Все персонажи являются вымышленными.
Любые совпадения с реальными людьми
и событиями абсолютно случайны.
* * * * *
“Люди становятся близкими постепенно, чужими - мгновенно.” (Омар Хаям)
Я и не заметил, как оказался у ворот кладбища. Ноги, ведомые каким-то подсознательным чувством, сами по себе потянули меня за ветвистую решетку ограды. Наверное, когда-то давно, она сверкала на солнце, но теперь изящный резной орнамент утратил свой блеск, и решетка приняла привычный болезненно-зелёный вид уставшей бронзы. Вокруг было спокойно и ухоженно. Чисто убранные дорожки с бардюрами, выложенными из белого булыжника, плавно переходили в тропинки из мелкого гравия, петляя в низко скошенной траве с россыпью тюльпанов. Хоть на улице самое начало мая, но день выдался необыкновенно прохладным. Успевшие распуститься почки деревьев и кустов переживали не самые лучшие ощущения.
На мне было чёрное кашемировое пальто с поднятым воротником. Оно слишком часто висело без дела в шкафу и, как бывает в таких случаях, к нему добралась моль. Ткань не пришлась по вкусу прожорливому насекомому, но, тем не менее, в некоторых местах пальто слегка подпортилось, что, впрочем, было совершенно незаметно, если не рассматривать его слишком пристально. Гардероб завершали чёрные джинсы и в тон к ним тяжёлые ботинки. Я будто специально вырядился для визита сюда. Один только светлый клетчатый шарф, не слишком плотно затянутый вокруг шей, вырывался из общего ансамбля. Его, как и натянутые на руки тёмно-серые кожаные перчатки, подарила мне бывшая девушка.
Интересно, где она сейчас? С кем живёт, просыпается и завтракает? К кому выбегает возбуждённой походкой из вестибюля своего дома и целуется? С кем делит то, что когда-то делила со мной? Как же порой грустно, что бездушные вещи задерживаются в нашей жизни намного дольше, чем люди, которые их нам дарили. Особенно те люди, кто стали нам очень близкими. Они приходят и уходят, исчезают неизвестно куда по разным причинам или прихотям, оставляя после себя различные мелочи, которые, так или иначе, время от времени вызывают у нас воспоминания. Да, остаются только вещи и ноющие шрамы. Где-то совсем не глубоко внутри, затаившись у самой кромки памяти, эти воспоминания только и ждут удобного момента, чтобы выпустить наружу ручеёк картинок. Картинок того прошлого, что было и что так и не превратилось в совместное будущее.
Наверное, такие мысли навевают ровные колонки надгробий вокруг. Сколько же их тут? Тысячи? Десятки тысяч? Лица, имена, даты - калейдоскоп человеческих судеб. Все они когда - то дышали, размышляли, радовались и огорчались, злились и любили, ревновали и ненавидели. Людской век очень быстротечен. Мгновение назад человек ещё существует, а через секунду он - кусок гранита, с выбитой под трафарет шаблонной фразой, о том, каким он был уникальным. Уникальным, таким же, как все остальные, лежащие рядом. Насколько бессмысленны наши страдания и переживания. Какие они никчемные по сравнению со всепоглощающей вечностью смерти. Нет, мы ничего не хотим ценить. Ничего. Совсем. Мы принимаем всё хорошее в нашем мире, как должное и только тогда, когда теряем его, начинаем сожалеть, да и то, обычно до тех пор, пока не изменится наше настроение. Вот цинизма в нас сколько угодно, а ценить мы почти не умеем.
Мой отец, моряк дальнего плаванья, побывал в разных странах. Именно он рассказывал мне, как в каждом порту, где им разрешали сойти с судна в город, он старался посетить местное старое кладбище. Прогуливаясь среди памятников, он читал надписи, строил догадки о том, кем, покойные ныне люди, могли быть при жизни, кем работали, какими качествами обладали, как отошли в иной мир. Кладбище - это история любого города, часть его культуры и прошлого. Это память. Хотя верно будет утверждать, что человеческая память — это тоже, своего рода, кладбище.
Над головой громко и хрипло закаркал ворон. Через секунду, откуда-то из далека, ветер донёс ответное карканье. Я поднял голову вверх и увидел его сидящим среди ветвей старой акации. Белый. Он был абсолютно белый. Редчайший экземпляр. Эти долгожители издавна считаются символом предвидения и мудрости. Я где-то читал, что ворон - первая птица, упомянутая в религиозных письменах.
Птах слегка повернул голову набок, как, если бы прислушивался к моим мыслям, покосился на меня, отрывисто каркнул ещё раз и, не дождавшись ответа от невидимого напарника, улетел прочь. Что повидал он на своём веку? Какое скрытое знание ведомо ему, посреднику между мирами, вестнику богов и спутнику потерянных душ? Что он пытался сказать и о чём умолчал, глядя на меня сквозь чёрные бусинки своих внимательных глаз?
