Смутные дни.
- 17 –
Меня мой друг Анохин Миша сговорил,
Чтоб на Физтех я поступил -
Сложнейший факультет из всех «Упийских» факультетов.
Я пять экзаменов сдавал,
В итоге, балла не добрал,
Мне предложили документы передать Химфакультету.
Но я ж тогда – романтик был,
Их предложенье отклонил,
Ведь ни Физтех и ни Химфак меня не волновали.
О Звёздах я давно мечтал:
Журналы толстые читал,
(Хоть мало что в них понимал)
И в телескопы наблюдал космические дали.
(Теперь я думаю: мой «романтизм» – ужасная ошибка!
Она - причина расставания с тобой.
Всё снова бы возобновилось меж тобой и мной,
Когда б, воспользовавшись предлагаемой попыткой,
Студентом стал я в год тот выпускной.)
Представь, Танюша, изучив наук химических Законы,
Я, в принципе, мог стать Химастрономом!?
Ведь Астрономия – одна из многограннейших Наук,
В себе содержит много разных «поднаук».
И Химсостав Вселенной волновал "астрОномов" всегда,
Нашлась бы и любимая работа в этой части для меня.
Я ж этого не понимал тогда,
Обычная, «Классическая Астрономия» меня манила и звала.
И я решил: год подождать,
А там уж, точно, поступать
Иль в МГУ* иль в ЛГУ* на специальность Астронома.
С такою вот моей мечтой,
С надеждой в сердце и с тоской
Я оказался вновь в стенах родного дома.
(*МГУ, ЛГУ – Московский и Ленинградский госуниверситеты.)
Но факт свершился: я в УПИ не поступил,
Какой позор, какая «незадача»!
Я на счету хорошем в школе был,
Мне многие пророчили удачу.
Не оправдав надежд, в посёлке появляться я стеснялся
Перед людьми, а более всего – перед тобой.
Замкнулся я в себе и «закомплексовался»,
Тебя старался обойти далёкой стороной.
Любя тебя, считал себя я недостойным
Вниманья твоего, твоей ко мне Любви.
Казалось мне, чтоб быть тебя достойным,
Мне всё же нужно было поступить в УПИ.
(Так получилось, аж, пять лет спустя!
Стал, наконец, студентом Вуза я.
Тому явились веские причины:
В июне, где-то через год,
Был прИзван я служить на Флот,
Три с лишним года слушал океанские глубины)*
* (На флоте я был гидроакустиком).
-18-
Ну а пока, устроился на авторемзавод
И стал работать мотористом.
В твоих глазах, наверное, в тот год
Смотрелся я, ну более чем прозаично?:
«Фи, робу он рабочую надел,
Фу, мой отличник опустился,
Таков, наверное, его удел?»
(Но, слава Богу, я тогда не спился и не закурился.)
В тот год тебя не видел я,
С тобою боле не общался.
По-прежнему, любя тебя,
С девчонками другими не встречался.
Я помню, как-то ты пришла на наш завод
С экскурсией, что проводилась вашим (уж 10-ым) классом.
От страха убежал я за запасный «выход-вход»,
Стеснялся показаться пред тобою в одеяньи «рабоче-крестьянском».
Год медленно прошёл, я в «Универ» собрался,
Вдруг, среди неба ясного ударил резкий гром:
«Повестка» мне пришла, чтобы немедленно являлся
В военкомат, долг Родине отдать, покинуть отчий дом.
И вот, друзья, настал, вдруг, мой черёд
Идти служить на Тихоокеанский флот!
Годы разлуки.
- 19 -
Сейчас: «Долг Родине отдать» - «понятье» многим недоступное,
Тогда, от Армии «сбежать» – явление почти «преступное».
И если в Армию или на Флот кого не «призывали»,
То все того «дефектным» или же больным считали.
Таких «белобилетников»* девчонки не любили,
Для них – посмешищем те парни были.
Сейчас же всё перевернулось, перекувыркнУлось,
Что было ценно ранее, теперь сомненью подвергнУлось?
(*Белобилетники» - непригодные, по состоянию здоровья, юноши.
Им выдавался так называемый «белый» военный билет, освобо-
ждающий их от воинской обязанности, иначе: их комиссовали.)
