Груди твои – как початки манящей и дерзкой живой кукурузы,
солнцем и влагой творящей набрякшие, спело и сочно лоснясь.
Очи твои – как усталые ветхие крылья серафов Господних.
Ты для меня – добровольный безумный алмазно-пронзительный трон.
Я же рубил стол и стул из надменного медного кедра Ливана,
свитки в объятьях хранил, или, посох смиренно сжимая в руке,
вёл по ущельям, горам и пустыням безмозглых безропотных агнцев,
рыбок в озёрах ловил и монеты сквозь стёкла считал при свечах.
Я прошагал бы по выжженным землям, не зная ни сна, ни покоя,
ноги стерев до крови, позабыв чудеса, письмена и закон,
лишь бы усесться пред домом твоим незнакомым в маячащем саде
и магендовиды жёлтых нарциссов вплести по двери косяку.
Я все секреты и песни, что дышат во мне, на прощанье отдал бы,
лишь бы погрызть кукурузу твоей молчаливой лукавой любви.
Если я, как ни хочу, раствориться в тебе до конца не сумею,
значит, есть Кто-То над нами, есть что-то за Тёмной Туманной Чертой.
Скоро Господь заберёт меня, пламенем хлёстко-шипучим одетый.
Сыном уродливым мне предстоит на коленях пречистых сидеть,
тухлой мирской чешуи отрешась, на качелях Господних качаться,
в нежной тени вечных горних маслин кувыркаться в подоле травы.