Дорожка свернула направо, и я непроизвольно замедлил шаг. На открывшейся поляне шли похороны. Сотни мужчин стояли огромным полукругом. Кое-где среди них попадались и женщины, которых было на удивление немного.
Я огибал их по широкой дуге. Любопытство толкало меня посмотреть, кого здесь хоронят. Если судить по количеству собравшихся проводить покойного в последний путь, то кого-то очень важного, оставившего после себя глубокую колею в жизни и затронувшего большое количество народа. Кого здесь только не было: молодые и старики, индусы и чернокожие, европейцы и азиаты, одетые в плащи, пиджаки, футболки и свитера, в кепках и шляпах, лысые и седые, - и вся эта огромная толпа стояла в полнейшей тишине. Что-то нелепое было в происходящем, что-то непонятное неуловимо витало в воздухе, что-то пугающее. Никто ничего не говорил, не успокаивал и, самое удивительное, никто не плакал, - равнодушные застывшие выражения восковых масок. Изредка, реагируя на внезапное движение, мой блуждающий взгляд вырывал из толпы того или другого индивидуума.
Вначале я увидел сутулого парня, с ярко выраженной бледностью наркомана. Он тихонько посмеивался, не обращая внимание на бегущую из одной ноздри тоненькую струйку крови. Странный тип. Я отвернулся от него и сразу же зацепил взглядом среднего возраста японца - полукровку, одетого в лёгкий кремовый костюм. Обвившись пушистым воротником вокруг его затылка лениво щурилась пятнистая кошка. Он держал раскрытую ладонь прямо перед собой и быстрыми движениями облизывал свои пальцы, причмокивая, будто они обмазаны вкусными специями.
Поодаль от него стоял молодой пухлый пуэрториканец с плешью посреди головы и серёжкой в ухе. Одет он был в оранжевую футболку и широкие дырявые джинсы. Его трусило. Он медленно водил языком по своим губам, потом вытирал их тыльной стороной ладони только для того, чтобы проделать весь процесс заново. По диагонали от него маячил толстый пожилой мужчина, внешне похожий на ирландца. На нём был клетчатый пиджак с коричневыми заплатками на локтях, брюки и зашарпанные туфли. Он занимался тем, что, блаженно улыбаясь, поглаживал себя круговыми движениями по всему торсу от живота к шее и обратно; потом вдруг вскидывал руки вверх и водил ими в стороны, как будто нёсся вниз на аттракционе американских горок в Six Flags(1). Почти в конце этого живого молчаливого полумесяца энергичный блондин, в добротном деловом костюме, похотливо тискал игривую девицу с пышными бёдрами. Создавалось впечатление, что эта парочка попала сюда прямо с великосветской вечеринки в Guggenheim(2). Им явно не было никакого дела до всей остальной публики. Я продолжал двигаться, стараясь увидеть, что же находится в сердцевине этой людской массы.
Отдельной группой стояли четверо: двое мужчин и две женщины. Ближе всех к центру находилась явно перешагнувшая черту среднего возраста высокая худая дама в кричащем макияже, облаченная в чёрное обтягивающее шёлковое платье, края которого касались земли. Её длинные, с редкой проседью, волосы были собраны в обыкновенный пучок на самой макушке. Она промокала глаза шёлковым платочком и, в какой - то момент, жалобно вздыхая, что-то произнесла вслух. Я не смог разобрать, что именно. Это скорее был всхлип, но мне послышалось слово похожее на "ангел". Вторая женщина, смешанной азиатской внешности, выглядела значительно моложе. Бордовое бархатное платье, с глубоким вырезом декольте, подчеркивало её крупный бюст, а модную прическу украшала диадема из чёрного жемчуга. Она не выпускала из рук мобильный телефон, постоянно делая снимки самой себя на фоне происходящего.
Чуть в стороне стоял пожилой китаец. Левой рукой он массировал свою грудь в области сердца, от чего фиолетовый камень его крупного перстня искрился на свету всеми лучами радуги. Другая его рука совершала резкие и дёрганные манипуляции в кармане шерстяных штанов. Второго мужчину мне рассмотреть не удавалось. То его закрывали спины других, то он передвигался зигзагами, то отворачивался. Он вроде находился здесь и одновременно, как бы исчезал. Гнусная особенность некоторых людей быть настолько ушлыми, что они становятся всего лишь размытым силуэтом. Такие люди легко возьмут тебя в оборот, а потом ты пытаешься вспомнить какие-то детали, уловить черты и не можешь. Они, как падальщики, подбирающие всё, что плохо лежит. Несмотря на то, что его невозможно было рассмотреть, я подумал о нём именно так. Не знаю почему, но этот человек оставил во мне самое неприятное ощущение из всех, за кем я наблюдал.