Но я ж - романтик (без сомнений) был тогда,
На Флот, на атомные лодки рвался.
Прошёл комиссии и, наконец, дождался
Решения: «На Флот послать меня».
Хотя, чего там говорить,
Я мог и вовсе не служить:
Всё дело в том, что в детстве поломал я руку.
«Дефект» остался у меня:
Неправильно срослась рука.
Врач предложила мне тогда
Комиссоваться или писарем служить при штабе – вот такая штука.
Но я ж тогда упрямым был
И всех «достал» и подтвердил
Мое «сверхолимпийское» здоровье:
Тяжёлу гирю поднимал,
Разряд по лыжам предъявлял,
Подтягивался и себя от пола отжимал,
Ну и, в итоге, доказал,
Что я готов служить на Тихоокеанском взморьи.
Вот так, скажу я вам, друзья,
Ломалась круто жизнь моя,
Мне дОлжно было на 4-ре с половиной года!
Покинуть маму и друзей.
Всего ж больнее и страшней
Мне было оставлять тебя на долгие 4-ре с лишним года!
(Призывался я на Флот в июне 1966-го года, а «дембель» мой
предполагался в декабре 1970-го!)
Ты помнишь, Танечка-Луна,
Как, вдруг, нежданно я к тебе «ввалился»?
На «прОводах» напился допьяна
И год спустя, с тобою встретиться решился.
(Мне стыдно до сих пор, что я «таким» тогда явился!)
Тебе сказал: «Подружка милая моя,
Мне завтра уходить на «флотские» 4-ре с «гаком» года,
Не жди меня, но всё ж надеюсь я,
Когда вернусь, останешься, по-прежнему, свободной!?»
Ты промолчала мне в ответ,
Ни обещаний, ни надежд
Из уст твоих тогда не прозвучало.
Но на финал сказала ты:
«Витюша, доброго пути!»
И лёгкой службы пожелала …
- 20 -
Я десять суток в эшелоне ехал по стране,
Деревья ветками-руками вслед махали.
Прощался навсегда я с Юностью моей,
А впереди – морские дали ожидали…
Нас в поезде матросском - тысяча призывникОв,
Парней уральских – молодых, беспечных.
Почти у каждого осталась на «Гражданке» девушка-Любовь,
Почти что каждая из них при расставаньи рассточалась в клятвах вечных.
(Увы, статистика неумолима:
Из тысяч провожавших нас подруг,
Лишь сотая частица сохранила
Нам Верность, пережив все тягости разлук.)
(Я не виню вас, недождавшихся, ни в чём,
Мы, часто, сами виноваты были в том.
Не стоило нам требовать напрасных обещаний
От вас, ещё не «оперИвшихся» в своих желаниях.)
(Ты, Таня, кстати, вроде, как бы, «дождалАсь» меня,
Но в том – заслуга явно не моя и не твоя.
Меня ты не ждалА, так просто получилось,
Вернулся в дом родной, а ты ещё не замужем, одна,
Но как ты внутренне переменилась!,
А внешне – бесконечно расцвела!)
Четыре с лишним года мне впереди «светило»
Фактически, три года с небольшим я отслужил.
В 67-м «Приказ Министра» вышел неожиданно,
На год он нашу службу сократил.
Но это, просто, к слову я сказал,
Об этом ничего тогда не знал.
Мне предстоящей службы срок казался бесконечным,
Для молодых и год – довольно долгий интервал…
-21-
Я помню «Первое свиданье» с Тихим океаном!:
Как «тысячное» братство «сухопутных» моряков,
Прильнув к вагонным окнам справа, ожидало:
«Когда ж покажется тот Океан, в конце - концов?»
И вырвавшись из плена гор и из тайги,
Наш эшелон остановился перед «Владиком»*, на краюшке степи.
Вот Он пред нами – Тихий Океан,
Всего лишь в сотне метров этот Великан!!
(* «Владик» - город Владивосток.)
И вся «ватага» из вагонов, кто как мог,
На берег с криком устремилась со всех ног.
И, вдруг, затихла в изумленьи и очарованьи,
То стало с Тихим океаном – Первое свиданье!
Был «полутихим» Тихий Океан,
Он после шторма успокаивался - грозный Великан!
