Серость с сыростью настала,
При царствии царя Салтана,
Повсюду грязь, большие лужи,
Немного времени до стужи…
Царь в подворье не выходит,
Как раньше на людях не бродит,
Желанья нет мочить одежду,
Лишь хранит одну надежду –
Чтоб скорее солнце встало,
Как раньше царство засияло,
Тогда быть может снова влёт
И настроение придет.
Сидит в палатах и читает,
Науки тихо изучает,
Ведь уморили уж врагов,
Вернули множество долгов,
Кто виноват, того судили,
Кто не виновен – отпустили,
Короче тишь да благодать,
Проблем в помине не видать.
Но тут врываются в палаты,
Границы сторожа – солдаты,
И одновременно отбив поклон,
Сменили голоса те тон,
Затем Салтану доложили:
«Царь – батя, мы остановили
Одного путника – бродягу,
Молодого доходягу.
Тот пришел издалека,
Без бумаг, без кошелька,
Торба только лишь при нем,
И хочет говорить с царем,
Мол, дело есть, скажу потом,
Если надо – приведем.»
Царь послушал сей доклад,
И одобрил сей расклад:
«Пустите путника во двор,
У нас с ним будет разговор,
Так и узнаю что да как,
Бояться нечего. Пустяк.»
Солдаты снова поклонились,
И сейчас же удалились.
Салтан присев на трон взял трость,
И ждал когда прибудет гость,
Скипетр не стал тягать,
Мол пусть стоит, не стоит брать.
Спустя минуты - привели –
Молодой, лет двадцати,
Ростом не высок, хромой,
И с длинной рыжей бородой.
Поклон отбил тот незнакомец,
Податлив, как ручной питомец,
Выпрямившись, ровно встал,
Но так ни слова не сказал.
Салтан смотрел в его глаза,
Затем вопросов полоса пошла:
«Ну что же ты теперь молчишь,
И неподвижно так глядишь,
Ведь хотел ты слово молвить
Перед царем. Трудись изволить.»
В ответ сей путник рассказал,
Про весь случившийся скандал
При царстве Киевской Руси,
С Владимиром - их князем сим.
Признался, что оклеветали,
За колдовство его изгнали,
Что люди там озлобились,
Как курицы нахохлились,
Не различая грань живого,
От спирта чистого, дрянного,
Им стали чудеса мерещиться,
С фантазиями тешаться.
И так далее продолжил,
А в окончанье подытожил:
«Пришел сюда я попросить,
Меня в сем царстве приютить,
Надеюсь я на Вашу милость,
И извиняюся за дикость
Моего вида грязных одежд,
Блуждал я весь исполненный надежд.»
Сидит Салтан нахмурив брови,
От вести незнакомца новой,
Задумался он не глубоко,
К потолку закинул око,
И после парню предложил:
«Сей твой рассказ я вразумил.
Понимаю, тяжело,
Младым живется нелегко,
Ну, а по поводу доносов,
Даже не задам вопросов,
Сам раньше был подвержен пьяни,
И так же подвергался брани.
Короче, парень, есть идея,
Возникла у меня затея –
Есть у меня свободный дом,
Раньше в котором был весь схрон,
Из барахла и всякой дряни,
Но теперь там все убрали,
Теперь свободен домик тот,
Но там никто уж не живет,
И хочу я предложить,
В том домике тебе пожить,
А я с Владимиром улажу,
И конфликт весь этот сглажу,
Я ведь царь, не просто кто – то,
И с ним придумаем чего – то,
Ведь раньше знались с ним мы туго,
Всегда горою друг за друга,
Затем попал я на престол,
Стал жить один средь прочих зол,
А он при Киеве остался,
Но со мной давно не знался,
А тут и ты мне прямо в масть,
Повод есть к нему попасть.»
Парень вдруг воспрял весь духом,
Что решилась заваруха,
Раскланялся весь до земли,
И рад был то что приняли.
Затем к царю вошла охрана,
По просьбе сей царя Салтана,
И парня вывели с палаты,
До свободной во дворе хаты.
Месяца прошли спустя.
При дворе пошла молва,
Что тот парень хулиганит,
По ночам людей пугает,
А нередко из евоной хаты,
Неподалеку от палаты,
Свет огней мелькает сильно,
И искры сыплются обильно,
И доносится порой,
Не громкий, но звериный вой.