...В нескольких шагах от центра полукруга, на свежем бугорке могилы, лежал единственный букет белоснежных лилий, вокруг которого густо зеленели разбросанные долларовые купюры. Некоторые из них были чуть примяты, другие - сильно скомканы. Впереди возвышались четыре деревянные треноги, с прикреплёнными к ним большими фотографиями. Угол зрения не давал мне возможности рассмотреть, кто запечатлен на снимках. Не знаю почему, но я сильно нервничал и топтался на месте, не решаясь приблизиться к этой миниатюрной галерее смерти. Тягостное щемящее чувство плескалось на границе сознания, но, справившись с волнением, я, глядя себе под ноги, зашагал к фотографиям.
Вот и треноги. Подойдя к первой из них, я колебался мгновение, затем с усилием заставил себя поднять глаза и... вздрогнул всем телом. Словно ледяная когтистая лапа сжала моё сердце. На фотографии, датированной - Июнь, 2015, в полный рост была изображена молодая улыбающаяся девушка. Не высокая, худенькая, с фигурой, напоминающей подростка, она создавала ощущение нежной хрупкости. Стильные босоножки на высоком каблуке, короткие шорты цвета индиго и клетчатая рубашка, завязанная в узел на животе, - девушка была очень привлекательна и весьма сексуальна, тем не менее, её нельзя было называть красавицей. Мелированные волосы, неправильный овал расширенного к низу лица, излишне чернённые брови, курносый носик и слегка неровные губы, не скрывающие белоснежные зубки, - у неё была обаятельная улыбка, но, при этом, большие, светло-голубые глаза, отдавали какой-то затаённой злобой.
Я знал её. Знал до боли в резко сжатой челюсти. Я не мог вспомнить, кто она, как её зовут, где и когда мы познакомились. Я находился в полном оцепенении, с абсолютной уверенностью, что знаю её настолько хорошо, насколько вообще можно знать другого человека. Непонятная тоска вспыхнула пламенем в центре груди, расползаясь в глубь ноющей болью. Стало жарко. Я механически подёргал шарф под подбородком, позволяя свежему воздуху немного больше доступа к моей шее.
Следующая фотография - Октябрь, 2016. Здесь она была в коротком синем платьице. Чуть приподнятые брови, малиновая помада с блеском, выпрямленные волосы, - она мило улыбалась, кокетливо покусывая пальчик. Моя память металась испуганной птицей в клетке черепной коробки, тщетно пытаясь вырваться на свободу. В попытке подхлестнуть воспоминания, я начал строить предположения о том, кем она была, где училась или работала. Может кассиром в магазине или горничной в отеле, а может училась в университете? Память упрямо молчалa.
Третья дата - Январь, 2017. Она, на фоне новогодней ёлки, разворачивает подарок в цветной упаковке. Хорошая фотография. Добрая. Взгляд светится теплом и радостью. Видимо, она очень любила этот праздник. На ней простенькая, напоминающая униформу, красная кофточка. Тонкую шею украшает изящная золотая цепочка с кулоном в виде символа бесконечности. Стюардесса? Работник офиса? Медсестра? Не знаю. Не помню. Не понимаю!
Четвёртая фотография совершенно свежая - Апрель, 2018. Девушка выглядела совсем иначе: старше, более зрелой, погрубевшей что ли.
Жизнь вообще жестокое явление и, более всего, она жестока к молодости. Она нарочно пытается её уничтожить, исказить, изуродовать всеми возможными способами. Но самый верный способ погубить молодость - время. Оно беспощадно к самым сильным и лучшим из нас. День за днём, незаметно, оно вытягивает из нас силы, подпитываясь нашей молодостью, энергией, нашим оптимизмом, отбирая самое ценное, что у нас есть - наше будущее.
Всего четыре года на датах фотографий, а какая значительная разница. На этом фото девушка выглядела хищно, даже несколько вульгарно. Густо намазанные ресницы, капризно надутые губки с вызывающе яркой помадой; с кружевного лифчика, оголяя часть груди, небрежно ниспадает бретелька. Бокал красного вина в руке и … пустой, нетрезвый взгляд презрительно-холодных глаз.
Кто же ты?! Любовница богача? Танцовщица стриптиза?!
Повинуясь внезапному порыву я снял снимок с треножника. Вначале несколько размытая фотография казалась покрыта тонкой маслянистой плёнкой, но приглядевшись внимательнее, я понял, что маслянистый слой оказался отпечатками сотен пальцев. Её будто передавали друг другу сквозь огромную толпу, без конца лапая жирными руками, оставляя, пусть и едва заметный, но, вместе с тем, вполне различимый след. Я провёл рукавом пальто по портрету, пытаясь вытереть пятна. Бесполезно. В каком-то помутнении я тёр их снова и снова, но только размазывал жир, который, преломляя свет, искажал изображение. Девушка, словно, глумилась надо мной, следя застывшим взглядом за моими никчемными попытками очистить её. Что связывает тебя и всех этих непонятных, противных людей?!
