручей.
На корточки присев перед бедняжкой,
Руками землю талую разрыл
И, осторожно в новую фуражку
Земли насыпав, кустик посадил.
Понёс домой.
                Болталось за плечами
С травинками на мушке, дулом вниз
Ружьё.
           В полях, усеянных грачами,
Навстречу поднимался шум и свист.
В деревне, озираясь удивлённо,
Посмеивались в горсти мужики. 
– Охотимся?
                А он шагал, смущённый,
И мокрые блестели сапоги.

А вот и дом... И радостное «Тятя!»
Несётся из распахнутых ворот.
По звонким лужам, обгоняя братьев,
Я первая взлетаю в небосвод.
А мать ворчит: – Не надоело шляться?
Но он, смеясь, ей зажимает рот: 
 – Хорошая! Нельзя на нас ругаться!
Идём, посадим кустик в огород.
Мы были одинаковые ростом
С черёмухой.
                Той ласковой весной
Жилось мне так легко, светло и просто.

В какой из дней в наш тихий край лесной
Пришла война – об этом я не знала.
Должно быть, в толстой сумке почтальон
Её принёс. И вот отца не стало.
С котомкой подбегал к подводе он,
Когда в постельке с тополиным пухом
Проснулась я, крича: – Меня забыл!
Но лишь ушанка свесившимся ухом
Махнула мне с отцовой головы...
День ото дня всё тише, тише, тише
Звенели в доме наши голоса,
Всё чаще протекала наша крыша,
И от лучины плакали глаза.
На праздник больше не варили пива,
Для песни мать не разжимала губ...
Она утрами стала жать крапиву,
Чтобы для нас, детей, сготовить суп.
Не жгла крапива высохшие руки,
Бессонные не видели глаза,
Когда с крапивой вместе серп среза;л
Черёмуховый стебелёк упругий.
Но в этот день горька была похлёбка,
И запах был черёмуховый в ней.
Хлебнув, мы ложки положили робко
И словно старше стали и умней.

...Потом, до слёз ровесницу жалея,
Вплоть до морозов я сбивалась с ног,
Тайком от всех из родника Илеи
Носила воду – поливать пенёк.
Живым родник Илею называли,
Но делать чудо медлила вода,
И хлеб, вкусней которого едва ли
На свете было что-нибудь, тогда
Я сберегала, чтобы им, как клеем,
С пеньком чужую ветвь соединить,
И ленточку, шиповника алее,
Я расплела – черёмуху обвить.
Но были все труды мои некстати
(Не зеленеть же листьям в октябре!),
И как-то неожиданное «Хватит!»
Меня хлестнуло около дверей. 
– Садись за зыбку! Рвать обутки хватит!
Но, от обиды вдвое став смелей,
Я возразила матери: – А тятя
Ведь спросит о черёмухе своей.
Не разобрав, мать плачет иль смеётся,
В большом корыте тиская бельё,
Я услыхала: – Тятька не вернётся
И никогда не спросит про неё.
...А новый день был так лучист и светел!
Плясал, и пел, и плакал сельсовет,
И громче всех выкрикивали дети: 
– Сегодня – мир! Войны сегодня нет!
Как голубело небо над домами!
Как небывало вкусно пах шесток!
Но я опять не угодила маме,
Воскликнув: – На черёмухе – листок!

Прислушиваясь к шумным вешним водам,
Стою в раздумье на родном крыльце.
...Черёмуха за старым огородом –
Единственная память об отце.
Во всей красе над нею небо мая.
Счастливых слёз свиданья не тая,
Меня седая мама обнимает,
Седую маму обнимаю я.
Вершинкою, поднявшейся над крышей,
Черёмуха кивает ей и мне.
Такого цвета поискать – не сыщешь,
Листвы не встретишь гуще и темней.
Но если каждый красоту заметит,
То не любой поверит и поймёт,
За что милей всех запахов на свете
Мне этот пряный, горьковатый мёд,
И отчего, с черёмухой встречаясь,
Я ухожу на столько лет назад,
И отчего невольно замечаю,
Что ствол её и крив и узловат.

