30.12.14
По улице Маркса
с переходом на улицу Энгельса
шел пожилой мужчина в заплатанной черной шинели
деревья стояли,
как общего фона прорехи и трещины
черные, голые яблони бесконечные ветви сплетением
А он все идет,
между алкоголизмом
и вечностью
фонарных столбов над ним пальмы зеленым раскинулись
и смотрит своим полоумным, годами взглядом скалеченым
на встречных прохожих; январь,
декорации зимние
И он все хрипит,
как под ребрами этого страшного города,
умещается столько злости и безосновательной гордости
и трубы стоят.
Пик эмоционального голода
руки тремор схватил да и веки свинцом уж опущены
внутри все ревет, да выхлестывет из-под кожи-то пламенем
в грудь вонзает штыками как стены железо-бетонными
и он все идет,
под красным и порванным знаменем
ошибкой в пейзаже, художником сделанным промахом
И город поет,
миллиардами звуков прожеванных
пропущенных сквозь мясорубку местами прогнившего урбана
и дети ползут,
а в их взглядах ни капельки молодости
вгрызаются в шеи друг другу; снегопады небесной поллюцией
Старик закричал,
и со злости вцепился в прохожего
разбил лицо ему, нос разбил кулаками пьяными
на небе,
на синей, морщинистой старческой коже
стелился закат бордовым неравномерным
загаром
и птицы летят. По всем параграфам прочерки
страну украшать мемориально-кирпичными стеллами
Себя не жалеть,
холодными, грубыми, резкими точками
заканчивать каждое вбитое в них предложение
Старик вдруг утих,
он на землю упал и попятился
в глазах тех прохожих увидел он бездну слепящего ужаса
то, что он не терял,
но что потеряла замерзшая нация
по снегу теперь растекалось кровавыми, липкими лужами.
За пять трудодней
потерял он надежду и голову
начал ходить по квартире и бить кулаками облезлые стены
за пару недель,
начал рвать на себе одежду и волосы
вышел голым на площадь, упал, начал биться в истерике
и птицы летят. По всем параграфам прочерки
страну украшать мемориально-рекламными стендами
на них потеряли свою человечность; и по позвоночнику
по главной улице города шагали.и пели мы.