Я огляделся по сторонам и с изумлением уставился в пустоту. Вокруг не было ни души. Никого. Поляна была совершенно безлюдна, и только примятая трава напоминала о том, что совсем недавно тут топталось большое количество народа. Неужели я так задумался, что ничего не замечал вокруг себя? Как же быстро пролетело время! Я прошёл между треногами и стал у подножья могилы. Мне хотелось что-то сказать. Обычно нужные фразы сами собой скатывались с моего языка, неслись к собеседнику капельками мёда или яда. Но, давно ставшее привычным красноречие, на сей раз дало осечку, тугим комом застряв в горле. Можно не верить в приметы, но некоторые из них соблюдать, скорее как традиции, чем глупые суеверия. Я снял перчатку и зачерпнул горсть влажной земли. В сжатом кулаке, вместе с землёй, копошились, похожие на моллюсков, личинки. Я скривился от брезгливости, но кулак не разжал, тяжело вздохнул, и бросил землю на возвышающийся холмик, старясь не засыпать лепестки лилий. Ладонь жгло так, как если её опустить в раствор из вытяжки чистотела. Сорвав пучок травы, я счистил с неё остатки грязи и, напоминающие брынзу, мелкие кусочки белесой слизи. Затем, пройдя вдоль треног, собрал фотографии и бережно спрятал за пазуху.
День клонился к закату. Серые облака теперь отдавали краснотой тонущего за горизонтом солнца. Возле самого выхода, у ограды, высохшая старуха подметала дорожку метлой из тонких прутиков. Я уже прошёл мимо, когда позади меня раздалось ехидное хихиканье. Говорят, нельзя оборачиваться на кладбище, но я всё же обернулся. Старуха смотрела на меня и гримасничала, широко растягивая искривленный рот, с торчащим единственным зубом. Редкие светлые волосы виднелись из - под её капюшона. Морщинистый лоб, дряблое лицо и синие круги мешков под колючими светло-голубыми глазами. Я содрогнулся от отвращения и поспешил прочь, на ходу утирая вдруг хлынувшие слёзы. Чувства пустоты и безысходности захлестнули меня. Хотелось завыть. Завыть и сжаться в маленький клубочек подальше отсюда. Спрятаться в каком-нибудь тёмном углу. Слёзы текли ручьём. Я вскинул голову к небу и заорал во всю мощь тренированных лёгких.
... Я проснулся от собственного крика и резким движением сел на кровати, судорожно хватая ртом воздух в такт с, пытающимся выскочить из груди, сердцем. Меня знобило. Пот стекал по лицу и спине. Сон. Просто кошмарный сон! Я сконцентрировался на дыхании, стараясь успокоиться, и поднялся с кровати. Реальность не спеша заполняла сознание, вытесняя остатки неприятного видения из моей головы. Свет включать не хотелось. Я отдёрнул в сторону занавеску и застыл от удивления. На подоконнике, с веточкой цветущей акации(3) в клюве, сидел белый ворон. Поиграв несколько секунд со мной в гляделки, он положил неожиданный подарок, развернулся на месте и взмыл вверх.
Говорят, что самая тёмная часть ночи - перед рассветом. За окном светало. Я ухмыльнулся. Ну, что же? Посмотрим, что принесёт мне новый день.
Примечание:
1. Six Flags - популярный аттракцион американских горок стоимостью примерно $300 на троих человек.
2. Guggenheim - известный музей, где проводятся светские рауты для бизнесменов и бомонда.
3. Акация - благодаря своей стойкости и жизнеспособности считается символом бессмертия. Почиталась у древних египтян и евреев. Считается, что именно это дерево выросло над телом Озириса. Поскольку листья акации напоминают языки пламени, часто полагают, что именно это дерево «зажглось, но не горело», когда Ангел обратился к Моисею; существует также легенда, что терновый венец был именно из ветвей акации. Гофер — дерево, использовавшееся для постройки Скинии и Ковчега Завета, было разновидностью акации. Быстрый рост акации и ее красота сделали это дерево эмблемой плодовитости и воли к жизни. Общий символизм акации: эмблема весеннего равноденствия; символ чистоты и невинности (таков перевод с греческого названия этого дерева); символ человеческого бессмертия и возрождения; древний атрибут мистерий: кандидаты несли ее веточки или букеты цветов во время церемоний, предшествовавших испытаниям. В странах Средиземноморья цветущая акация символизирует дружбу и платоническую любовь.