Те шрамы – знаки мужества и силы,
Святая память отгремевших дней.
...Спи, мой отец!
Цвести по всей России
Раскидистой черёмухе твоей.

 

Геннадий ФРОЛОВ

НАКАНУНЕ ПАРАДА
(У памятника Пушкину)
И разные стояли люди,
И наблюдали сотни глаз,
Как зачехленные орудья,
Качаясь, плыли мимо нас.

Как вырастали в мраке тайны,
Как стадо мамонтов сопя,
Самоуверенные танки,
Тремя глазницами слепя.

Как в бликах мертвенного света,
Не зная ни добра, ни зла,
Изящно двигались ракеты,
По-рыбьи вытянув тела.

Как проходили ряд за рядом
Машины, полные солдат, -
Как ты, и я, и все, кто рядом,
Мы в этот миг дышали в лад.

Как мы смотрели в сумрак стылый,
До боли стиснув кулаки,
Когда со сдержанною силой
Пред нами двигались полки.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Так я писал тому уж боле
Лет двадцати. Но понял вдруг,

Что прославляю поневоле
Коммунистический недуг.

Весь бред интернационала,
Души растлившейся грехи! -
И омерзительно мне стало:
Я эти выбросил стихи.

Но вот сегодня на рассвете
Открыл глаза и в тот же миг
Нежданно вспомнил строки эти
И вновь записываю их.

Нет, не в порыве жалкой лести
Они мной были сложены.
Я пел о доблести и чести
Моей любви, моей страны.

Я пел о прежней громкой славе -
И были помыслы чисты! -
Стараясь сквозь гримасы яви
Прозреть бессмертные черты.

И ныне, ставя к старым строфам
Строфу за новою строфой,
К Америкам или Европам
Я обращаю голос свой.

Да, вы сейчас нам не грозите, -
Но с похвалою на устах
Вы к нам по-прежнему таите
Все те же ненависть и страх.

Я знаю цену вашим дружбам
И миротворческим словам.
О, как - бессильным и недужным! -
Вы аплодируете нам.

О, как сияют ваши лица,
Как размягчаются черты,
Когда сползаем мы к границам
Времен Ивана Калиты.

Когда Россию рвут на части,
Как штуку красного сукна,
Народы, кои в час несчастья
Спасла от гибели она.

За веком век, за сыном сына
Она за них бросала в бой!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Еще застонет Украина
Под католической пятой.

Среди удушливого дыма,
Под грохот польских батарей -
Лазурь захваченного Крыма
Еще предстанет перед ней.

Еще балтийские народы
Свой перед Русью вспомнят долг,
Когда раздавит их свободы
Тевтонца кованый сапог.

Еще с вождей грузинских чары
Слетят, как ржавые листы,
Когда обрушат янычары
С церквей поруганных кресты.

Да, долгих семь десятилетий
Мы все несли проклятья груз.
Так что ж на брезжущем рассвете
Вы рвете нити кровных уз?

Как будто бы безгрешны сами,
На нас одних взвалили грех!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Иль тем виновны мы пред вами,
Что пострадали больше всех?

Иль, может быть, в азарте мнится
Вам всем, что из небытия
Уже вовек не возродится,
Не встанет родина моя?

Напрасны эти обольщенья!
Распад, сумятицу, разброд,
И нищету, и униженья -
Все русский вынесет народ.

Я говорю кавказским звездам,
Я говорю якутским льдам,
Что снова - рано или поздно! -
Но мы еще вернемся к вам.

Не в ярости, не мести ради,
А лишь на ваш призывный глас.
Ибо не в силе Бог, а в правде,
А правда Божия у нас!

И что мечтания Китая,
Европ, Америк ли возня, -
Когда воскреснет Русь Святая,
Как птица Феникс из огня.

Все будет так, а не иначе.
Мы вновь пойдем, коль грянет срок,
На Запад умственный - и алчный,
Жестокий, женственный Восток.

