Глянь: звёзды звонкие зудят везде, повсюду,
над заводью зубчато-зыбчатой звеня.
Я слёзы соберу в Дня Судного посуду –
отчаливает судно сёдняшнего дня.
Кроты скребутся, кротко корчась и корёжа,
коробчатого краба скорбного скребя,
и скарабеи скрытно поползут по коже,
кряхтя, крестя, крутя, круша, кроша тебя.
Закапав строками, меня ты закопаешь
в исконный свой посконно-кондовый покой.
Ты лопнешь? Липнешь, лепишь, лупишь, прилипаешь,
как к лавке ловкий лакированный левкой!
И вот я, скомканный, искомый и исконный,
держу смышлёной и насмешливой рукой
знакомый знак, законченный и незаконный.
Стекает, тикает мой такт. Да, он такой!
Молясь, постясь и на посту пустячном стоя,
хрустящие Христы хранятся на крестах.
Я стану разрешать и разрушать устои
в твоих устах, в твоих пустых святых местах.
О моя птичка, о еврейка-гонорейка!
Закрылась дверь в страну медовых медных снов,
ведь нам настало время собирать копейки,
и больше нет слонов, слоёв, слогов и слов.
P.S. Название стихотворения – хитроумная игра слов. "Заумь" – название выпестованного футуристами и авангардистами особого рода поэтического языка, где главенствующую роль играет не смысл высказывания, а формальные эксперименты с языком, "самовитое слово". В то же время "заумь" не в поэтическом, а в бытовом смысле на английский язык (если быть точным, на его американский вариант) переводится как "pilpul". Данное слово заимствовано из идиш, где изначально обозначало диспут двух учёных раввинов о толковании Торы.