Мелькали дни,
теряли взгляды лица,
"Алло! Не слышу..."-
стыло в проводах,
и падал снег,
как раненая птица,
в сороковых, простреленных годах.
Крестились бабы
истово и споро:
едва прошли метели февралей -
над гарью
неостывшей
в небе ворон -
летели с юга стаи журавлей...
И сверху:
"Маша! Дарья! Пелагея!"
и дождь
слезой по стоптанной меже.
Стоит она
расхристана, немеет,
рыдает -
не надеется уже...
Ах, сколько их,
ах сколько вдовых, сирых?
И сколько
не родится до сих пор?
И сколько
обелиском возвратится
под птичьих голосов
весенний хор?
Горчит
и отдаёт
дымком вчерашним,
саднит, о чём не ясно,
что-то грудь:
уже не быть
расстрелянным и павшим,
но я готов, Россия...
Не забудь!