Любил я слушать русский рок
(меня прельщал могучий слог), когда по улочкам гулял,
по закоулочкам петлял,
когда весеннюю порой
я упивался красотой
тенистых парков и аллей,
где правит балом соловей.
Все песни помнил наизусть,
когда была на сердце грусть включал я свой магнитофон,
и начинался марафон
чудесных, сказочных хитов,
и выше сизых облаков
парила чуткая душа
с весенним ветром не спеша.
И так бежал за годом год,
вставали звезды в хоровод, сменялись солнце и луна,
но вот прошли те времена, переменилась вновь страна,
и рок вдруг как-то измельчал,
уже не пафосно звучал,
забылся яростный протест –
всё в этой жизни надоест, продажен стал и попсоват, безжизненен и простоват.
А включишь телик – там шансон, многоголосый, как дракон,
звучат уже из всех щелей
то рюмка водки, то налей,
то без тебя, то без меня,
то вновь какая-то фигня,
то белый лебедь на пруду,
то без тебя я пропаду,
то сяду я в кабриолет,
то только для тебя рассвет.
Ушел с экранов русский рок,
он побороть шансон не смог, свалил в подполье иль в инет, померкнул негасимый свет
горячих искренних сердец,
уж не свистит в словах свинец.
Но слишком много общих фраз, пора продолжить мой рассказ
про то, как простенький шансон вдруг зазвучал, как вальс-бостон, как жизнь мою он изменил, сначала в сказку превратил,
ну а потом настал кошмар,
меня настиг судьбы удар.
Однажды дома я сидел,
в окно задумчиво глядел,
взирал на звезды, облака,
что к нам плывут издалека,
на яркий свет ночных реклам,
в душе моей царил бедлам.
И тут услышал я музон –
из джипа рвался ввысь шансон,
что хриплым голосом звуча, вспугнул всех кошек, грохоча
на весь уснувший темный двор,
и в мыслях взявшись за топор,
я ненавидел всё кругом
и жизнь дурным казалась сном.
Но вот оправившись слегка, услышал глас издалека,
он мне твердил о том, что я
не понимаю ни …чего,
шансон поможет встать с колен – ведь это русский феномЕн!
Он и попсу переживет,
народной музыкой слывет,
его все любят, как дензнак,
всяк хитрый умник и дурак,
и девы статные в летах,
и девы юные в мечтах,
и олигархи, и бомжи,
и седовласые мужИ,
еще простые мужики,
и офисные пиджаки.
- Ты тоже должен петь шансон, хрипеть надрывно в микрофон
и девам с трудною судьбой
сулить блаженство и покой!
И с журавлями мчать в Китай,
чтоб обрести навеки рай,
дарить и ласку и уют,
везде сто грамм тебе нальют!
Твердил мне голос в тишине,
а может ветер в вышине
звучал пронзительной струной,
но вмиг утратил я покой,
забыл про сон и про печаль,
и мысль моя умчалась вдаль.
И вот в мечтах я – шансонье, любим, как тазик оливье,
пою про то, как в Магадан
уехал правильный пацан,
там для него зажгут очаг,
судьба укажет верный знак.
И начал верить я в шансон,
в душе теперь моей лишь он – пылает будто бы свеча,
что нестерпимо горяча,
его хвалю на все лады,
вкусив заветные плоды.
Я стал пытаться его петь,
не просто блеять, но хрипеть,
чтоб понимали все кругом
и верным сердцем и умом –
взошла сверхновая звезда
свой след оставить навсегда.
И наконец настал тот час –
принес я в дом «иконоСтас»,
где был анфас изображен
любимец бабушек и жен!
Друзья решили, что я – лох,
что головою нынче плох,
что я предатель и злодей,
что ватник я и прохиндей,
но я упрямо всем твердил,
что рок навеки разлюбил,
теперь моя любовь – шансон
и до скончания времен.
Тут стал я голову ломать,
с чего б мне всё-таки начать,
как стать эстрадною звездой,
как с бестолковой головой
мир шоубиза покорить
и кучу бабок наварить.
И вот решился наконец
(хоть отговаривал отец),
продемонстрировать вокал,
ведь он теперь мой капитал.
Придя к Троффиму, говорю
- Я голос твой боготворю,
и «дворник маленький таджик» – всегда со мною, слышь мужик, люблю я вкусный шашлычок,
в Сочах бухаю коньячок,
вот ты мне, друг, теперь скажи
без капли лести или лжи,
возможно ль былью сделать сон, чтоб мой блистательный шансон собрал бы целый стадион?
Из нас двоих, кто лучший бард:
я иль Суровый Эдуард?
Спою ль на Первом я... когда?
Троффим вдруг молвил: «Никогда». И тотчас посуровел взор,
то был смертельный приговор.
- Ну что ж ты, родненький Троффим,
ведь я теперь твой побратим,
к чему не хочешь мне помочь,
а гонишь, как дворнягу прочь?
Но он, едва раскрыв уста,
сказал - Святая простота,
ты ведь не бард, не шансонье, совсем погряз в своем нытье,
тебе не нужно петь шансон,
ты слишком жалок и смешон!
И я поплелся молча прочь,
куда-то в дождь, туман и ночь,
где свет неоновых реклам
и шум людской по вечерам.
И в каждый бар я заходил,
там, тихо плача, молча пил,
и в одиночестве страдал,
мне по заслугам Бог воздал.
И вот я, Стасов Михаил,
обычный парень, не дебил, раздавлен собственной мечтой –
не обрести вовек покой.
Брожу я днями сам не свой, стучась упрямой головой,
об твердь внушительных дверей
под сенью лживых фонарей.
Я жажду искренний ответ
на мой вопрос и слышу «нет»,
и стало горестно вдвойне,
что жизнь плетется в стороне,
что преданный самим собой,
я власть утратил над судьбой, забыл про личные дела,
а за окном весна цвела
и был прекрасен дивный сад
и восхитителен наряд
могучих старых тополей
среди таинственных аллей.
И вот решился я, друзья,
разбить оковы забытья,
и снова истово начать
шансон в грехах изобличать,
воспеть в стихах наш русский рок, чтобы нагляден был урок
для тех, кто волей слаб и горд, кого легко обманет черт.
И вот вам люди мой зарок – ценить наш старый добрый рок
и до скончания времен
восславить цвет его знамен!