Царь на слухи лишь смеется,
Порою просто улыбнется,
Мол, негоже братцы врать,
И на гостя клеветать,
Ну подумаешь озорничал,
Он ведь юн еще и мал,
Пусть немного попривыкнет,
А потом работу примет,
Я ведь с умыслом, не просто,
Послужит для хозяйства роста,
А пока претерпевайте,
И меня не отвлекайте
От государственных забот,
От архиважных всех работ.
После царского указа,
Слегка затихла вся зараза,
А через пару дней опять,
Парень стал озорничать.
Тут гостем заинтересовался
Кондрат, что при царе вписался,
Кто писарем при дворце работал,
Вносит события за каждым годом.
Следит за парнем тут и там,
Какой творит тот стыд и срам,
Но доклад нести не стал,
Все на бумаге записал,
Чтоб при докладе у царя,
Вся информация была.
Затем пробил он по каналам,
Что таится пред началом
Пребывания в гостях,
В царских этих всех краях.
Через неделю, весь на страхе,
Весь на вздохе и на ахе,
Бежит что силы по палате,
Минуя все блокпосты рати,
Без стука и без тормозов,
Вбежал в палату и был таков.
Салтан в испуге с трона слез,
И схватился за обрез,
Не понимая что за шум,
Исполненный взбешённых дум.
Кондрат тот час встал на колени,
Что влетел без позволений,
И весь в поту от беготни,
Отбил поклоны до земли,
А после стал Салтану молвить,
Чтоб милость для себя ускорить:
«Не вели казнить, Салтан,
Но есть молва, что хулиган,
Который в царстве поселился,
Совсем, никак не изменился.
Я, Кондрат, твой писарь верный,
Стал теперь как все я нервный,
От молвы, что ходит в мире,
Что буянит гость в квартире,
Той, что дал ему ты в дар,
И творит он там кошмар.
Узнал Салтан я достоверно,
Что в Киеве жил он неверно,
Так же был в отдельной хате,
Так же близ к царской палате,
Так же буйно, понемногу,
Осторожно, втихомолку,
Он потихой колдовал,
И детишек истреблял.
Не сразу изверга поймали,
Долго все его искали,
Поймали в час когда дружина,
Искала молодого сына
Сестры доярки хоз.двора,
Чуть не погиб тот от костра,
Когда злодей над чаном с зельем,
Кричал чего то с восхищеньем,
Простирая к небу руки,
Обрекая мелкого на муки.
История бросает в дрожь,
Изверг тот ни с кем ни схож.
За это его князь Владимир,
Из палат своих и выпер,
Удивлен я, царь, что князь
Не втоптал холопа в грязь,
Повезло что не судил,
И головы в миг не лишил.
Знают все, аж до Парижа,
Что зовут злодея Кривжа,
Потому как он по свету,
Зимой холодною и в лету
Убежище просил везде,
Но никто не принимал нигде,
Только ты Салтан поверил –
Овечью шкуру на него примерил.
Но не в упрек слова я молвлю,
Я верю в слово сказанное тобою,
Только стоит остеречься,
Чтоб вовек нам не вовлечься
В колдовство того шпиона,
И не лишиться тебе трона».
Салтан снова не поверил слуху,
Не придавал сомненья духу,
Лишь отмахнулся он рукой,
Велел проваливать долой,
Тому, кто слух разносит ложный,
Слишком страшный и тревожный,
И весь обиженный Кондрат,
Побрел неспешно из палат.
Салтан решил послать гонца,
До киевского князя – отца,
Разузнать о сем злодее,
О молодом том лицедее,
И заодно просил узнать,
Когда тот сможет его принять.
Гонец тот час же отбыл прочь,
Хотя и скоро будет ночь,
А царь опять присел на трон,
В раздумьях томных снова он.
Кондрат в ту пору шел домой,
От обиды весь немой,
Что не поверил царь ему,
Но непонятно почему…
Вдруг видит, а над хатой Кривжи,
Бушует свет и мечут искры,
Густой туман над крышей дома,
И слышатся отзвуки стона.
Тот час же ринулся к Салтану,
И молвил: «Батя, ты не верь обману,
Выйди ты на свой балкон,
И взгляни налево. Вон!
Как я тебе и говорил,
В той хате яркий свет полил,
И искры резвые метались,
Аж до небес те поднимались,
Дым густой витает смратно,
И звуки стонов, что аж страшно.»