И волн неспешный вал на берег с шумом набегал,
И чаек смех и плач над вОлнами стоял!
Мне мысль внезапная пришла в тот час:
«Подруженьки, мы (пацаны) счастлИвей вас,
Нам Родина дала приказ и услалА в неведомые дали,
Мы повидали то, чего вы никогда не повидали!»
(За годы флотские мои
Я был свидетелем такой Необычайной красоты,
Которая не снилась вам во сне,
За те «КрасОты» благодарен я Народу, Партии, Стране!)
То, с Тихим Океаном первое свиданье,
Живёт до сей поры в моём воспоминаньи.
- 22 -
И потекли «моряцкой» службы дни мои,
Тебе я изредка писал, не отвечала ты.
За годы службы получил я от тебя одно письмо -
Обыкновенное, не выражало чувств твоих ко мне оно.
Но и оно безмерную мне радость принесло!
Волненье вызывала каждая тобой написанная строчка.
Твоё письмо, до сей поры со мной оно,
В нём дОроги мне каждая ошибка, запятая, буква, точка!
Тянулся медленно за годом год,
Друзей я приобрёл среди морского братства.
Сначала были "Школа", Русский остров и Владивосток,
Потом – Корабль и «трудный переход» с Владивостока на Камчатку.
Так получилось, я на атомные лодки не попал,
Наверное, Судьба ко мне благоволИла.
В 68-ом весь Тихоокеанский Флот искал
Подводну субмарину, неожиданно пропавшую в морских глубинах.
И я мог быть на той подводной лодке,
И навсегда бы значился «пропавшим без вести» в «секретных сводках».
Хотя, был случай, числился «пропавшим» я,
Закончилась благополучно та история.
Но это всё – отдельная статья,
Не буду утомлять ваш слух очередною «байкой» я.
- 23 -
К нам на корабль с «Гражданки» письма приходили
Всегда – от мам, всё реже – от подруг и от друзей.
Великую они нам радость приносили,
Мы ждали с нетерпеньем Из дому вестей!
Но было высшим счастьем и наградою для нас,
Когда от вас, подружки, письма прилетали!
Мы перечитывали их по сотне раз,
Они надежду в нас вселяли, службу облегчали!
Мне тоже приходили письма, но не от тебя,
Я понимал и всё ж в душе питал надежду.
Однажды получил два неожиданных письма,
В них - две подружки мне признались в Чувствах нежных!?
Но мне была нужнА лишь только ты,
Я им ответил вежливым отказом
И написал: «Девчонки милые мои,
Ну почему я ничего не знал, когда вы были рядом?»
«А нынче моё сердце занято,
И по другой оно истосковалось,
Простите же меня, что не могу вам ничего
Пообещать и обнадёжить – вот такая жалость!»
(Теперь я думаю, быть может, зря
ОтвЕргнул Вашу я Любовь тогда?
Вернулся с Флота – вы меня, по-прежнему, любили,
Был «выбор» у меня, а я, чудак, мечтал вернуть тебя!?)
- 24 -
Со мной, Луна, лишь фотография твоя
Три года верно отслужила.
Она –«отдушинкой» моей была,
Мне никогда не изменила.
На флоте – жесточайший был порядок,
Всё – по уставу: «Никаких гражданских при себе вещей!»
Чтоб быть с тобой, я твоё фото от начальства прятал
Иль в тайнике, иль на груди под полосатою тельняшечкой своей.
Ах, фОто, фото, это фото,
Оно мне навевало твой «оригинал».
Через него с Военного Морского Флота
Я слал тебе привет с Камчатки на Урал.
Ещё – через Луну, которая сияла
Над океанской тёмною волной.
Красавица-Луна тебя напоминала,
Я с ней беседовал, как будто, ты – со мной!
Я с фотографией твоей сражался со стихией,
Когда корабль в циклоны и тайфуны попадал.
В минуты трудные ты, Таня, придавала силы,
Ради Тебя и Мамы в океане выживал!
С твоею фотографией спускался в океанские глубины,
В учениях участвовал с эскадрой кораблей.
И спал, и ел, и в кубрике смотрел кинокартины,
И, наконец, домой вернулся с фотографией твоей.
Твоё фотО мне душу согревало,
На нём ты оставалась и доступной, и простой.
