Я смотрел на оборки и рюшики,
напряжение ткани на швах,
сознавая, что рушится, рушится
мой душевный покой... Дело — швах!
Мир запретный — манящих округлостей,
мир изгибов и впадин, лощин,
мир коленей и бёдер упругости,
мир фантазий голодных мужчин —
этот мир, разрывая и комкая
жизни прожитой черновики,
вдруг ворвался в меня незнакомкою
и зажал моё сердце в тиски.
Поворот головы, взмах ресницами —
словно птицы, взлетевшие ввысь.
В бесконечной дали биссектрисами
взгляды тайные пересеклись...
Но смущенная сценой неловкою,
незнакомка свой взгляд отвела —
и воспользовавшись остановкою,
неожиданно в Вечность сошла...
Я рванулся к дверям — но с шипением
те сомкнулись пред носом моим...
...Послушанием лишь и смирением
грех замолишь ты свой, пилигрим...
Но душа моя с этой потерею
всё не может смириться никак…
И смотрю на закрытые двери я,
повторяя: «Ах, старый дурак!»