Салтан нахмурил лоб сердито,
Велел, чтобы тот час же свита,
К нему явилась за приказом,
За немедленным наказом.
Минутой после оглашенья,
Явилась свита, но без снаряженья,
Почти босая и в трусах,
Как одного сковал их страх,
Такого грозного царя,
Не видывали никогда –
Ходил от стенки до стены,
В глазах аж молнии видны,
В руках держава до красна
Почти его наколена,
От злости, что бушует в нем,
Обманной речи пред царем,
И переждав немного время,
Перевернув на милость стремя,
Салтан дружине приказал,
Стараясь злость умерить сам:
«Изловить того злодея,
Чтоб не свершилася затея
Какой бы ни был его план,
Один здесь царь есть, я – Салтан!
Его схватите и свяжите,
Но из хаты не гоните,
Сам хочу я посмотреть,
Не любопытный я. Здесь месть
За царство киевское, Русь,
И ни на что не погнушусь,
Если докажу вину,
Его я сам здесь накажу.»
Каков приказ, так и свершили –
Того злодея изловили,
Но из хаты не прогнали,
Салтана посмотреть позвали.
Вошел батя в ту сторожку,
Осматриваясь понемножку,
Наблюдая изнутри весь дом,
И на беседу с колдуном.
Подошел к нему без злости,
Можно сказать почти что в гости,
Окинул взглядом с головы до ног,
И высказал некий упрек:
«Вы парни, конечно, молодцы,
Не убоялися молвы,
Но Кривжу все - же развяжите,
Еще нет места правосудной прыти,
Раз не доказана вина,
Хоть молва распространена,
Все же вам повелеваю,
Освободить здесь его харю,
Чтоб можно было говорить
Спокойно, не испортив прыть,
Но сами будьте начеку,
Если уж что – не жить врагу.»
Свита та переглянулась,
Еле слышно чертыхнулась,
И два бойца из сей конторки,
Перерезали веревки.
Затянулся разговор,
Долгим был, почти как спор,
Но так не смог тот доказать,
Что не умеет колдовать,
Старался лишь отговориться,
И немного откупиться,
Даже выдавил слезу,
Мол, оболгали, я не вру!.
Царь все понял и поверил,
Что парень тот не благоверен,
И отдал бойцам приказ,
Чтобы связали тот же час,
И отправили в темницу,
А утром сразу и на виселицу.
Нахмурился колдун сердито,
Перевернул ногой корыто,
Руками вверх тот час взмахнул,
И речь проклятья затянул.
Молнии вдруг засверкали,
Вокруг царя затрепетали,
Ураган поднялся сильно,
Разметал дружину быстро,
Шумы, треск и дикий свист,
Вознесся над землей как лист,
И после всех дел колдовства,
Сгинул прочь правитель царства,
А колдун со смехом громким,
Вдруг одним движением легким,
В руки взял с земли корону,
На плечи усадил ворону,
И направился в палаты,
Аж оболдели все солдаты.
Очнулся царь Салтан в пустыне,
В которой не бывал поныне,
Не понимая что случилось,
Как его тело очутилось
В таком безлюдном месте ада,
Где не видна ничуть прохлада,
Лишь песок да солнца свет,
Жара пылающая много лет.
Огляделся, видна только
Лишь кирпичная постройка –
Большой построенный колодец,
Увидел Салтан – полководец.
К нему неспешно подошел,
Вокруг два раза обошел,
Не встретил рядом никого,
На нем стояло лишь ведро.
Спустил ведро на дно колодца,
С надеждой, что вода найдется,
Но в ответ всех его мук,
Прозвучал железный стук.
Приуныл Салтан, паник,
Весь обезводился мужик,
Решил тогда ведро достать,
И посланье написать:
«Тем, кто найдет здесь сей колодец,
Будь то чин важный иль уродец,
Не утолится тот водой –
Колодец полностью сухой».
Достал ведро, бумагу взял,
Которую всегда с собой таскал,
Карандаш точеный взял,
И посланье написал,
После решил вложить в ведро,
Но взглянув, воскликнул: «О!»
А в ведре лежит кувшин,
Среди рваных мешковин,
Его Салтан как увидал,
Так сразу же себе забрал.
