Клыкастая цепная цифра
бесстыдно сожрала ребёнка,
которым я когда-то был,
поэтому когда-нибудь, когда по своду мира
ручьи нечистых слёз струиться будут,
и опустевшие дома гробами станут в небо –
усталое, и утлое, и узкое, и низкое –
глазеть, как будто что-то зная,
и стаи плотоядных ног помчатся
по серым этажам и скудным коридорам
познания и скорбь преумножать,
на грудь положат мне
два жёлтых и шестиконечных,
замученных и замусоленных нарцисса.
Они разрушат воздух, и луну,
и время, и пространство, и любовь, и убеждённость,
и тихий, жёлтый, желчный,
железный, золотой, зелёный, злой
вихрастый ад несказанных когда-то слов,
и беды, реки, руки, ноги, ночи –
подробно-любопытно-пучеглазые, цветные.
Останется лишь Слово полноводно-голубое
и угольки стихов, как шрамы от снарядов
в граните. Разве смерть – великий грех?