И снег метёт, и полыхает зной,
и день плаксивый квасится, неласков, –
два раза в день Игрушкой Заводной
осточертевший этот Ярославский
я прохожу. А дальше путь держу
московской белокаменной утробой,
которую я так же прохожу
с отменной регулярностью как робот...
Когда же наиграется Тиран,
он перед сном, смежающим ресницы,
швырнёт меня в Мытищи на диван, –
к шести утра – приказ! – восстановиться!
И я играю в море-океан
и в паруса, наполненные бризом,
и в тишину доверчивых полян,
что мне цветной покажет телевизор.
А, может, гаркнуть совести «Молчи!»
И шапкой оземь жахнуть принародно?
Уйду с работы, запишусь в бичи!
Так – поздно, несолидно и немодно...
Своих друзей судить я не берусь,
как повезёт, – так и отслужишь долго,
оправдывая долгое из чувств
у заводных, живущих чувством долга.
Вот так-то, друг...Такие, брат, дела...
А что за грудь хватаюсь после сна я, –
хочу проверить, что ещё цела
внутри меня пружина заводная.
1989