Оно (фото) надежду мне давало,
Ты говорила: «Не хандри, Витюша, я с тобой!»
(Передо мною снова твоё фото,
Уж много лет смотрю я на него.
Оно – святО, а я, как путник одинокий,
Блуждаю без тебя давным-давно!)
- 25 -
Чем доле служба шла, тем реже нам писали
Подружки, что клялИсь в Любви своей.
И наступал момент, когда переставали
Совсем писать, иль всё же присылали
«Прощальное письмо» сплошь оправдательных речей:
Мол: «Извини меня, но я устала
Жить в ожиданьи тут, на берегу.
Прости, но я другого повстречала
И замуж выхожу, ждать больше не могу …»
Я видел, как от этого письма
У моряка «корёжилась» Душа!
В бессилии он страшно матерился
И проклинал весь женский подлый род,
На всех девчонок в мире обижался, злился
И месть готовил всем им наперёд!
Конечно, не всегда и не везде
Вершилося «безумие» сие.
Бывало так, что с мужеством немым,
Скрипя зубами, воин боль переносил!
Мне, в этом смысле, было легче,
Тебя я «обязательством» не полонил.
Хотя, конечно, если бы пришло известье,
Что замуж вышла ты, то я бы крепко загрустил!
И вот, чтоб вас, подружки, оправдать,
Решил Легенду я о Женской Верности создать:
- 26 -
На корабле мы жили все единым братством,
Кому-то плохо – горевали вместе с ним,
Кому-то хорошо – все радовались общим счастьем,
Добра желали мы товарищам своим.
И я решил всем доказать,
Что могут нас подруги ждать.
Чтоб морякам хоть чуточку полегче было,
Чтоб тем, кого пока что ждут, Надежда впереди светила.
Чтоб те, кого уже на берегу не ждут,
Не проклинали б весь неверный женский люд,
А, просто бы, простили своих бывших «недотрог»,
Смотрели бы вперёд с надеждой, без тревог.
Итак, почти все письма, что я получал,
Как – за «твои» ребятам выдавал.
В конце-концов, всех заинтриговал:
«Есть ли на свете женский верный идеал?»
Все спрашивали, как у меня идут дела?
Я отвечал, что, удивительно, но ждёт меня моя Луна!
Конечно ж, врал я, но от этого «вранья»
Смягчалась русская матросская душа.
Не стали моряки всех «девок» грязью мазать:
«Есть исключенья, ах, какая радость!»
Мне легче было самому от этого «вранья»,
Вселял надежду я в друзей, они – в меня.
(Простите, сослуживцы, за тот «обман» меня!)
Вот так и жил, с Мечтою о тебе,
И приходил к тебе во сне на корабле.
Иль представлял, как на Камчатку явишься ко мне
И станешь ждать меня на «флотском Ка-Пэ-Пэ».*
(*Ка-Пэ-Пэ – контрольно-пропускной пункт.)
Я б догадался: «Это - Ты!». Тебя бы встретил и позвал
На мой Корабль, с друзьями б познакомил, показал
И «Пост мой боевой», и кубрик с койкой, где я спал
И думал о тебе. Ну, а потом, моя «fillette-madаme»
Позвал со мною в Океан, навстречь волнам.
И Океан – Великий Тихий океан
«Баюкал» нас бы, словно папа-Великан.
И чайки б плакали, смеялись,
Касатки средь морской волны гигантами казались! …
А мы с тобою - на передней кромке – «полубАке» корабля
Стоим и смотрим, как «форштевень»* рассекает волны.
Со мною Ты, моя Луна, с тобою – Я!
За талию тихонечко приподнимаю я тебя,
А ты мне шепчешь: «Милый, я - твоя!»
Мы кружимся с тобою в вальсе нежном, томном!...
(*Форште;вень – передняя часть-«нос» корабля.)
А впереди – касатки, нерпы, сИвучи* и бесконечный Океан,
А позади – Камчатские остроконечные вулканы!!!
Увы, то был лишь только «сон-киноэкран»,
Мои «мечтанья» о тебе, моя Татьяна!
*(Касатки, нерпы, сивучи – обитатели Камчатских просторов Тихого океана.)
И через год решился написать я «Главное письмо»,
(Но до сих пор в сомнении: «Пришло оно к тебе иль не дошло?»)
