Чикаго. Штаты. Тридцать третий год.
Депрессия в стране. Налогов гнёт.
Из каждого окна тяжёлый стон.
Объявлен сгоряча сухой закон.
Бродил по разным барам музыкант,
Из Африки далёкой эмигрант.
Гитару каждый вечер в руки брал
И посетителям за деньги блюз играл.
Но трезвому на музыку плевать,
А виски трудно в баре отыскать.
Дороже золота бутыль вина,
Нужна же, чтобы выпить, не одна.
Напившись, развлеченья лучше нет,
Чем наплевать на всякий этикет,
Сорвать ремень, на руку намотать
И негра пряжкой в кровь хлестать.
К тому же, музыка у белого своя:
Там банджо бьётся струнами звеня,
Там скрипка всхлипывает в такт словам,
Гитаре нет и в мыслях места там!
Поэтому и был он часто бит,
Блюз пьяному вино не заменит.
Его топтали. Он не убегал.
Гитару только телом закрывал.
А после, обтерев с гитары кровь
Он дальше шел и все случалось вновь.
Он в новом баре снова блюз играл.
Его никто не слушал. Пил. Орал.
И вот в одной из этих самых драк
Гитаре гриф сломал один дурак.
Как над невестой музыкант рыдал.
Чем дальше заниматься он не знал.
От горя виски контрабандный закупил
И две недели в нём тоску топил.
Потом побрел, куда глаза глядят
Небрит, оборван, грязен и помят.
Нашёл на перекрёстке старый клён.
И захотел повеситься на нём.
Верёвки нет, но есть всегда струна.
Последний раз послужит пусть она.
И вот, когда до смерти был лишь миг,
Прорвался из груди его прощальный крик.
Сук обломился. Музыкант упал
И долго обездвиженный лежал.
Он плакал, задыхался и хрипел,
А рядом Дьявол на земле сидел.
Копытом острым на песке чертил
И взглядом неудачника сверлил.
Он сделку музыканту предложил,
Все преимущества по полкам разложил:
«К чему душа мне? Спроса на них нет.
Зачем опять изобретать велосипед?
Меня Владыкой должен ты признать,
Мои иконы жертвой почитать,
Но сам ты к этому когда-нибудь придёшь
Мне принуждения, как в сердце острый нож.
Твою гитару, безусловно жаль,
Но мыслить надо вглубь и вдаль.
Век электричества и пара наступил.
Я современную гитару сотворил.
Колонки с усилителем в комплект,
От звука потрясающий эффект!
Вставай же, парень, на ноги скорей,
Бери гитару и всю жизнь владей!
Тебя я трём аккордам научу
И в мир обратно с миром отпущу".
Минули месяцы и снова музыкант
Из Африки далёкой эмигрант
Гитару каждый вечер в руки брал
И своим сердцем в барах блюз играл.
Казалось, у него полсотни нот,
Гитары три и гитаристов взвод.
За чудом чудо, походя творил
И всех в экстаз игрою приводил
Гитара плакала навзрыд в его руках,
Как птица певчая у ловчего в силках.
На струны медиатор нажимал,
И все, кто песню слушал - танцевал.
Все грани между расами стирал
Его мелодий и мотивов шквал.
Взошла внезапно новая звезда,
И мнилось всем, что это навсегда.
Концерты и гастроли начались,
Дверь в неизведанную молодостью жизнь.
И каждый слушатель смеялся и рыдал,
Когда маэстро чёрный блюз играл.
На тех концертах много кто бывал,
Ты б их сейчас в любой толпе узнал.
Чак Бэрри и Бо Дидли часто там
Сидели в обществе курящих дам.
Билл Хэйли, Литл Ричард, Алан Фрид -
Любой велик и супер знаменит.
Дух бунта каждый с музыкой вдыхал
И вскоре сам гитару в руки брал.
Частицей сердца музыкант всех наделял,
Дверь в мир чудес и сказок отворял.
За год почти шестьсот концертов дал,
А может больше, кто тогда считал!
Стал пуст и слаб, как выжатый лимон,
В ушах всё чаще раздавался звон.
И вот, однажды, музыкант пропал.
Никто, что с ним случилось, не узнал.
Прошло лет двадцать. Шел вперед прогресс.
Попали многие под лет незримый пресс.
Был позабыт великий музыкант,
Его блеснувший вспышкою талант.
И вот стоит резоннейший вопрос.
Где те, кто с его музыкою рос?
И год полсотни первый этот дал ответ.
Отныне между расами различий в песнях нет.
Ведущий радио взял кличку Лунный пёс
И музыку забытую на свой эфир принёс.
Для этой старой музыки названье изобрёл
И вслед за ним ее прозвали просто РОК-Н-РОЛЛ.
КОНЕЦ