Блестит на солнце медный сплав,
Как будто новый, не трухляв,
Слегка в пыли лишь он немного,
Так как был колодце долго,
А сбоку надпись рассмотрел,
Но прочесть он не сумел,
И решил смахнуть весь ил,
Тряпкой дряхлых мешковин,
Протерев разок вдоль бока,
Но вдруг он побледнел от шока –
Взметнулся дым из чаши медной,
Густой и с жутью непомерной,
И из кувшина, из глубин,
Явился всемогущий джинн –
Весь огромного размера,
Злостью полон до предела,
Как шарик мышцами надут –
Исполняющий желанья плут.
Осела серость дыма разом,
И джинн приметив правым глазом
Царя Салтана, усмехнулся,
Лениво он к нему нагнулся,
И ехидным голоском,
Стал беседовать с царем:
«Привет тебе, далекий странник,
Судьбы моей большой избранник,
Одинокий, молодой,
Хотя и ростом не большой.
Тебе премного благодарен,
Хоть с виду кажешься мне странен,
В своей одёже не по масти,
Как будто пренадлежен власти,
Что мне свободу подарил,
Из лампы сей освободил.»
Салтан не выказав свой страх,
Не спрятавшись в сухих кустах
(которых собственно и нет)
Промолвил джинну свой ответ:
« Привет и Вам, большущий дух,
Владыка казней и разрух»
На этом сразу и пресекся,
К колодцу лишь спиной притерся,
Пытаясь разум не свихнуть,
И уловить событий суть.
Дух и царь вдруг замолчали,
И друг за другом наблюдали,
Но все же первым молвил царь,
Не стал страшиться всяких харь:
«Довольно нам играть в молчанку,
Я тут с тобой как наизнанку
Весь открыт, и предан тоже,
Давай знакомиться, негоже
Так нам начинать беседу,
Призываю я тебя к ответу,
Кто ты и откуда здесь,
Только чур без лжи будь весь,
А я поведаю потом,
Откуда взялся я при том.»
Джинн снова оглядел царя,
Предлог его переваря,
Нос потёр, моргнул разок,
Неспешно почесал висок,
И стал Салтану поясняться,
Как ему пришлось здесь взяться:
«Было время. Давным – давно,
Жило на земле родство,
Раньше всех земных царей,
Раньше гор всех и морей,
Было только неба синь,
Святая гладь из всех святынь.
Жили дружно, беззаботно,
Проще говоря - свободно,
Ни войны, ни разногласий,
Никаких колец всевластий.
Но случился день, когда
Наступило время зла –
Средний сын отца небес,
Кого звать всемогущий Мерс,
Стал завидовать отцу,
Его власти и родству,
И решил восстать он против,
Суть всей правды искурочив,
Считая что достоин больше
Трона царского, и проще
Говоря восстал над небом,
Сея боль за болью следом,
Содрагая неба синь,
От начала до глубин.
Отец терпел все срывы сына,
Хотя жутко уж обидно,
Но тот все чаще зло творил,
И злость в себе сильней ростил.
Тогда разгневался отец,
И сослал нас как овец,
В мир из твердой глади пепла,
Прочь из чистой глади неба,
Создал подобных нам существ,
Без колдовства, чтоб быть без бедств,
Дал им название он – люди,
Пред ним те как на блюде,
А нам проклятие наслал,
Изгнанным своим сынам,
Что рабы отныне будем,
И про небо позабудем,
Век за веком без конца,
По проклятию отца,
Справлять желания людские,
Все что хотят, почти любые,
А следом чарами всех нас,
Разделил по лампам в раз,
Превратив в бесплотный дух,
Спасибо, что хоть и не в мух,
И низверг с небес долой,
Мерса в лампе золотой,
Где то в ледниках далеких,
Толстых и весьма глубоких,
Грека, младшего из нас,
Сослал куда то прочь от глаз,
То ли в море, толи в лес,
Не знает даже и сам бес,
Знаю я что его лампа,
Сделана из поликарбоната,
Потому как от без сил,
Отец его не наделил,
А сослан его за нами,
Просто чтоб не заскучали,
А меня сослал сюда,
В медной лампе, как врага.