Моё письмо … Ну, это, прямо – «крик души»,
В нём – столь печали и надежды, и мольбы.
В Любви к тебе (впервые в жизни!) объяснился,
Просил годочек подождать, когда б я в отпуск заявился.
(Увы, не состоялся отпуск мой,
Так видно было предназначено злодейкою – судьбой).
На «крик души» не получил ответа,
Скорей всего, тебя смутило, испугало откровенье это?
Не знала ты, что делать и как быть,
Как сделать так, чтобы меня не обнадёжить и – надежды не лишить?
Спасибо, милая моя, что не ответила отказом,
Твоё молчанье – самый мудрый твой «ответ».
Я догадался: это было шансом,
Твой «неответ» мне говорил ни «Да», но и – ни «Нет!!!»
«Ни нет!?» - за эту «ниточку» я уцепился,
Держался за неё весь долгой службы срок.
И после Флота я с «ни нет» к тебе явился
И снова наш роман с тобою закружился,
Всего на месяц, но он всё же «закрутился», видит Бог!
Но это было после, а пока
Шли годы моей службы не спеша.
На Корабле жила «Легенда» про тебя,
Весь экипаж тебя любил и свято верил,
Что, всё-таки, дождёшься ты меня.
Весь экипаж в твою Любовь и Верность верил!
(Такая вот, Танюшка, шла про тебя молва.)
- 27 -
Но подходил к концу моей матросской службы срок,
Корабль с Камчатки «перебрался» во Владивосток,
Пришвартовался он у пирса, чтоб со мной проститься,
Ну а потом – встать на ремонт, на отдых, в ДОК.
И наступил последний день прощальный,
Все моряки на «Юте»* выстроились в чёткий строй.
И зазвучал Великий марш «Прощание Славянки»,
Корабль – красавец расставался навсегда со мной!
(*Ют – кормовАя (задняя) часть главной палубы Корабля.)
В бушлатике матросском, с чемоданом, в бескозырке
На палубу я вышел к вам, мои друзья!
(Я думаю, вы помните, что с Дальнего Востока, с корабля
В любимой форме «увольнялись» моряки, под номером «Четыре»?*
Шинель матросскую не очень «жАловали» мы
И нарушая воинский «приказ», в бушлате увольнялись, даже средь зимы).
(*Форма «Четыре» - это: Чёрный бушлат с «золотыми» (в два ряда)
пуговицами-якорями, чёрная бескозырка с красной звёздочкой,
чёрные суконные брюки, тёмно-синяя рубаха-«сукОнка» с ярко-синим
«гЮйсем»-воротником, чёрные ботинки, чёрный ремень с бронзовой блЯхой-якорем – любимая форма всеми моряками ВМФ СССР.)
Я с каждым из матросов зА руку прощался,
Желал успешно дослужить нелёгкой службы срок,
С «отцами-командирами» и с мичманами расставался,
Мне все желали счастья и сулили светлых радостных дорог!
А музыка: «Прощание Славянки»
Лилась над бухтой, отзывалась болью и тоской!
Корабль рассказывал мне о походах славных,
Грустил, жалел о расставании со мной!
Под этот марш про русскую Славянку
По «схОдням» (трапу) корабля сошёл я, сам не свой,
В последний раз Честь отдавал Военному Морскому Флагу,
В последний раз смотрел на «360-ый» - Корабельный Номер БортовОй!
«Прощай, Корабль - мой Дом, моя Отчизна,
Прощай, мой Друг надёжный, боевой!
Ты много дал мне для дальнейшей жизни,
Ты много Отнял, ну да, Бог с тобой!!!»
- 28 -
А далее – экспресс: «Владивосток-Москва»,
Он мчал меня домой с друзьями-дембелЯми.
Деревья, что я видел из вагонного окна,
Мне ветками приветственно махали.
А мне казалась ёлочка – девчонкой городской,
Мне представлялась сосенка – девчонкой деревенской,
Берёза вИделась мне мамою родной.
Они шептали: «Здравствуй, Витя дорогой,
Тебя мы поздравляем с возвращеньем!»
