1
Где Памир выносит камень
к небу тысячью Сизифов,
синим нисходя Тянь-Шанем
в золотые степи скифов
с детства знаю гор вершины,
к ночи тронутые кровью,
медленный шаг лошадиный
вверх ущельем - к изголовью
Азии. Единорогом
снежным шествует Хан Тенгри
над заброшенной дорогой
с шелком через наш райцентр -
городок Токмак на низком,
вонной коноплей заросшем,
левом берегу киргизском
реки Чу. Лошадки с ношей
поворот срезая браво
вырвав повода уходят
к яблоням Ргайты направо,
на казахские угодья.
На каникулах в ауле
я скучаю по квартире
алматинской, венских стульях,
но у предков - жизнь пошире,
путь - верхом. Переносимей
легкость бытия степного,
ибо ищут пилиграмы
под небесной юртой крова,
скорым шагом или рысью
горизонт пересекая
чай пьют с каймаком и высью,
празднуя кочевье в мае...
Шутят, что среди наездниц
буду первой в чуйском крае -
амозонка всех железней,
ну а в школе - звеньевая -
без коня, на правом фланге,
красный галстук, белый фартук...
Шагом марш! Алеют флаги
над землей, где жили сарты.
2
Без шкафов и стен, oтпето,
сердце жаждет новоселья,
свист дроздов перед рассветом
гонит сон, зовет кочевье
к Жеты Жол за синей птицей
к;к;;с - где крутеют горы
тяжконоги, остролицы,
где блуждает волк матёрый
без подруги, стаю ищет,
жеребца задрал за лесом
бредя кровью, а не пищей,
воет на щербатый месяц,
где марал пасётся - в профиль
словно на капоте „Волги“ -
он живей всех философий
на другом конце двустволки,
коронованный рогами,
заплетёнными как в косы
в ель тянь-шаньскую. С орлами
на гербах и на утёсах
всё живое из-под снега
собирается весною
вместо Ноева ковчега
на Суык-тобе тропою
нашей, там поставим юрты
на некошеных жайляу,
между табунами утром –
белые подушки рая.
Ноги в стремена, по сёдлам -
оглянись на крышу дома,
оставляя мир осёдлый
крепостному и земному.
Тронулись. И степь качнулась
в направлении обратном,
от копыт вдруг оттолкнулась
вспомнив древний морок ратный.
Боги колыбель качают
чуйских пастбищ мелкоцветных.
Жизнь ведь штука кочевая -
будущее безбилетно.