Я друзей и ровесников в будней горячке,
словно годы, теряю на плахе земли,
где к иным уже насмерть пристали болячки,
а иных под оркестрик за город свезли.
На двоих, на троих мне достало печали -
остальные ушли, как из пьяного сна.
Пережил я на свете, кого и не чаял
пережить - и какая моя тут вина?
Мы вольнее, чем думалось, ибо не звенья
мы какой-то цепочки... Повсюду проём.
И недолгую скорбь до начала забвенья
мы по ближнему празднику вновь познаём.
Позапрошлая вечность, желание славы,
молодого бессмертия век золотой...
Всё былое предстанет подобьем забавы
перед холодом лет и конечной тщетой.
Как же надо ещё с этим миром расстаться,
чтоб запомниться ветру и шуму дождя
и в Россию войти, как в семейные Святцы,
где всегда к Покрову будет снега кутья!
* * *
Забывается знание, мудрость приходит
на свободное место в усталом мозгу,
но не тщусь уподобиться мудрой природе -
не успею за жизнь, не хочу, не могу.
Я замкнусь... Скоро буду собой только понят.
И из уст молчаливых не вырвется ложь.
Буду помнить лишь то, что беспамятство помнит -
только то, без чего на земле не живёшь.
Потому буду скуп, что на жизнь на вторую
во глубинах своих я корней не припас.
Это только земля так копИт и дарует,
чтобы всё повторялось мильонами раз.
Я ж, гонимый, паду в глубину этой тверди,
что размером подогнана прямо по мне,
где до трубного гласа упрятаны смерти,
позабывшие всё, что случилось вовне.