Снесем все беды, как сносили,
Единым пламенем горя,
За нашу веру, за Россию
И православного царя!..
1967; 1992

 

Светлана ЧУЛКОВА

* * *
Май, девятое, сорок пятый…
Что почувствовали тогда
Фронтовые друзья, солдаты?
Как победы зажглась звезда?
Кто-то плакал и пел от счастья,
Кто-то громко кричал: «УРА»!
Разрывая мехи на части,
На гармони боец играл!
В общем вихре сердцебиений
Всплеск и бег, и бессмертный танец –
Величайшее из единений,
Человеческий протуберанец…
…Дед мой просто осел под дерево
В невозможности осознать…
Сердце верило и не верило
В то, что больше не воевать;
В то, что жизни есть продолжение
С дорогими ему людьми,
В мире, в счастье,.. не в окружении,
Из которого с боем шли…
В разных странах и разных точках
О Победе узнали вы.
Долгожданной весны листочки
Укрывали воронки, рвы.
Только память пусть будет вечной
С благодарностью к тем, кто пал
В этой битве бесчеловечной,
Побеждая войны оскал.
С благодарностью к тем, кто выжил,
Защищая любимый край,
Смело, гордо и прямо вышел
В сорок пятом в победный май!

 

Валерий ХАТЮШИН

ВЕТЕРАНЫ
И страны моей, и ваши раны
в большинстве своем заживлены.
И не шрамы ваши, ветераны,
не дают забыть вам той войны.

Мало вас, людей такого рода,
не из книг узнавших о войне,
ей отдали вы четыре года —
столько лет с ней видитесь во сне!

Столько лет вам снится все сначала:
что в разрухе, в голоде, в огне
та война,
как смертный вихрь, гуляла —
страшная — по молодой стране.

Вам доныне души обжигает
детский взгляд, который не забыть...
По ночам в холодный мрак ввергает
пепелище...
Муки — не избыть.

А героев, скажем откровенно,
нам не все известны имена.
Пули находили вас мгновенно,
до сих пор вас ищут ордена.

И еще сидят осколки возле
сердца, боль впитавшего сполна.
Жизнь делили вы на до и после,
до и после, посреди — война.
1985

ГЕРОЙ
Он долго курил перед боем,
окутанный дымом седым...
Не трудно погибнуть героем,
труднее остаться живым.

Он понял, что мертвому — легче.
Он больше страдать не хотел.
Пронзая, рубя и калеча,
металл над землею свистел.

Устав от немого терпенья
на кровь и на муки смотреть,
решил он, что смерть — исцеленье
от горечи думать про смерть.

Тот лучшую долю изведал,
кто сгинул под вихрем свинца,
ведь там, за порогом победы,
страданью не будет конца...

Когда он поднялся в атаку,
то первым рванулся вперед,
бежал он, не чувствуя страху,
туда, где трещал пулемет.

Светясь как звезда, амбразура
волнующей силой влекла,
но пуля — известная дура —
его ни одна не брала.

Разрывы кругом грохотали,
гася атакующий вал.
Но пули — его облетали,
сражая других наповал.

Когда он в последнем усилье
закрыл амбразуру собой,
то пули сквозь грудь — проходили,
не стал им помехой герой.

Не знал он, под пули бросаясь,
в надежде покой обрести,
что, смертью от жизни спасаясь,
живых невозможно спасти.
1988

 

Ольга ШМАКОВА

"ПТИЦА БУМАЖНАЯ"
Мать проснулась, виденьем разбужена:
Снилось - голубь стучится в окно.
Что-то тяжко на сердце натруженном...
Как встревоженно бьётся оно...
А наутро, из края где страшная
Бушевала, гремела война,
Прилетела вдруг птица бумажная
Прямо в руки к ней, явью из сна.

Бьётся птица в руках треугольная,
Строчек строгих качается строй...
Как прочесть их сквозь слёзы невольные? :
"Сын...погиб ваш...в бою, как герой."

"Ты зачем прилетела, проклятая?! -
В крик рыдала несчастная мать,
Всё стараясь листочки измятые
К безутешному сердцу прижать.-

"Ты! Обрывок листочка тетрадного!
Хватит душу мне хищно клевать!
Я сыночка дождусь ненаглядного!
Жив он! Веру мою не отнять!