Так что, раз уж ты тут взялся,
Со мною на пути связался,
Считай судьбою повезло,
Но помни – не тварю я зло,
Есть лишь небольшой запрет –
Запрещено творить нам вред,
Убивать нельзя никак,
Хоть друг хозяина, хоть враг,
Хозяин – это тот, кто с лампой,
Не называть же его мамкой,
И есть последняя поправка,
Которую придумал папка,
На все - провсе есть три желанья,
От царства вечного до объеданья,
Но есть изъян, что мне по нраву,
Коли я весь твой по праву,
Ты можешь третие желанье,
Мне подарить, как в назиданье,
Достаточно сказать три слова –
Джинн свободен снова,
И тогда я отыщу,
Всю свою кровную родню,
Постараюсь им помочь,
Освободить их так же смочь,
И тогда мы снова дома,
Не желаю ничего другого.»
Чем больше царь вникал в рассказ,
Тем больше расширялся глаз
От удивления что с ним,
Ведет беседу всемогущий джинн.
Сам Салтан на дух не хил,
Врагов немало перебил,
Да и с магией тягался,
С Черномором расквитался,
Правда то не с легких сил,
Но в итоге победил,
А тут такой огромный дух,
С которым был знаком на слух,
Да и то не верил толком,
Что тот явится пред оком.
Но что бы в голову не лезло,
Сомнение совсем исчезло,
И Салтан проникся к духу,
Раз не прихлопнул тот как муху,
Кое как в себя пришел,
Подозрений не нашел,
Во всем том, что джинн поведал,
Как его свой брат же предал,
И, собственно, как и обещал,
Историю всю рассказал,
От начала всей проблемы,
Не обходя злосчастной темы.
В итоге царь и джинн смирились,
В усилиях объединились,
А дух, в знак доброй своей воли,
Подарил желанье вскоре,
Заметив на душе Салтана,
Рану от вранья – изъяна.
Тучи черные клубятся,
Аж свету солнца негде взяться,
Воцарилось ложе зла,
Разруху принесла душа
Колдуна Кривжи, что при царстве,
Теперь в палатах всех убранстве.
В царстве все переменилось,
Пол населенья умертвилось,
Точней сказать они все спят,
В том колдун тот виноват.
Стража вся как под гипнозом,
Душа окутана морозом,
А люд простой, что жив остался,
Что под чары не поддался,
Весь попрятался в подвалах,
Не учавствуя в скандалах.
Кривжа по палатам ходит,
И порядок свой наводит,
При короне и с державой,
Не советуясь с палатой,
Задумал карту он расширить,
Соседей всех к себе придвинуть,
Чтобы все в его владенье,
Перешли как в заточенье.
Выстроил перед дворцом,
Солдат всех с бравым молодцом,
Со средним сим богатырем,
Который прибыл раньше срока,
И только лишь переступив порога,
Как колдун его заметил,
И выгоду свою приметил,
Околдовав его как всех,
Чтоб точно увенчать успех.
Так вот, собрал колдун всех пред палатой,
Пред царской строгой злата – хатой,
И в люди, там где рать,
Начал речь свою толкать.
В слове он не скудил прыть,
Велел соседей захватить,
Всех подчинить себе заставить,
Кто неподвластен, тех разграбить,
А затем и загубить,
А тех кто сдастся – подчинить,
А по итогу, опосля,
Добраться до Владимира,
Чтоб отомстить за то изгнанье,
За все то долгое скитанье,
Но его не приумножить,
А навечно уничтожить.
Солдаты все склонили главы,
Ведь в подчинении их нравы,
Затем построились в ряды,
Недолго стало до беды.
В пустыне джинн и царь сберались,
И оба с мыслями решались,
Куда отправиться сначала,
Все важно, но тут время мало –
Искать оставшихся братьёв,
Иль спасти своих отцов,
Что при царствии в беде,
И нет им помощи нигде.
Тогда царь вспомнил про желанье,
Решил прервать свое изгнанье,
И вернуть все свое царство,
Все златое то убранство,
А после уж помочь и джинну,
И одолеть его вражину.
Но тут царь в мысли углубился,
С решением поколебился,
Подумал тот, что не успеть,
На пень присесть и рыбку съесть –
Желаний то всего лишь три,
И много есть кого спасти,
И принял он тогда решенье,
Прервать над джинном попеченье,
И возжелал джинну в угоду,
Ту долгожданную свободу,
А там как карта ляжет пусть,
Веселье дальше или грусть.
Тут же молнии поднялись,
Над землею засверкались,
Пыль, песок и ураган,
Слегка встревожился Салтан,
Но вскоре все утихло разом….
Что дальше?
Следуй за следующим рассказом!