А эшелоны шли на запад,
Шли в наступление полки…
А у меня вернулся папа
Домой, вернулся без ноги.
А ногу срезало осколком
В боях на Курской, на дуге.
И истекал он кровью долго
В прифронтовой той полосе
Домой пришел он с костылями,
В чем держится душа, худой.
Соседка так сказала маме:
«Скажи спасибо, что живой!»
А раньше папа был веселый,
И на плечах меня катал,
Меня за ручку вел он в школу,
И я гордилась им тогда!
Ну а сейчас сидит на кухне,
Закурит, вновь свернув цигарку,
В пространство взгляд такой потухший,
Весь день молчит. Скажу я: «Папа!»
Он вздрогнет, резко обернувшись,
Но тут же отведет глаза.
В ответ мне: «Дочка, ты покушай,
Я не хочу, доешь сама».
И чугунок ко мне подвинет,
Картошка в нем остыла вся.
Стараясь незаметно, снимет
Слезу обшлАгом рукава.
Страдал он то, что стал калекой,
Не стар еще, а без ноги.
Был плотником, был дровосеком,
Ну а теперь – гляди-ка ты.
Хоть папу было очень жалко,
Но только сложно мне понять.
А я мечтала о подарке,
Да денег вот не даст мне мать.
Я робко к папе обратилась,
И протянула чурбачок:
«Послушай, папа, сделай милость,
Ты куклу вырежи, а то
Играть с подружками мне не чем,
А денег мама не дает…
… Подкрался незаметно вечер…
И папа смастерил ее,
Ту куклу. Улыбнувшись криво,
Мне протянул: «Держи, дочурка.
Быть может, не совсем красива,
Но кукла все же, а не чурка.
Ей платье что ли сшей, ей-Богу!
Возьми у мамки лоскутков! -
Чуть сморщась, потирает ногу
- Устал я что-то, чай готовь».
Привстал, на костыли оперся…
Давай-ка, дочка, поедим.
Да и немного приберемся,
А то от мамки нам влетит».
А завтра очередь стояла.
Все с чурбачками скромно, в ряд.
Про куклу девочки узнали,
Подружки и себе хотят
Заполучить такую куклу,
И просят папу моего.
А он не удивлен как будто…
«Ну, ладно, в очередь встаем!»
Был год тогда сорок четвертый,
И эшелоны шли на запад…
А папа мой рукою твердой
Игрушки делал всем исправно.
Ведь я тогда не понимала,
Поскольку вот не доросла,
Что папу просьбой своей малой
От безысходности спасла.