Разорву тебе крылья бумажные,
Что б в огонь их потом обронить!
Не могу я сыночка отважного
В своём сердце навек схоронить!..."

Отгремела война Всенародная.
Похоронка сгорела до тла.
Не пришёл сын...Но дитятко рОдное
Мать упрямо, до смерти ждала...

 

Александр ЩЕРБАКОВ

ДЕВЯТОГО МАЯ

Я знаю, что в сегодняшнее утро
Отец проснётся раньше, чем обычно,
Побреется с тройным одеколоном
И, сняв с гвоздя армейский старый китель,
Воинственно медалями блеснёт.
За завтраком нальёт стакан гранёный
Настойки той, что с осени берёг,
И потекут его рассказы-были,
Которыми богата память ран.
Вот партизан, в папахе с лентой красной,
Отец стоит у штаба на дозоре,
И, подходя к калитке, сам Щетинкин
Ему, как другу, руку подаёт...
А вот отец в Крыму, в степи сожжённой,
Прижав к груди винтовку, как ребёнка,
Ползёт вперёд, до боли стиснув зубы,
Под пересвистом врангелевских пуль…
А вот его без чувств, едва живого
Под Сталинградом через Волгу-реку
Переправляет незнакомый парень,
Чтобы в ближайший госпиталь отдать…
И, человек суровый и неробкий,
Отец заплачет тягостно и мокро
И станет сокрушённо удивляться
Тому, как смог остаться он в живых.
Потом закурит, по избе пройдётся,
Молодцевато ус седой подкрутит
И скажет бодро: «Да, несутся годы…
Но только у солдата порох сух.
И если что (не дай тому случиться) –
Ещё тряхну, ей-богу, стариной!»

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Я этот день подробно помню.
Я не знавал краснее дней.
Горели яркие попоны
На спинах праздничных коней.
Гармошки ухали басисто,
И ликовали голоса
Людские. Ветром норовистым
Их выносило за леса.
Качались шторы из бумаги
У нас в избе. Качался дым.
И в кадке ковш на пенной браге
Качался селезнем седым.
В тот день гудела вся округа.
Под сапогами грохал гром,
И пол поскрипывал упруго,
И сотрясался старый дом.
В заслонку ложкой била шало
Варвара – конюха жена.
Мелькали юбки, полушалки,
Стаканы, лица, ордена.
А в стороне на лавке чинно
Курили едкий самосад
Деды и средних лет мужчины
Из тех, кому уж не плясать.
Тот с костылями, тот с протезом
Или с обвислым рукавом.
Их речь размеренно и трезво
Велась в масштабе мировом.

С печи, где валенки сушили,
Украдкой жадно слушал я,
Как вражью силу сокрушили
Соседи, братья и дядья.
И мне казалось, что я знаю
Свою и всех людей судьбу
И что проходит ось земная
Через отцовскую избу.

 

Людмила ЩИПАХИНА

БЕССМЕРТНЫЙ ПОЛК

Души родных солдат -
В вечных безднах эфира...
Этот пронзительный взгляд
Светлых Ангелов мира!

Подняты в небеса,
Скорбные от разлуки,
Наших родных глаза,
Наших любимых руки...

Страшен войны урок.
Если беда нависает,
Этот "Бессмертный полк"
Нас и теперь спасает...

Прошлым своим - горды.
А родословная - вечна.
Грозны эти ряды!
Численность - бесконечна.

Будем всегда и впредь
Связаны пуповиной.
Это - сильней, чем смерть -
Чувство семьи единой!

* * *
 
У нас страна - не захолустье.
Не трусьте, русские, не трусьте.
На гребне каверзных событий,
Терпите, русские, терпите.
В прогноз конца и скорой смерти,
Не верьте, русские, не верьте.
В ряды невидимые строитесь.
Не бойтесь, русские, не бойтесь.
От сна и ужаса очнитесь
Молитесь, русские, молитесь.
И вновь - доспехи надевайте.
Вставайте, русские, вставайте!