Конечно ж, мои думы были, Таня, о тебе,
Три с лишним года я с тобою не видался,
Надеялся, что вновь вернёшься ты ко мне,
Что мне – всего лишь 22, тебе – 2-го августа? минУет 20-ть…
И, наконец, Свердловск, перрон, вокзал,
Естественно, никто меня там не встречал.
(Ребятам я заранее сказал,
Что о моём приезде никому не сообщал.)
Но как же я в душе желал тогда,
Чтоб подтвердилась та «Легенда» про тебя!
Чтоб наша, Таня, встреча на перроне - Символом явилась-
Любви и Верности, прошедшей сквозь года!
(Потом, друзьям своим я всё же написал, (опять соврал),
Что дома ты ждала, а я «сюрпризом» прискакал.)
И вот мой дом, о, Господи ты Боже мой!
Вернулся я, как возвращались воины с Победой.
Маманя с огорода с тяпкой примчалАсь стрелой,
Узнав ту новость от своих соседей!
О, моя Мама, ты счастлИвей всех была:
«Сыночек мой единственный явился!!!
Живой, здоровый, возмужавший!» Ну, а я,
Чтобы обнять тебя, чуть ниже, чем до службы, наклонился!?
Мне было радостно и чуточку печально,
Ты, Мама, стала мне дороже, чем былА.
Я выглядел почти что идеально,
Ты же немножечко состарилась, маманечка моя!?
Немудрено! Ты столько лет переживала:
«Как там сынок, куда забросила его Судьба?»
Как с фронта, моих писем ожидала,
Будь моя воля, я б эти года
В твоей бы «книжке трудовой» считал, как на Камчатке: зА год – два!
Недели две я был под «перекрёстным арт-огнём»
Друзей, знакомых, незнакомых, поздравлявших с возвращеньем.
Мне широко распахивались двери в каждый дом,
Все радовались, как в Христово Воскресенье!
Но мои думы были только об одном:
«Откроешь ли Ты мне души закрытой «двЕри»
И впустишь вновь меня в свой мир, в свой дом?!»
Ох, как я волновался этой встречею с тобой в предверьи!
Не знал, не ведал, Что произошло
С тобой за пролетевшие три года?
Быть может, уж давным-давно
Забыла ты меня
И горькою полынью поросла
Наша с тобой тропиночка-дорога?...
- 29 –
И вот, я вновь шагаю «знаменитые» 4-ре километра,
Твой дом – всё там, в конце тенистого проспекта.
Тропиночка – всё та, вот только Школа, вдруг, не та?!
Я вижу зданье новое (кирпичное), а старое стоит как сирота!
(Потом, то деревянное «создание» до основания снесли,
Коттеджей понастроили, под ними схоронили
Воспоминания и годы школьные мои,
11-ть прекрасных лет из моей жизни исключили.
Мне бесконечно жаль, что не смогу я никогда!
Прийти туда, где ты в окошко постучала мне тогда!!!)
(И всякий раз в душе - смятение и кавардак,
Когда иду по улице вдоль «пепелища» из усадеб и собак,
Из-за глухих заборов злобно лающих без видимой причины,
Не понимаю современных я «жильцов» и их собак!)
(Закрыты двери на надёжные замки,
Прийти без приглашенья: «Не могИ!»
Кругом – видеокамеры, охранники, «глазкИ»,
Хозяева трясутся за «сокровища» свои!)
(Здесь, прежде, двери школы – широко раскрыты!!!
Веселье, шум и гам, и дУши юные распахнуты, открыты!!!
Не против я коттеджей, «Замков-теремов»,
Я против злобных «псов» и душ глухих «замкОв!»)
(Простите! Но я супротив и против
Глухих заборов, окружающих меня.
Я – за, я – за, я – за, я – за, я – за,
За двери, широко раскрытые, я – за
Ключи квартирные, лежащие под ковриком дверей напротив.
В конце-концов, за просто палочку, которую к калитке прислоня,
Оберегали мы свой домик от врагов и от ворья!
(Не знаю, понимаете ли вы меня!?)
Но я отвлёкся … Далее пишу,
Я ж на свидание с тобой, Луна, спешу!
На мне – нарядная морская форма
И бескозырка белая – на голове.
Считали все тогда Советскую морскую форму
Одной из самых лучших на Земле.
Вот, при таком «лихом параде»
Шагал к тебе – моей отраде!...