источник - сайт СП России http://www.rospisatel.ru/rp-o-v.htm
"ДЕНЬ ПОБЕДЫ" стихи сайта "Российский писатель"


ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Современные русские поэты о Великой Отечественной войне



Из комментов к подборке:

9.05.16 20:28
С Днём Великой Победы советского народа всех читателей сайта "РП"!

Стихи, выставленные здесь, весомы и ценны настолько, что всем знакомым своим посылаю ссылки на них. Пусть читается настоящая поэзия!.. Современная российская, честная, патриотичная, высокохудожественная!.. Пусть вторят этим строкам и юные...
------------------------------------------------

Создателям и подвижникам сайта "Росписатель" Елене Игоревне и Николаю Ивановичу Дорошенко за эту и все остальные публикации - слова самой горячей признательности! Им и всем писателям российским и читателям их наилучшие пожелания в победный майский день!..


 
ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ МОИ!
МОЖЕТЕ посмотреть на МОСКОВСКОМ САЙТЕ "Росписатель" И МОИ СТИХИ
 http://www.rospisatel.ru/hartavakjan-stihi.htm


http://stihi.ru/2017/05/07/4219

Ирина Юрская

Комбат

Он политрук. В руке - не автомат,
ТТ взлетел в его призывном жесте...
Поднял на бой измученных солдат,
Чтоб не пустить врага к Славяносербску. 

Он - политрук. Его призванье: дух
Солдата укреплять, вселяя веру,
Но иногда теорий узок круг...
Тогда на штурм ведёт порыв примера.

И во весь рост он, яростью объят -
Огнём святой души неугасимым,
Вскочил! Ему во след комбат:
"Вперёд! Веди! За нами дом родимый".

Сияющий Колосс! Вся ярь славян
В нём собралась, на подвиг подымая
Бойцов… Сквозь горечь тяжких ран
Взывала к ним Земля степи родная!

Он - политрук, но в звании "комбат"
Взметнулся над Землей победной вестью,
Чтоб через миг пред Господом предстать
Во Храме славы воинской и чести.

Донец бурлит потоком быстрых вод -
От свиста пуль потока возмущенье…
Ковыль поник - степи донецкой шёлк
Взывает снова о Земли спасеньи.

Восстань, Комбат, над степью подыми
Свободы флаг! Пусть мира очищенье
Начнётся здесь. Цветы родной Земли
Пусть будут братьям знаком к примиренью.



"Комбат" - Алексей Гордеевич Еременко. В звании младшего политрука
в составе 247-й дивизии, в июле 1942 года, он защищал Донбасский край.
В день его подвига гитлеровцы, непрестанно атакуя, приближались к Славяносербску,
собираясь вскоре взять Луганск, до которого оставалось всего лишь 30 километров.
Командир роты старший лейтенант Петренко был тяжело ранен и
Алексей Еременко, заменив его, поднял роту в атаку.
Резко встав во весь рост, с пистолетом в поднятой руке, он прокричал "За мной! За Родину! Вперёд!".
Этот ярчайший момент был заснят военным фотокорреспондентом Максом Альпертом.
Фашистская пуля оборвала призыв политрука, но солдаты уже атаковали врага...
Макс Альперт поясняет: "Почему назвал того офицера "Комбат"?
Сразу же после того, как снял, по цепи пронеслось: "Комбата убили". Подумал, что это он."
12 июля 1942 года младший политрук Еременко, поднявший в атаку роту, погиб,
но его образ навсегда запечатлел дух героизма политработников Советской Армии.


Иллюстрация: фото памятника "Комбат" (Славяносербский район, ЛНР)


© Copyright: Ирина Юрская, 2017
Свидетельство о публикации №117050704219

Рецензии
Написать рецензию
Ирина, какой же это скромный, это огромный вклад в поэзию о Великой Отечественной!..

Вставлю сейчас внутрь подборки эти стихи! ХОТЯ ТА ПОДБОРКА не мной составлена, а  редактором московского сайта "Российский писатель"Николаем Ивановием Дорошенко и автором предисловия к подборке известным критиком и  литературоведом Вячеславом Лютым!..

С признательностью и уважением,

Кнарик Хартавакян Виктория-Кнари   08.05.2019 15:58